Борис Акунин: «Путин ищет популярности у самых косных, неразвитых слоев»
Интервью с Борисом Акуниным. Во многом посвящено российской действительности.
— Многих российских писателей сейчас все чаще спрашивают о соотношении нынешней ситуации в России с ее отражением в литературе, на что один из Ваших коллег сказал примерно следующее: Эта реальность настолько абсурдна, что ее нет смысла описывать, она похлеще любой писательской фантазии. Вы присоединились к тем, кто хотел бы ее изменить. Прошлое и настоящее предполагают только два варианта для окунувшегося в политику писателя — Федора Михайловича Достоевского или Эдуарда Лимонова?
— Жизнь во все времена абсурдна, во всяком случае — в России. Это нормальные условия экзистенции, нам не привыкать. Мне вообще-то нравится сегодняшняя российская действительность. У всякого писателя есть возможность выбирать, за что он и против чего. А кто не хочет выбирать — не выбирает. Необязательно быть Достоевским или кем там — Лимоновым. Можно быть Пелевиным, которому все «по барабану». Можно быть Дарьей Донцовой и не зацикливаться на неприятном. Можно исследовать закоулки души, как Михаил Шишкин. Так что вариантов много. Я пишу и живу так, как мне органичнее, и стараюсь не злиться на коллег, которые существуют иначе.
— Григорий Чхартишвили написал книгу «Писатель и самоубийство», а Ваш жизненный опыт этих нескольких месяцев мог бы стать стимулом к работе над книгой «Писатель и политика»? Тем более, что некоторые примеры могут свидетельствовать о синонимичности.
— У меня недавно вышел первый серьезный роман «Аристономия». Он до некоторой степени является откликом — не столько на события последних месяцев, сколько на чувства, которые эти события во мне вызвали.
— Чем, по вашему мнению, в нынешней российской ситуации является литература? Кто тот читатель, что держит в руках книги, получившие премии «Национального бестселлера», «Бронзовой улитки» или «Русского буккера»?
— Литература все равно для россиян очень важна, хоть читают сейчас меньше, чем в советские времена. Мы — по-прежнему литературоцентричная страна. У нас в отличие от большинства других стран, за столом часто спорят о новом литературном произведении. И очень многие хотят стать писателями — благо интернет предоставляет такую возможность. Кстати говоря, институт литературных премий у нас не особенно эффективен для продвижения книжных продаж. Бестселлеры существуют сами по себе, критика и премии — сами по себе.
— Как Вы ощущаете себя на трибуне митинга, когда надо подобрать нужные слова для огромного числа людей и нет времени для шлифовки мыслей, когда пишете в ЖЖ?
— Когда на трибуне — плохо. Когда в ЖЖ — хорошо. Я принадлежу к биологическому виду «человек пишущий», а не «человек говорящий»
— Недавно Вы открыли свою страницу в социальной сети Facebook, читатели следят за Вашими постами в ЖЖ, на сайте «Эхо Москвы» и др. Как Вы считаете, социальные сети, Интернет больше способствуют переменам в российском обществе или все же тормозят, помогая пар выпустить?
— И то, и другое. С одной стороны это способствует гражданской активности и политизации общества. С другой — написал что-нибудь смелое или сделал перепост, вроде как уже поборолся за свободу. Гражданский долг выполнил. Должно произойти нечто особенно возмутительное, чтобы протест излился в оффлайн.
— За пределами России мнение o процессе над девушками из Pussy Riot сложилось однозначное — это противоречит здравому смыслу. Вы — не из тех, кто занимается поиском здравого смысла в действиях российских властей. Что же тогда их ожидает?
— Боюсь (хотел бы ошибиться), что девушек оставят в тюрьме. Дело в том, что Путин все равно уже не надеется на поддержку передовой части общества и ищет популярности у самых косных, неразвитых слоев. А этой части населения мракобесие, увы, нравится.
— В своей программной статье о противостоянии власти и общества Вы пишите о том, что «в 2014 году путинскому единовластию, очень возможно, настанет конец.» Какое «властие» в таком случае будет иметь больше всего шансов?
— Такое, какое положено по конституции. Законодательная и судебная власть независимы от исполнительной, а телеканалы не управляются из президентской администрации. Так все равно будет — с Путиным или без Путина (от него самого зависит).
— Россию во все времена ассоциировали с Азией, в одной из последних книг Пелевина один из героев упоминает такую концепцию: правительство, как единственный европеец… Где путь нынешней России и что же ей ближе?
— По-моему, Россия потихоньку взрослеет и уже готова к нормально работающей демократии. А Азию при мне прошу не ругать. Я ее люблю. Я, знаете ли, японист.
— Сейчас литовское издательство Metodika готовит к изданию «Шпионский роман». Переводы и оригинальные тексты ваших книг пользуются большим интересом у читателей стран бывшего СССР. Это можно объяснить тем, что часть прошлого у нас — общая, развитие общества где-то с быстрее, где-то медленнее, но идет по тем же лекалам, интерес к истории, поиску своих героев как в жизни, так и в литературе порой больше, чем к реальности?
— Ну да, общая память, общий опыт, общие синяки и шишки. Наверное, дело — в этом. И еще в русской классической литературе, которую все проходили в школе.
— А как ваше творчество воспринимают в странах развитой, хоть и переживающей кризис, но все же комфортной в нашем представлении Европы?
— По-разному. Где-то лучше, где-то хуже. Многое зависит от качества перевода.