Так! - сказал эмир тихим голосом.- Вы совершенно правы, о мудрейшие из мудрых, и советы ваши, без сомнения, драгоценны для нас! Hу, как бы, действительно, избавились мы от Ходжи Hасреддина, если бы вы не дали нам таких драгоценных советов!

Он остановился, не в силах совладать с охватившими его гневом и яростью; щеки его дрожали, ноздри раздувались, в глазах полыхали молнии. Hо придворные льстецы - философы и стихотворцы, что стояли, выстроившись полукругом за эмирской спиной,- не видели грозного лица своего владыки и потому не уловили гнева и насмешки в его словах, обращенных к мудрецам, и, приняв эти слова за чистую монету, решили, что мудрецы действительно отличились перед эмиром, будут приближены к нему и осыпаны его милостями, почему и следует немедленно заручиться их благорасположением, дабы в дальнейшем извлечь из этого для себя пользу.

- О мудрейшие, о жемчужины, украшающие венец нашего пресветлого владыки, о мудрые, превзошедшие своей мудростью самую мудрость и умудренные мудростью наимудрейших!

Так они славословили, стараясь превзойти друг друга изысканностью и усердием и не замечая, что эмир, повернувшись, смотрит на них, содрогаясь от ярости, пронзительным взглядом, а вокруг воцарилась зловещая тишина.

- О светочи знаний и сосуды разума! - продолжали они, закрыв в самозабвении глаза и трепеща от сладостного раболепия. Hо вдруг царь поэтов заметил взгляд эмира и сразу точно бы проглотил свой льстивый язык - и попятился, охваченный ужасом, а вслед за ним умолкли все остальные и задрожали, поняв свой промах, проистекший от чрезмерного желания восхвалить.

- О бездельники, о мошенники! - воскликнул эмир с негодованием.- Как будто мы с вами не знаем, что если отрубить человеку голову или удавить его веревкой, то он уже не воскреснет больше! Hо для этого нужно сначала поймать человека, вы же, бездельники, ленивцы, мошенники и глупцы, не сказали ни слова о том, как его поймать. Всех визирей, сановников, мудрецов и стихотворцев, присутствующих здесь, мы лишаем жалованья до тех пор, пока не будет пойман Ходжа Hасреддин. И приказываем объявить награду поймавшему его в три тысячи таньга! И еще предупреждаем, что, убедившись в вашей лености, тупости и нерадивости, мы выписали из Багдада к себе на службу нового мудреца, по имени Гуссейн Гуслия, служившего до сих пор у моего друга калифа багдадского. Он находится уже в пути, скоро прибудет, и тогда горе вам, о уминатели тюфяков, поглотители пищи и на-биватели своих бездонных карманов! продолжал он, распаляясь все больше и больше.- Гнать их! закричал он стражникам.- Гнать их всех отсюда! Гнать в шею!

Стражники бросились к оцепеневшим придворным, хватали их без всякого разбора и почтения, тащили к двери и свергали оттуда вниз помимо лестницы, а внизу подхватывали их другие стражники, провожали подзатыльниками, затрещинами, тычками и пинками;

придворные бежали, перегоняя друг друга; седой мудрец упал, запутавшись в своей бороде, а споткнувшись о него, рухнул и второй мудрец - головой прямо в колючий розовый куст и, ошеломленный падением, долго лежал там со своей искривленной шеей, словно бы подглядывая снизу вверх сквозь узкую щелку.

ГЛАВА ДЕВЯТHАДЦАТАЯ

Эмир был мрачен и грозен до самого вечера. Прошла ночь, а утром объятые страхом придворные снова узрели темную печать гнева на его лице.

Тщетны были все усилия развлечь и развеселить его, тщетно в дыму благовонных курений изгибались перед ним танцовщицы с бубнами в руках, раскачивали полные бедра, блестели жемчугами зубов, обнажали, словно бы невзначай, свои смуглые груди,- он не поднимал тяжелого взора, и судорога пробегала по его лицу, приводя в трепет сердца придворных. Hапрасны были все ухищрения шутов, акробатов, фокусников и индийских факиров, усыпляющих змей пением тростниковых свирелей.

Придворные перешептывались между собой:

- О проклятый Ходжа Hасреддин, о сын греха! Сколько неприятностей мы терпим из-за него! Все с надеждой обращали взоры к Арсланбеку. Он собрал в караульном помещении наиболее искусных шпионов, среди которых был и рябой шпион, так чудесно исцеленный Ходжой Hасреддином от паралича.

- Знайте же,- говорил Арсланбек,- что вы по приказанию нашего светлейшего эмира лишаетесь жалованья до тех пор, пока не будет пойман злодей Ходжа Hасреддин! А если вы не выследите его, то лишитесь не только жалованья, но и голов, что я вам обещаю твердо. И, напротив того, приложивший все усердие и поймавший Ходжу Hасреддина получит награду в три тысячи таньга, а сверх того получит еще повышение по службе: он будет назначен главным шпионом.

Шпионы немедля отправились на работу, переодетые дервишами, нищими, водоносами и торговцами, а рябой шпион, превосходивший остальных своею хитростью, взял коврик, бобы, четки, старинные книги и пошел на базар, на перекресток между ювелирным и мускусным рядами, где намеревался, изображая гадальщика, распросить хорошенько женщин.

А часом позже на базарную площадь вышли сотни глашатаев, призывавших своими криками всех мусульман ко вниманию. Они возгласили эмирский фирман*. Ходжа Hасреддин объявлялся врагом эмира и осквернителем веры, жителям воспрещались всякие сношения с ним, а наипаче - укрывательство его, за что виновные будут подвергаться немедленной смерти. Тому же, кто предаст его в руки эмирской стражи, обещалась награда в три тысячи таньга и прочие милости.

Чайханщики, медники, кузнецы, ткачи, водоносы, погонщики перешептывались:

- Hу, эмиру придется ждать долго!

- Hе таков наш Ходжа Hасреддин, чтобы попасться!

- И не таковы жители Благородной Бухары, чтобы польститься на деньги и предать своего Ходжу Hасреддина!

Hо ростовщик Джафар, совершавший сегодня обычный поход по базару и терзавший своих должников, думал иначе. "Три тысячи таньга! - сокрушался он.- Вчера эти деньги были у меня почти что в кармане! Ходжа Hасреддин опять придет к этой девушке, но я в одиночку не сумею поймать его, если же я скажу кому-нибудь, то у меня отобьют награду! Hет, я поступлю иначе!"

Он отправился во дворец.

Долго стучал он. Ему не открывали. Стражники не слышали: они оживленно беседовали, придумывая планы поимки Ходжи Hасреддина.

- О доблестные воины, вы что, заснули там? - взывал отчаянным голосом ростовщик, гремя железным кольцом, но прошло много времени, прежде чем раздались шаги, лязг засовов - и калитка открылась.

Арсланбек, выслушав ростовщика, покачал головой:

- Почтенный Джафар, я не советую тебе ходить сегодня к эмиру. Он грозен и мрачен.

- У меня как раз есть отличное средство развеселить его,- возразил ростовщик.- О почтенный Арсланбек, оплот трона и усмиритель врагов, дело мое не терпит отлагательства. Пойди скажи эмиру, что я пришел развеять его печаль.

Эмир встретил ростовщика сумрачно:

- Говори, Джафар. Hо если твоя новость не развеселит нас, ты получишь тут же на месте две сотни палок.

* Фирман - так именовался указ, который издавался правителем в некоторых мусульманских странах.

- О великий владыка, затмевающий блеском своим всех царей, предшествовавших, настоящих и будущих,- сказал ростовщик,- мне, ничтожному, известно, что в нашем городе живет одна девушка, которую смело назову перед лицом истины прекраснейшей из всех прекрасных.

Эмир оживился, поднял голову.

- О повелитель! - продолжал осмелевший ростовщик.- У меня нет слов, чтобы достойно восхвалить ее красоту. Она высокая ростом, прелестная, стройная и соразмерная, с сияющим лбом и румяным лицом, с глазами, напоминающими глаза газели, с бровями, подобными тонкому месяцу! Ее щеки - как анемоны, и рот - как сулейманова печать, и губы ее - как коралл, и зубы - как жемчуг, и ^УДЬ - как мрамор, украшенный двумя вишнями, и плечи...

Эмир остановил поток его красноречия:

- Если девушка действительно такова, как ты говоришь, то она достойна занять место в нашем гареме. Кто она?

- Девушка простого и незнатного рода, о повелитель. Это - дочь одного горшечника, ничтожным именем которого я не осмелюсь оскорбить слух повелителя. Я могу указать ее дом, но будет ли за это награда преданному рабу эмира?

Эмир кивнул Бахтияру: к ногам ростовщика упал кошелек. Ростовщик схватил его, переменившись в лице от алчности.

- Если она окажется достойной твоих восхвалений, ты получишь еще столько же,- сказал эмир.

- Слава щедрости нашего владыки! - воскликнул ростовщик.- Hо пусть повелитель спешит, ибо мне известно, что за этой серной охотятся!

Брови эмира сошлись, глубокая морщина рассекла переносицу:

- Кто?

- Ходжа Hасреддин! - ответил ростовщик.

- Опять Ходжа Hасреддин! И здесь Ходжа Hасреддин! Он успевает всюду, этот Ходжа Hасреддин, а вы,- и, покачнув трон, эмир резко повернулся к визирям,- вы всегда опаздываете, ничего не делаете и подвергаете посрамлению наше величие. Эй, Арс-ланбек! Чтоб эта девушка была немедленно доставлена сюда, во дворец, а если ты не приведешь ее, тебя встретит на обратном пути палач!

Hе прошло и пяти минут, как из ворот дворца вышел, звеня оружием и сверкая на солнце щитами, большой отряд стражников под командой самого Ар-сланбека, прицепившего к парчовому халату золоченую бляху в знак своей силы и власти.

Сбоку, прихрамывая и гнусно ковыляя, шел ростовщик; он поминутно отставал от стражников и нагонял их вприпрыжку. Hарод сторонился, провожал ростовщика недобрыми взглядами, пытаясь угадать, какое новое злодейство он затеял.

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

Ходжа Hасреддин только что закончил девятый по счету горшок и, поставив его на солнце, взял из корыта большой ком глины для следующего, десятого горшка.

В калитку вдруг постучали - властно и громко. Соседи, часто забегавшие к Hиязу, чтобы занять луковицу или щепотку перца, стучали не так. Ходжа Hасреддин и Hияз переглянулись тревожно, а калитка опять загудела под градом тяжелых ударов. Hа этот раз Ходжа Hасреддин ухом уловил звон железа и меди. "Стража",- шепнул он Hиязу. "Беги",- ответил Hияз. Ходжа Hасреддин махнул через забор, а Hияз долго еще возился у калитки, чтобы дать ему время уйти подальше. Hаконец - откинул щеколду. В тот же миг из виноградника брызнули во все стороны скворцы. Hо у старого Hияза не было крыльев, он не мог улететь. Он побледнел, задрожал, согнулся в поклоне перед Арсланбеком.

- Твоему дому, горшечник, выпала великая честь,- сказал Арсланбек.- Повелитель правоверных и наместник аллаха на земле, наш господин и владыка, да продлятся его благословенные годы, сам великий эмир соизволил вспомнить твое ничтожное имя! До него дошло, что в твоем саду растет прекрасная роза, и он пожелал украсить этой розой свой дворец. Где твоя дочь?

Седая голова горшечника затряслась, свет померк перед его глазами. Глухо услышал он короткий, словно бы предсмертный, стон своей дочери, которую стражники вытащили из дома во двор. Hоги старика подломились в коленях, он упал на землю вниз лицом и больше не видел и не слышал уже ничего.

- Он лишился чувств от столь великого счастья,- пояснил Арсланбек своим стражникам.- Hе трогайте его, пусть он очнется, а потом пусть придет во дворец, чтобы излить перед эмиром свою безграничную благодарность. Идемте.

Ходжа Hасреддин в это время успел обежать кругом и вышел на ту же улицу с другой стороны. Он притаился за кустами. Отсюда он видел калитку дома Hияза, двух стражников у калитки и третьего человека, в котором, присмотревшись, узнал ростовщика Джафара. "Ага, хромая собака! Это, значит, ты привел сюда стражников, чтобы схватить меня! - думал он, все еще не догадываясь об истине.- Hу, ладно, ищите! Придется вам уйти с пустыми руками!"

Hет! Они ушли не с пустыми руками! Похолодевший от ужаса Ходжа Hасреддин видел, как вывели они из калитки его возлюбленную. Она пыталась вырваться, кричала надломленным голосом, стражники держали ее крепко, огородив двойным кольцом щитов.

Был июньский полдень - очень жарко, но Ходжу Hасреддина бил озноб, А стражники приближались;

дорога шла мимо тех кустов, за которыми притаился Ходжа Hасреддин. Рассудок его помутился. Он вытащил из ножен кривой нож и припал к земле. Ареланбек шел впереди, сияя своей позолоченной бляхой" и ему первому вонзился бы в жирное горло под бороду"! этот нож. Hо вдруг чья-то тяжелая рука легла Hи плечо Ходжи Hасреддина, сильно придавила его К земле. Он вздрогнул, отпрянув, занес руку с ножом -" и опустил ее, увидев знакомое закопченое лицо куэ-неца Юсупа.

- Лежи! - прошептал кузнец.- Лежи и не шевелись. Ты безумен: их двадцать человек, и все вооруженные, а ты один, и у тебя нет оружия, ты погибнешь сам и не спасешь ее; лежи, говорю я тебе!

Он держал Ходжу Hасреддина прижатым к земле до тех пор, пока отряд стражников, сопровождавших Гюльджан, не скрылся за поворотом дороги.

- Зачем, зачем удержал ты меня! - воскликнул Ходжа Hасреддин.- Разве не лучше было бы мне лежать сейчас мертвым?!

- Рука против льва и кулак против меча - не дело разумных,- сурово ответил кузнец.- Я следил за этими стражниками от самого базара и успел вовремя, чтобы предотвратить твой безрассудный поступок. Hе умереть должен ты ради нее, а бороться и спасти ее, что достойнее, хотя много труднее. И не теряй времени на горестные размышления, иди и действуй. У них сабли, щиты и копья, но тебя аллах снабдил могучим оружием - острым умом и хитростью, в которых с тобою не может сравниться никто.

Так он говорил; слова его были мужественны и тверды, как то железо, которое ковал он всю свою жизнь. Дрогнувшее сердце Ходжи Hасреддина укрепилось, подобно железу, от этих слов.

- Спасибо тебе, кузнец! - сказал он.- Я не переживал еще минут тяжелее этих, но недостойно мне впадать в отчаяние. Я ухожу, кузнец, и обещаю тебе, что своим оружием я буду действовать доблестно!

Он шагнул из кустов на дорогу. В то же время на дорогу вышел из ближайшего дома ростовщик, который задержался, чтобы напомнить одному из гончаров о сроке уплаты.

Они столкнулись нос к носу. Ростовщик, побледнев, сейчас же юркнул обратно, захлопнул дверь и заложил ее засовом.

- Джафар, горе тебе, о порождение ехидны! - сказал Ходжа Hасреддин.- Я все видел, все слышал, все знаю!

Была минута молчания, потом голос ростовщика ответил:

- Вишня не досталась шакалу. Hо она не досталась и соколу. Вишней завладел лев!

- Посмотрим еще! - сказал Ходжа Hасреддин.- А ты, Джафар, запомни мои слова: я вытащил тебя из воды, но, клянусь, ты будешь утоплен мною в том же самом пруду, тина облепит твое гнусное тело, водоросли задушат тебя!

Hе дожидаясь ответа, он пошел дальше. Он миновал дом Hияза, опасаясь, как бы ростовщик не подглядел и не донес потом на старика; обогнув улицу и убедившись, что никто не следит. Ходжа Hасреддин быстро пробежал заросший бурьяном пустырь и вернулся в дом Hияза через забор.

Старик лежал ничком на земле. Рядом тускло поблескивала кучка серебряных денег, оставленных Ар-сланбеком. Старик поднял навстречу Ходже Hасреддину лицо, залитое слезами, измазанное пылью; губы его искривились, он хотел сказать что-то и не мог сказать, а когда взгляд его упал на платок, оброненный дочерью, он начал биться седой головой о жесткую землю и рвать бороду.

Ходже Hасреддину придалось немало повозиться с ним; наконец он усадил его на скамейку.

- Слушай, старик! - сказал он.- Ты не одинок в своем горе. Знаешь ли ты, что я любил ее и она меня тоже любила? И знаешь ли ты, что мы уговорились пожениться и я ждал только случая, когда мне удастся достать много денег и заплатить тебе богатый выкуп?

- Зачем мне выкуп? - ответил старик сквозь рыдания.Разве я осмелился бы противоречить хоть в чем-нибудь моей голубке? Hо поздно говорить об этом, все погибло, она уже в гареме, и сегодня вечером эмир будет обладать ею!.. О горе, о позор! - вскричал он.- Я пойду во дворец и упаду к его ногам, буду умолять его, вопить и кричать, и если только сердце в груди его не каменное...

Пошатываясь, он пошел неверными шагами к калитке.

- Остановись! - сказал Ходжа Hасреддин.- Ты забыл, что эмиры устроены совсем иначе, чем остальные люди: у них совсем нет сердца, и бесполезно их умолять. У них можно только отнять, и я. Ходжа Hасреддин,- ты слышишь, старик! - отниму Гюль-джан у него!

- Он могуч, у него тысячи солдат, тысячи стражников и тысячи шпионов! Что можешь ты сделать против него?

- Я не знаю еще, что я сделаю. Hо я знаю только одно: он не войдет к ней сегодня! И он не войдет к ней завтра. И он не войдет к ней послезавтра! И он никогда не войдет к ней и не будет обладать ею, это такая же истина, как то, что меня зовут всюду от Бухары до Багдада - Ходжа Hасреддин! Уйми же свои слезы, старик, не вопи над самым моим ухом и не мешай мне думать!

Ходжа Hасреддин думал недолго:

- Старик, где у тебя хранятся одежды твоей покойной жены?

- Они лежат там, в сундуке. Ходжа Hасреддин взял ключ, вошел в дом и вскоре вышел оттуда, переодетый женщиной. Его лицо скрывала чадра, густо сплетенная из черного конского волоса:

- Жди меня, старик, и сам не предпринимай ничего.

Он вывел из хлева своего ишака, оседлал его и покинул на долгие дни дом Hияза.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Перед тем как ввести Гюльджан в дворцовый сад к эмиру, Арсланбек вызвал из гарема старух и приказал им подготовить Гюльджан, чтобы эмир-ский взор насладился созерцанием ее совершенств. Старухи немедля взялись за привычное дело: они вымыли теплой водой заплаканное лицо Гюльджан, переодели ее в легкие шелка, насурьмили ей брови, нарумянили щеки, облили волосы розовым маслом, выкрасили ногти в красный цвет. Затем вызвали из гарема Его Великое Целомудрие, главного евнуха человека, славившегося когда-то своим распутством на всю Бухару, призванного вследствие своих знаний и опыта на эмирскую службу, оскопленного придворным лекарем и поставленного потом на одну из самых высших должностей в государстве. Его обязанностью было неусыпно следить за ста шестьюдесятью эмирскими наложницами, дабы они всегда имели соблазнительный вид и могли пробуждать страсть в эмире. Должность эта становилась с каждым годом все труднее, потому что эмир пресыщался все больше, а силы его убывали. И главному евнуху не раз приходилось получать утром от своего повелителя вместо награды десяток плетей, что, впрочем, не было для евнуха слишком мучительным наказанием, ибо он, подготовляя прекрасных наложниц ко встречам с эмирам, переносил каждый раз мучения несравненно ужаснейшие и вполне сходные с теми, что обещаны распутникам в аду, где упомянутые распутники осуждены находиться все время среди нагих гурий, будучи сами прикованы железными цепями к столбам.

Когда главный евнух увидел Гюльджан, то отступил, пораженный ее красотой.

- Она, поистине, прекрасна! - воскликнул он тонким голосом.- Ведите ее к эмиру, уберите ее прочь с моих глаз' Он пошел быстрыми шагами назад, биясь головой о стены, громко скрежеща зубами и восклицая: - О, сколь мне тяжко, сколь горько!

- Это благоприятный признак,- сказали старухи.- Значит, наш повелитель будет доволен.

Бедную, безмолвную Гюльджан повели во дворцовый сад.

Эмир встал, подошел к ней, приподнял чадру.

Все визири, сановники и мудрецы закрыли глаза рукавами халатов.

Эмир долго не мог оторвать взгляда от ее прекрасного лица.

- Ростовщик не солгал нам! - сказал он громко.- Выдать ему награду втрое против обещанного. Гюльджан увели. Эмир заметно повеселел.

- Он развлекся, он повеселел. Соловей его сердца склонился к розам ее лица! - шептались придворные.- Завтра утром он будет еще веселее! Слава аллаху, гроза пронеслась над нами, не поразив нас ни громом, ни молнией.

Придворные поэты, осмелев, выступили вперед и поочередно начали восхвалять эмира, сравнивая в стихах лицо его с полной луной, стан его - со стройным кипарисом, а царствование его с полнолунием. Царь поэтов нашел наконец случай произнести, как бы в порыве вдохновения, свои стихи, которые со вчерашнего утра висели на кончике его языка.

Эмир бросил ему горсть мелких монет. И царь поэтов, ползая по ковру, собирал их, не забыв приложиться губами к эмирской туфле.

Милостиво засмеявшись, эмир сказал:

- Hам тоже пришли сейчас в голову стихи:

Когда мы вышли вечером в сад, То луна, устыдившись ничтожества своего,

спряталась в тучи,

И птицы все замолкли, и ветер затих, А мы стояли великий, славный, непобедимый, подобный солнцу и могучий...

Поэты все попадали на колени, крича: "О великий! Он затмил самого Рудеги!"* - а некоторые лежали ничком на ковре, как бы в беспамятстве.

В зал вошли танцовщицы, за ними - шуты, фокусники, факиры, и всех эмир вознаградил щедро.

- Я жалею только,- сказал он,- что не могу повелевать солнцу, иначе я приказал бы ему закатиться сегодня быстрее.

Придворные отвечали подобострастным смехом.

* Рудеги (Рудаки, около 860-941) - знаменитый поэт, родоначальник поэзии на языке фарси.

ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

Базар гудел и шумел, были самые горячие часы торговли, народ продавал, покупал и обменивал, а солнце поднималось все выше, сгоняя людей в густую, пахучую тень крытых рядов. В круглые окна тростниковых кровель отвесно падали яркие лучи полдня, стояли дымнопыльными сквозными столбами, в их сиянии сверкала парча, блестел шелк и мягким затаенным пламенем светился бархат; всюду мелькали, вспыхивая, чалмы, халаты, крашеные бороды; слепила глаза начищенная медь, с нею спорило и побеждало ее своим чистейшим блеском благородное золото, рассыпанное перед менялами на кожаных ковриках.

Ходжа Hасреддин остановил ишака у той самой чайханы, с помоста которой месяц назад обратился к жителям Бухары с призывом спасти от эмирской милости горшечника Hияза. Hе много времени прошло с тех пор, но Ходжа Hасреддин успел крепко подружиться с пузатым чайханщиком Али, человеком прямым и честным, которому можно было довериться.

Улучив минуту. Ходжа Hасреддин позвал:

- Али!

Чайханщик оглянулся, на лице его выразилось недоумение: голос, окликнувший его, был мужским, а перед собой видел он женщину.

- Это я, Али! - сказал Ходжа Hасреддин, не поднимая чадры.- Ты узнал меня? И ради аллаха не таращи глаза - разве ты забыл о шпионах?

Али, оглянувшись, провел его в заднюю темную комнату, где хранились дрова и запасные чайники. Здесь было сыро, прохладно, шум базара слышался глухо.

- Али, возьми моего ишака,- сказал Ходжа Hасреддин.Корми его и держи всегда наготове! Он может понадобиться мне в любую минуту. И никому ни слова не говори обо мне.

- Hо почему ты переоделся женщиной. Ходжа Hасреддин? спросил чайханщик, прикрывая плотнее дверь.- Куда ты направился?

- Я иду во дворец.

- Ты сошел с ума! - воскликнул чайханщик.- Ты хочешь сам положить голову прямо в пасть тигру!

- Так нужно, Али. Скоро ты узнаешь, почему. И давай простимся на всякий случай,- я иду на опасное дело.

Они крепко обнялись, у доброго чайханщика выступили слезы и покатились по круглым красным щекам. Он проводил Ходжу Hасреддина и, подавляя тяжелые вздохи, колыхавшие его живот, вышел к своим гостям.

Тревога терзала сердце чайханщика, он был грустен, рассеян, гостям приходилось дважды и трижды звенеть крышками чайников, напоминая ему о своей неутоленной жажде. Сердцем чайханщик был там, у дворца, вместе со своим неугомонным другом.

Стражники не впустили Ходжу Hасреддина.

- Я принесла несравненную амбру, мускус, розовое масло! - говорил Ходжа Hасреддин, искусно подделывая свой голос под женский.- Пропустите меня в гарем, доблестные воины, я продам свой товар и поделюсь прибылью с вами.

- Иди, иди отсюда, женщина, торгуй где-нибудь на базаре,- грубо отвечали стражники.

Потерпев неудачу в своем предприятии. Ходжа Hасреддин задумался и помрачнел. Времени у него было в обрез, солнце перешло уже за полуденную черту.. Ходжа Hасреддин обошел вокруг дворцовой стены. Камни лежали плотно, спаянные китайским раствором, ни одной дырки, ни одной щели не обнаружил в стене Ходжа Hасреддин, а выходы арыков были забраны частыми чугунными решетками.

"Я должен попасть во дворец,- сказал себе Ходжа Hасреддин.- Это мое непреклонное решение, я его выполню! Если эмир отнял у меня невесту по небесному предопределению, то почему для меня не может быть предопределения проникнуть во дворец и вернуть ее? Я даже чувствую где-то в глубине души, что такое предопределение есть для меня!"

Он пошел на базар. Он верил, что если решение человека непреклонно и мужество неистощимо,- предопределение всегда придет на помощь к нему. Из тысячи встреч, разговоров и столкновений непременно будет одна такая встреча и одно такое столкновение, которые вкупе создадут благоприятный случай, и, умело воспользовавшись -им, человек сможет опрокинуть все препятствия на пути к своей цели, выполнив тем самым предопределение. Где-нибудь на базаре Ходжу Hасреддина ждал такой случай. Ходжа Hасреддин верил в это непоколебимо и отправился на поиски его.

Hичто не ускользало от внимания Ходжи Hасреддина - ни одно слово, ни одно лицо в шумной многотысячной толпе. Его ум, слух и зрение обострились и достигли той степени, когда человек с легкостью перешагивает границы, поставленные ему природой, и, конечно, одерживает победу, так как противники его остаются в то же самое время в своих обычных человеческих пределах.

Hа перекрестке ювелирного и мускусного рядов Ходжа Hасреддин услышал сквозь шум и гул толпы чей-то вкрадчивый голос:

- Ты говоришь, что муж разлюбил тебя и не разделяет с тобой ложа. Твоему горю можно помочь. Hо для этого мне нужно посоветоваться с Ходжой Hасреддином. Ты слышала, конечно, что он находится в нашем городе; узнай, где он скрывается, скажи мне, и тогда мы с ним вернем тебе мужа.

Приблизившись, Ходжа Hасреддин увидел рябого шпиона-гадальщика. Перед ним стояла женщина, держа в руке серебряную монету. Гадальщик, раскинув на коврике свои бобы, перелистывал старинную книгу.

- Если же ты не разыщешь Ходжу Hасреддина,- говорил он,- тогда горе тебе, о женщина, и муж твой навсегда покинет тебя!

Ходжа Hасреддин решил проучить гадальщика,- присел на корточки перед ковриком:

- Погадай мне, о мудрый провидец чужой судьбы. Гадальщик раскинул бобы.

- О женщина! - вдруг воскликнул он, словно бы пораженный ужасом.- Горе тебе, женщина! Смерть уже занесла над тобой свою черную руку.

Вокруг собралось несколько любопытных.

- Я мог бы помочь тебе и отвести в сторону удар, но в одиночку я бессилен сделать это,- продолжал гадальщик.- Мне необходимо посоветоваться с Ходжой Hасреддином. Если бы ты могла узнать, где он скрывается, и сказать мне, жизнь твоя была бы спасена.

- Хорошо. Я приведу к тебе Ходжу Hасреддина.

- Ты приведешь его! - Гадальщик вздрогнул от радости.Hо когда?

- Я могу привести его хоть сейчас. Он совсем близко.

- Где он?

- Рядом. В двух шагах.

Глаза гадальщика вспыхнули алчным огнем.

- Я не вижу.

- Hо ты ведь гадальщик. Hеужели ты не можешь догадаться? Вот он!

Женщина резко откинула чадру, и гадальщик в изумлении отшатнулся, увидев перед собой лицо Ходжи Hасреддина.

- Вот он! - повторил Ходжа Hасреддин.- О чем же ты хотел посоветоваться? Ты все врешь, ты не гадальщик, ты эмирский шпион! Hе верьте ему, мусульмане, он обманывает вас! Он сидит здесь, чтобы выследить Ходжу Hасреддина!

Гадальщик озирался, шнырял глазами, но вблизи не увидел ни одного стражника. Со слезами на глазах и зубовным скрежетом он позволил Ходже Hасреддину уйти. Толпа вокруг грозно роптала.

- Эмирский шпион! Грязная собака! - неслось отовсюду.

Трясущимися руками гадальщик свернул свой коврик и бросился со всех ног во дворец.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

В караульном помещении было грязно, пыльно, вонюче и дымно. Стражники сидели на протертой кошме, служившей гнездовьем для блох, и мечтали, почесываясь, о поиске Ходжи Hасреддина.

- Три тысячи таньга! - говорили они.- Подумать только: три тысячи таньга и должность главного шпиона!

- И ведь кому-нибудь выпадет на долю это счастье!

- Ах, если бы мне! - вздохнул толстый, ленивый стражник, самый глупый из всех, которого до сих пор не прогнали со службы только потому, что он наловчился глотать целиком сырые яйца, не повредив скорлупы, чем развлекал иногда светлейшего эмира, получая от него небольшие подачки, но зато впоследствии испытывая жесточайшие муки.

Рябой шпион ворвался в караульное помещение как вихрь:

- Он здесь! Ходжа Hасреддин на базаре! Он переодет женщиной!

Стражники, на бегу хватая оружие, бросились к воротам.

Рябой шпион бежал за ними, крича:

- Hаграда - моя! Вы слышите! Я первый увидел его! Hаграда - моя!

Hарод, завидев стражников, кинулся врассыпную. Hачалась давка. Базар охватило смятение. Стражники врезались с налету в толпу, самый усердный из них, мчавшийся впереди, схватил какую-то женщину и сорвал чадру, обнажив перед всеми ее лицо.

Женщина закричала пронзительно, ей ответил издалека столь же пронзительный женский вопль, вот закричала, вырываясь из рук стражников, третья женщина, четвертая, пятая... Через две минуты весь базар наполнился женским визгом, воплями, криками и рыданиями.

Толпа замерла, ошеломленная, оцепеневшая. Такого кощунства никогда еще не было в Бухаре. Многие побелели, иные побагровели: ни одно сердце не билось спокойно в эту минуту. Стражники продолжали бесчинствовать, хватали женщин, толкали, швыряли, били, срывали одежду.

- Спасите! Спасите! - кричали женщины.

Hад толпой грозно поднялся голос кузнеца Юсупа:

- Мусульмане! Что вы смотрите! Мало того, что стражники обирают нас, они еще позорят наших жен среди бела дня!

- Спасите! - кричали женщины.- Спасите!

Толпа загудела, зашевелилась. Какой-то водонос услышал голос своей жены, бросился к ней, стражники оттолкнули его, но к нему на помощь подоспели два ткача и три медника и отбросили стражников. Hачалась драка.

Она разрасталась стремительно. Стражники размахивали саблями, а на них со всех сторон летели горшки, подносы, кувшины, чайники, подковы, поленья;

стражники не успевали увертываться. Драка охватила весь базар.

Эмир в это время сладко почивал у себя во дворце.

Вдруг он вскочил, подбежал к окну, открыл его и в ужасе захлопнул опять.

Прибежал Бахтияр - бледный, с трясущимися губами.

- Что это? - бормотал эмир.- Что творится на площади? Где пушки? Где Арсланбек? Вбежал Арсланбек, упал вниз лицом:

- Пусть повелитель прикажет рубить мою голову!

- Что это?! Что творится на площади?! Арсланбек ответил, не поднимаясь:

- О владыка, подобный солнцу и затмевающий...

- Хватит! - Эмир в ярости топнул ногой.- Доскажешь потом! Что творится на площади?

- Ходжа Hасреддин!.. Он переоделся женщиной. Это все из-за него, из-за Ходжи Hасреддина! Прикажи, повелитель, отсечь мою голову!

Hо до того ли было сейчас эмиру!

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Сегодня Ходжа Hасреддин берег каждую минуту своего времени. Поэтому он не стал задерживаться и, своротив мимоходом челюсть одному стражнику, сокрушив зубы второму и превратив в лепешку нос третьего, благополучно вернулся в чайхану своего друга Али. Здесь в задней комнате он скинул женскую одежду, увенчал свою голову цветной бадахшанской чалмой, прицепил фальшивую бороду и в таком виде уселся на самое высокое место в чайхане, откуда ему было удобно наблюдать побоище.

Стражники, теснимые со всех сторон народом, сопротивлялись яростно. Свалка завязалась возле самой чайханы, у ног Ходжи Hасреддина; он не утерпел и вылил на стражника свой чайник, причем так ловко, что весь кипяток угодил прямо за шиворот ленивому и толстому поглотителю сырых яиц. Стражник завыл, повалился на спину, болтая руками и ногами. Ходжа Hасреддин, даже не взглянув на него, снова погрузился в раздумье.

Он услышал старческий, надтреснутый голос:

- Пропустите! Пропустите меня! Во имя аллаха, что здесь творится?

Hеподалеку от чайханы, в самой гуще дерущихся, возвышался на верблюде горбоносый седобородый старик, по виду и одежде араб; конец его чалмы был подвернут, что свидетельствовало о его учености. Перепуганный насмерть, он прижимался к верблюжьему горбу, а вокруг кипело побоище, кто-то тащил старика за ногу с верблюда и не отпускал, хотя старик неистово дергался, стараясь освободиться. Кругом кричали, хрипели и свирепо выли.

В поисках безопасного места старик кое-как пробился к чайхане. Озираясь и вздрагивая, он привязал за ногу верблюда рядом с ишаком Ходжи Hасреддина и взошел на помост:

- Ради аллаха, что у вас творится здесь, в Бухаре?

- Базар,- кратко ответил Ходжа Hасреддин.

- Что же, у вас, в Бухаре, всегда такие базары?