19

Re: Джой Адамсон - Пятнистый сфинкс

Гепарды смотрели на все это с крайним недоверием и были сильно озадачены, услышав ворчание Импии. Поставив клетку на землю и сняв одеяла, мужчины вернулись к машине. Теперь на мне лежала вся ответственность. Если Пиппа сразу признает Импию, все будет прекрасно, но если ее не примут, мне придется держать ее в неволе, пока она не привыкнет ко мне настолько, чтобы ходить со мной на прогулки: тогда я сделаю еще одну попытку познакомить ее с гепардами или приучу ее к жизни на свободе и выпущу, когда она станет вполне самостоятельной. Пока я мысленно перебирала все возможные варианты, Пиппа с интересом разглядывала Импию, прислушиваясь к ее приветливому чириканью, потом перешла поближе к ней и села недалеко от клетки. Мбили и Уайти были заинтригованы: они не рычали и не фыркали, а подошли к Импии с мурлыканьем, не обращая внимания на то, что она вся была испачкана собственными экскрементами и от нее шел ужасный запах. Наконец и Тату подошла к сестрам и приблизила мордочку к решетке. Импия рвалась из клетки, пытаясь добраться до них. Видя, что все гепарды настроены дружелюбно и, кажется, понравились друг другу, я открыла дверь.

Прошло несколько секунд. Импия спокойно вышла из клетки, прошла ярдов десять, остановилась, огляделась и стала ждать, чтобы подошли молодые. Уже все вместе они вернулись к Пиппе и стали играть, носясь вокруг нашей машины. В какой-то момент Импия отстала и зачирикала, Пиппа тут же ответила «прр-прр», и малышка снова догнала остальных. Я села в машину, и мы смотрели оттуда, как крепнет новая дружба. Пока они гонялись друг за другом в кустах, маленькая Импия заблудилась и в ужасе позвала на помощь. Мбили бросилась на зов и привела ее к Пиппе. Постепенно Пиппа стала отводить молодых к дороге, и вскоре все они исчезли в высокой траве. Мы с директором переглянулись: просто не верилось в такую необыкновенную удачу. Погрузив клетку, мы прождали еще два часа, чтобы дать гепардам время уйти с дороги, — тогда директор сможет спокойно проехать домой, не пугая Импию. Я едва дождалась утра — не терпелось узнать, все ли в порядке; мы искали с рассвета до темноты, пока наконец не нашли Пиппу с детьми, примерно в миле от того места, где оставили их накануне.

Они медленно шли к нам по равнине, Уайти и Мбили все время оглядывались, словно поджидая Импию, а потом все сели на дороге. Пиппа двигалась как-то нерешительно, прошла мимо нас, не проявляя к нам никакого интереса, и увела детей обратно на равнину. Нужно было время, чтобы Импия привыкла к нам, а пока я решила класть для нее мясо неподалеку от остальных гепардов в надежде, что голод заставит ее подойти к нему. На следующий день рано утром Локаль пошел по следу и не только нашел отпечатки лап Импии, но и увидел ее — она шла по дороге примерно в миле от того места, где мы выпустили ее. К несчастью, в это время проехал грузовик, Импия бросилась к долине Мулики, и Локаль потерял ее из виду в густом кустарнике. Вскоре мы со Стенли подъехали на машине. Мы безуспешно осматривали окрестности, битых три часа искали гепардов — а они оказались в том самом месте, где Локаль потерял Импию! Малыши чем-то заинтересовались и, почти не обращая внимания на мясо, не сводили глаз с ближайшего кустарника, так что я бросила часть мяса на полпути к зарослям. Убедившись, что наши гепарды едва не лопаются от сытости, так что им уже не до мяса, предназначенного Импии, мы ушли. Мбили все еще сидела на дереве, высматривая Импию.

Вернувшись после пяти, мы не нашли ни мяса, ни гепардов и ни одного следа, по которому можно было бы их найти. На следующее утро Пиппа с молодыми перешла через дорогу к реке — они там отыскали отличное убежище в тенистых зарослях возле солонца. Во время дождей это было довольно грязное место, и мы прозвали его Грязным деревом. Оно было всего в двух милях от лагеря, и гепарды стали предпочитать его всем остальным, тем более что по сваленному дереву можно было переходить на другой берег реки, на равнины Гамбо. Мы заметили, что молодые очень внимательно смотрят в одну сторону, и поэтому, положив мясо для них, оставили немного в сторонке для Импии. Конечно, мы рисковали привлечь этим других хищников, но у нас не было иного способа доставлять мясо для Импии, пока она не привыкнет к нашему присутствию. Мы очень беспокоились и вернулись сразу же после чая, но нашли на этом месте одну-единственную косточку — остаток пиршества гепардов. По дороге домой нам встретилась машина, и водитель сказал, что только что видел маленького гепарда, переходившего дорогу, — он шел к тому месту, где мы выпустили Импию. Других детенышей гепарда в этой местности не было, значит, это Импия. Выходит, что за день она прошла две мили.

На другой день возле Грязного дерева мы обнаружили лишь следы наших гепардов и смогли проследить их только до прибрежного кустарника, а отпечатки лапок Импии шли от Грязного дерева примерно на полмили вдоль дороги, а потом сворачивали к реке. Почему они разошлись? Утром мы прошли по ее следу вдоль дороги почти до того места, где выпустили ее на свободу, а пройдя две мили в другую сторону, отыскали Пиппу с молодыми за Грязным деревом. Если судить по поведению детей Пиппы, маленькая Импия держалась поблизости от семейства первые три дня, а следующие три дня блуждала одна возле места, где ее выпустили, от Грязного дерева до реки — в пределах двух миль. Я далеко не была уверена, что за эти шесть дней она хоть раз поела. А если прибавить еще четыре дня — ведь после того, как ее поймали, она сидела голодная в ящике до приезда к нам, — выходило, что бедный детеныш совсем ничего не ел десять дней!

Мысль о том, что Импия погибает от голода, преследовала меня как кошмар, и я поехала в Скалу Леопарда, чтобы уговорить директора поймать ее и воспитывать в лагере, пока она не подрастет достаточно, чтобы можно было выпустить ее на свободу. Он не разделял моих мрачных предчувствий и был уверен, что она и так выживет, но, увидев, в каком я отчаянии, приказал привезти единственную в парке железную клетку-ловушку, которая была на ферме, куда повадился ходить леопард. В надежде, что Импия еще жива, мы на следующее утро опять вышли на поиски. У меня камень с души свалился, когда я увидела ее: она шла нам навстречу вдоль дороги, от того места, где мы ее выпустили, но, увидев нас, сразу свернула в траву. Я даже не надеялась, что все будет так хорошо, а тут всего через несколько секунд появилась и Пиппа с молодыми. Я велела Локалю как можно быстрее нести мясо, а сама повела семейство в ту сторону, куда сбежала Импия. Мы подошли к небольшой рощице и накормили гепардов. Когда они до отказа набили животы, мы положили на землю порядочный кусок для Импии и ушли. Я была счастлива, что она жива и все еще рядом с Пиппой, но сознание, что я не в силах сделать так, чтобы это мясо досталось именно ей, отравляло мою радость.

В этот день мы больше не подходили к гепардам — я боялась, что своим присутствием мы можем разорвать те пока еще тонкие нити, которые их связывают, и только на другой день на рассвете вышла их искать. Когда мы подходили к месту, где накануне оставили гепардов, в воздухе закружились несколько грифов; в этот момент появилась Пиппа с детьми. Зная, что эти птицы могут быстро исчезнуть, я поторопилась к тому месту, где они кружились, оставив гепардов и стараясь не сбиться с дороги в густых зарослях.

Я осмотрела каждый кустик в поисках остатков чьей-нибудь добычи. Конечно, не было никаких оснований считать, что появление грифов как-то связано с Импией, по меня все же не оставляли кошмарные видения — бедная, истощенная Импия, теряющая последние силы, пока смерть не прервет эту медленную агонию, — и такой конец после дружелюбной встречи с нашими гепардами. Как я ругала себя за опрометчивость! Только теперь мне пришло в голову, что Пиппа могла дружелюбно встретить Импию, но это вовсе не означало, что она готова поделиться с ней пищей. Я оправдывала свой поступок тем, что это избавило бы маленького гепарда от целого года приручения и постепенного возвращения к дикой жизни, но это был неоправданный риск, и я не должна была выпускать ее, зная, что она не в силах добывать себе пищу и целиком зависит от нас.

Пока я в полном отчаянии искала следы падали, грифы взмыли в высоту и скрылись с глаз, унося с собой тайну — и чьи-то бренные останки — к высокому небу. Стараясь отогнать мрачные мысли и все еще надеясь, что Импия жива, мы продолжали поиски. Идти по следу в высокой траве было почти невозможно, и только на дороге мы точно различили отпечатки ее лапок. До сих пор она проходила взад и вперед примерно по четыре мили, оставаясь на участке, который с одной стороны был ограничен Муликой (ее русло проходило параллельно дороге примерно в миле от нее), а с другой — нашей речкой. Между реками шли негустые заросли длиной в четыре мили и шириной в две. Оставаясь на этом участке, Импия по крайней мере была обеспечена водой. Теперь нам нужно было найти место для ловушки; мы отыскали дерево у дороги, на полпути между Грязным деревом и местом, где Импию выпустили, и привязали блок к низко нависшим ветвям. На другой день, когда привезли клетку, мы поставили ее таким образом, что можно было открывать дверь при помощи блока, не выходя из машины. Это было предусмотрено на тот случай, если нам попадется лев. Конечно, на ловушку могло наткнуться и семейство Пиппы, а если бы в нее одновременно вошли двое молодых, заднего могла бы насмерть пришибить падающая дверь. Поэтому мы решили не настораживать ловушку, пока не найдем следов Импии, а тем временем постараться отвлечь остальных гепардов в другое место.

Хотя мы так замаскировали клетку зеленью, что она была почти не видна, наши гепарды очень скоро обнаружили ее, и никакими силами их невозможно было оттащить от этого подозрительного «куста». Мы искали Импию с рассвета до темноты. С каждым днем мое беспокойство возрастало, хотя Локаль пытался меня утешить, уверяя, что Импия прекрасно могла прокормиться белочками, крысами, мелкими птичками и, на худой конец, даже лягушками и жуками-навозниками. Но вот миновало десять дней с тех пор, как она бесследно пропала, и мне пришлось примириться с мыслью, что теперь она уже не нуждается в нашей помощи: либо она обошлась без нее, либо уже слишком поздно. Известно, что травоядные животные, например антилопы, часто принимают малышей своего вида, оставшихся без родителей, но я не знала ни одного такого рассказа о хищниках на свободе, и это должно было удержать меня от подобного эксперимента. Несомненно, одна из главных причин такого поведения хищников — то, что им приходится добывать пищу нелегким путем, и поэтому они не хотят принимать в семью лишний рот. Только сейчас я поняла, насколько стремление выжить сильнее даже материнского инстинкта. Значит, я неправильно истолковала дружеское отношение Пиппы к Импии. И может быть, она погибла мучительной смертью по моей вине.



Глава 17.

Пиппа расширяет свои владения

В один из тех беспокойных дней, когда мы кормили Пиппу с семейством, совсем близко от нас из зарослей вышли девять слонов с четырьмя маленькими слонятами. Они двигались совершенно бесшумно — ни один сучок не треснул, ни одна ветка не сломалась, — так что мы были застигнуты врасплох и едва успели скрыться. Слоны, взбудораженные нашими резкими движениями и запахом, были, кажется, напуганы не меньше нас; сбившись в кучу, они трубили и, поворачивая поднятые хоботы во все стороны, принюхивались к нашему запаху, потом с громогласными воплями вломились в заросли и убежали. Во всей этой адской суматохе наша четверка гепардов даже не оторвалась от еды; казалось, они были удивлены, зачем это нам понадобилось спасаться бегством? Я позавидовала их спокойствию, потому что за следующие несколько недель нам не раз приходилось уклоняться от встречи с небольшими слоновьими стадами или, что еще хуже, с одинокими слонами, бродившими во время миграции в тех местах, где жили наши гепарды.

Однажды утром мы подошли к месту, где побывали всего полчаса назад, и заметили, что высоко в небе точками плывут грифы, слетаясь отовсюду. Мы проследили, где они снижаются, и нашли там гепардов с набитыми животами — отдуваясь, они облизывали свои окровавленные морды. Молодые так налопались, что даже встать не пожелали, и только Пиппа с отвисшим животом потащилась вперед и привела нас на место, где, видимо, разыгралось ее сражение с полувзрослым страусом — от него остались только тазовые кости, ноги и несколько позвонков. Пиппа с гордым видом — иначе это назвать нельзя! — посматривала то на нас, то на свою добычу. Должно быть, она убила и съела страуса за те полчаса, пока нас не было, потому что грифы еще только слетались, а про них никак не скажешь, что они способны прозевать чужую добычу. Я разделяла гордость Пиппы — добыча была отличная, — и меня тронуло, что ей захотелось показать ее нам; пожалуй, только этим и можно было объяснить, что она прошла сотню ярдов, хотя знала, что там остались лишь обгрызенные кости, которые и защищать от грифов не стоит.

Здешние равнины, покрытые разбросанными колючими кустами и зонтичными акациями, были словно созданы для гепардов, и меня нисколько не удивляло, что наши гепарды так любят эти места и постоянно сюда возвращаются. Это место мы назвали Страусовой степью. Молодые веселились без удержу, лазая по деревьям, и каждый день выдумывали новые игры и уловки. Они прекрасно понимали, что нас смешат их выходки, и как будто бы нарочно устраивали представление, чтобы развлечь нас. Заводилой всегда была Мбили — когда семейство кончало обед, она принималась растаскивать клочки козьей шкуры, приглашая всех поиграть. По условиям игры я должна была гнаться за ней, отнимать шкуру и забрасывать на ветку. Если мне это удавалось, все трое малышей взбирались на дерево и, вцепившись в шкуру, старались вырвать ее друг у друга, принимая при этом самые невероятные позы. Если шкура падала вниз, мне полагалось быстро схватить ее, пока гепарды прыгали на меня, будто я тоже дерево, и я считала, что мне повезло, если я успевала снова забросить шкуру на дерево, прежде чем меня обдерут как липку. Конечно, они вовсе не хотели сделать мне больно и царапались нечаянно, стараясь добраться до шкуры. Иногда Пиппа тоже вступала в игру и, чтобы доказать, что она еще глава семьи, взбиралась на дерево гораздо выше, чем осмеливались забираться молодые. Она была очень довольна, когда я начинала хвалить ее, и покусывала мою руку, но мурлыкала только тогда, когда молодые не могли ее слышать.

Им исполнилось почти одиннадцать месяцев, и вели они себя все более независимо. Вынюхивая норки или гоняясь за птицей, они уходили иногда на два-три часа. В таких случаях Мбили была самой предприимчивой, но именно она больше всех заботилась о том, чтобы семья не распадалась. Если одна из ее сестриц забредала слишком далеко, она упорно звала — «прр-прр», — пока все не собирались снова вместе; тогда она прижималась к ним по очереди и все счастливым хором принимались мурлыкать. Мбили явно была любимицей в семье — когда ее что-то тревожило, все окружали ее, как бы стараясь защитить, и облизывали, пока она не успокаивалась. Она была еще очень худа, несмотря на те лишние кусочки, котор ые я е й подбрасывала. Из дичи, которую добывал Джордж, гепарды больше всего любили зебру; на последнем месте стоял водяной козел, а газель Гранта они соглашались есть, только если она была убита совсем недавно. Это казалось мне странным, потому что газель Гранта по своим размерам единственная добыча, которую гепард может убить самостоятельно; кроме того, это наиболее многочисленный вид местных антилоп. Я спросила об этом у Локаля, и он мне объяснил, что мясо водяного козла вязнет в зубах и вызывает сильнейшую жажду, а запах лежалого мяса газели Гранта неприятен хищникам. Эта антилопа — животное мелкое, обычно его поедают в один присест, как только убьют; и семейство Пиппы выражало недовольство только в том случае, когда мы держали мясо в холодильнике по нескольку дней. Доставлять им так много мяса становилось все труднее, но молодые едва стали подрастать, и я продолжала кормить их, когда Пиппе не удавалось добыть достаточно дичи. Однако она охотилась вовсю и часто исчезала вместе с молодыми дней на шесть; обычно они возвращались из этих походов вполне сытыми.

Наша счастливая жизнь в лагере была нарушена, когда Локаль после очередного воскресного отдыха вернулся с новой женой. Я была рада за него, но никак не могла согласиться, чтобы они проводили свой медовый месяц в палатке, где жили еще Стенли и повар. Мне не нравилось и то, что Локаль по целым дням не отходил от своей новой жены, — я с самого начала предчувствовала, что она, как и все другие, разобьет ему сердце. Он нехотя согласился ночевать с ней в Кенмер-Лодже, а днем уходить со мной кормить гепардов. Прошла неделя пассивного сопротивления — он таскался следом за мной, ежедневно изобретая все новые виды мозолей и ран, чтобы как можно больше сократить наши переходы; но в одно прекрасное утро он пришел с бесстрастным выражением лица и больше не заикался о своей последней женитьбе. Я не стала смущать его вопросами, но через несколько дней, когда в кузове проехавшего грузовика я увидела его жену и с ней другого егеря, помоложе, мне стало очень жаль бедного старого Локаля.

К счастью, он так полюбил Пиппу и ее малышей, что наши ежедневные встречи с ними очень скоро вернули ему хорошее настроение. Теперь Пиппа уводила детей дальше за Мулику, на равнины, простиравшиеся до Скалы Леопарда и ограниченные вдали рекой Мурерой. Если она будет держаться в этом районе, ей обеспечена великолепная охота на весь сезон дождей и от нашего лагеря ее не отрежет наводнением. Сейчас равнина просто кишела дичью, и однажды утром мы видели, как Пиппа выслеживает десяток газелей Гранта. Заметив нас, они унеслись прочь, а Пиппа, недовольная тем, что ей помешали, влезла на дерево — футов на пятнадцать над землей — и оттуда продолжала высматривать антилоп. Она демонстративно не замечала нас и не покидала наблюдательного пункта, пока мы кормили внизу молодых, а потом соскочила и, видимо, приказала им не трогаться с места, когда она будет охотиться. Нам не терпелось узнать, чем же кончилась ее охота, и мы на следующий день пришли пораньше, но, судя по аппетиту всей семьи, на этот раз охота не увенчалась успехом.

Мбили по привычке подбежала первой, чтобы получить свою дополнительную порцию, и, набросившись с жадностью на молоко с фарексом, опрокинула миску. Я легонько шлепнула ее, она ответила рычанием. На следующий день она нарочно облила меня молоком и получила шлепок посерьезнее. Это подействовало — на другое утро она выпила свое молоко особенно аккуратно и с тех пор никогда не безобразничала. Однажды я подвесила сумку с фотоаппаратами на ветку, до которой она не могла допрыгнуть, но Мбили не собиралась сдаваться и, балансируя, стала пробираться по ветке поближе к сумке. Наконец ей удалось подтянуть к себе ремень передней лапой и, ухватив его зубами, сдернуть сумку. Она одна из всех гепардов любила, чтобы за ней гонялись, и, несмотря на неудобный трофей, который ей пришлось держать в зубах, легко от нас удрала. Когда наконец нам удалось отнять у нее фотокамеры, мы еле двигались от усталости. Утром мы увидели, что земля испещрена львиными следами и, естественно, не нашли гепардов. Меня всегда удивляло, как Пиппа ухитрялась ускользнуть от исконных своих врагов, даже когда малыши едва передвигались. То, что ей пришлось жить поблизости от львов во время съемок фильма «Рожденная свободной», могло ослабить ее реакцию на этих животных, но все же она уходила при малейшем намеке на их присутствие.

Однажды утром, когда мы ехали к гепардам, нас обогнали два лендровера, в точности похожие на мой. Через некоторое время я заметила на довольно большом расстоянии четыре темных пятна и только в бинокль разглядела, что это головы гепардов. Они скрывались от первых машин, а к нашей доверчиво подошли и стали есть. Не думаю, чтобы Пиппа могла разглядеть нас издали, — непонятно, как она узнала, что мы сидим в последней из трех совершенно одинаковых машин.

На следующее утро вся семья ждала нас под деревом возле песчаного островка, где мы кормили гепардов во время последних дождей. Они смотрели, как мы делим мясо на четыре равные доли и смешиваем в миске фарекс с молоком. Пока я сосредоточенно капала поливитамины в небольшие порции фарша, к нам быстро и совершенно бесшумно подобрались слон и слониха со слоненком; мы заметили их, когда они оказались уже ярдах в двадцати: слон несся прямо на нас. Мы тут же бросились бежать. Локаль схватил ружье и выстрелил в воздух, чтобы отпугнуть преследователя; но ему пришлось сделать четыре выстрела, убегая со всех ног, чтобы разъяренный слон не настиг его. Наконец слон повернулся и присоединился к своему семейству, которое удирало от какого-то из наших гепардов. Я думала, что это Пиппа смело бросилась на защиту своих детей, но, вернувшись к дереву, мы увидели, что она ест мясо вместе с Тату и Уайти. Тут к нам подошла Мбили и улеглась возле Пиппы. Она так явно гордилась своей победой над слонами, что я дала ей несколько лучших кусочков, а она позволила мне приласкать себя.

Прошло несколько дней, и мы нигде не могли отыскать наших гепардов. Мне нужно было съездить в Исиоло, и, пока меня не было, Локаль продолжал разыскивать следы. Когда я вернулась, он сообщил мне хорошую новость: он нашел свежие следы гепардов у аэродрома возле Скалы Леопарда. Впервые Пиппа так далеко увела своих детей; она явно расширяла свои охотничьи угодья. Выехав пораньше и проехав не больше мили, мы встретили все семейство на дороге — они шли прямо от Скалы Леопарда. Все были здоровы, только устали от дальнего пути. Быть может, Пиппа заметила меня в машине накануне вечером, когда я проезжала мимо аэродрома? Значит, она прошла двенадцать миль за ночь, чтобы получить еду. К счастью, у нас было с собой свежее мясо, и мы устроили им хороший завтрак. Но, очевидно, не только голод вынудил гепардов приблизиться к лагерю — передохнув два дня, они снова исчезли. Пока они были рядом, шерсть Пиппы была особенно шелковистой, и я решила, что у нее течка. Она бывала в лагере нерегулярно, и мне никогда не удавалось точно установить, когда у нее наступает течка. Единственным признаком, по которому я могла судить о ее состоянии, было то, что она не любила, чтоб ы я ее трогала именно тогда, когда ее мех был так необычайно мягок.

Если Пиппа оставляла меня в неведении относительно своих брачных периодов, то парочка нитехвостых ласточек не делала тайны из своих семейных дел. Пристроившись на веревке для белья, они внимательно изучали наш лагерь, выбирая подходящее место для гнезда. Их выбор пал на мою палатку, и они стали летать туда с клювиками, полными глины, не обращая на меня никакого внимания. Обидно, что я как раз собиралась снимать палатку — дожди ее сильно подпортили — и ставить вместо нее более удобную хижину из пальмовых бревен. Мне вовсе не хотелось, чтобы славные птички даром тратили время и обзаводились семейством в палатке, которая идет на снос, и я прикрепила небольшую картонную площадку под крышей хижины-кабинета — она стояла рядом с моей палаткой. Я надеялась, что они соблазнятся этой дополнительной опорой для гнезда. Но парочка, обследовав конструкцию, решила ее не принимать, предпочтя пустую палатку поодаль. Я так и не поняла, в чем дело: то ли им пришлась не по вкусу картонная площадка, то ли полотняное жилье им нравилось больше, чем деревянное. И они уже прикрепляли крохотные кусочки глины к полотняной крыше. Но вот незадача — когда гнездо, похожее на чашечку, было почти совсем готово, порыв ветра налетел на палатку и гнездышко развалилось. Я опять постаралась помочь им и прикрепила другую площадку из гофрированного картона прямо под крышей, недалеко от обвалившегося гнезда. К этой основе легче прикреплять глину, но им что-то не понравилось и они исчезли. Мне было очень жаль, что я помешала им гнездиться в лагере, — я уже успела полюбить этих чудесных птичек.

Нитехвостые ласточки по сравнению с другими видами невелики, но их малый размер с лихвой искупается изысканной раскраской перьев: черные крылья и спинка отливают синевой, на головках — темно-красные шапочки, а белое брюшко перехвачено черным пояском. Особую элегантность им придают два длинных, тонких, как проволока, хвостовых пера — поэтому ласточек и назвали нитехвостыми.

20

Re: Джой Адамсон - Пятнистый сфинкс

Лишняя палатка пустовала, и я всегда держала ее открытой, чтобы там не поселились змеи и скорпионы — любители темных мест. Я в нее не заходила, но недель через девять повар неожиданно удивил меня, сказав, что там появились птенчики. Я вошла и удивилась еще больше — на полу, действительно, были следы помета, а на совершенно голой площадке из картона сидели три голеньких птенца! Ни глиняного гнезда, ни травинки, ни перышка для тепла. Единственное объяснение, которое пришло мне в голову, когда я увидела эту необычайную детскую, — птички так замешкались, выбирая место для гнезда, что время откладывать яйца застигло их врасплох, они просто не успели построить гнездо по всем правилам и пришлось использовать вместо него картонную площадку. Как это можно назвать — «приспособление к внешним условиям» или «условный рефлекс»? Несомненно одно — время подошло, и они вынуждены были выращивать потомство где попало, в гнезде или без гнезда.

Родители вели себя совершенно необычно — они оставляли птенцов одних на целую ночь, а свои родительские обязанности сводили лишь к кормежке голодной троицы. Через десять дней (полагаю, что к этому времени птенцам было от силы две недели) родители попытались заставить их слететь с гнезда. Крохотные птенчики только кружили по площадке недалеко от ее края, но прошло еще два дня, прежде чем они спланировали вниз. Для них это было событие огромной важности — пролететь прямо до веревки для белья, уравновеситься как можно лучше на этом незнакомом канате, окинуть взглядом огромный мир, небо, деревья. Они так переутомились, что тут же и уснули на своем неустойчивом насесте. Мне в первый раз удалось хорошенько рассмотреть их. Я с восхищением заметила, что они щеголяют почти в полном оперении. Их круглые тельца сверху были покрыты угольно-черными перьями; сероватые шапочки уже становились красными, а шелковистые пышные перышки на брюшке отливали чистейшей белизной. Им оставалось отрастить только хвосты — пока что это были крохотные зачатки, мало помогавшие в полете. Следующие пять дней родители по утрам давали уроки полета всем птенцам по очереди. Они стартовали с бельевой веревки и летели по большому кругу, приземляясь на куст у дороги. Там они немного отдыхали и вновь повторяли урок. Они неизменно усаживались на один и тот же куст, и мне приходилось объезжать это место, когда я отправлялась на поиски гепардов, — нельзя же нарушать установленный порядок.

С каждым днем их полеты становились все продолжительнее, птенцы уже не порхали, а летали, как взрослые, хотя хвостики у них все еще были маленькими. Иногда они пропадали целыми днями, но на ночь обязательно возвращались в свою детскую на картонке. Только через двенадцать дней они покинули палатку. Еще несколько дней я могла наблюдать за птенцами — они держались возле лагеря. Но вот пришел день, когда я потеряла из виду это очаровательное семейство, — через восемьдесят три дня с того момента, как родители начали строить первое гнездо (с 18 июня по 8 сентября). В последний раз я видела всех троих на веревке для белья — они щебетали во все горло, словно прощались со мной.

Тем временем мы продолжали разыскивать Пиппу и ее семейство, но наткнулись только на четырех львов; они сонно подняли головы из травы, когда мы подошли на двадцать ярдов, и тут же перебрались в соседний куст. Через четыре дня мы наконец нашли семейство Пиппы в полумиле от лагеря. Они так изголодались, что набросились на принесенное мясо, кусая и царапая друг друга. Но Мбили очень скоро забралась на дерево, чтобы удрать от всей этой воркотни и драки, и дожидалась там, пока я ей выдам ее долю, которую она проглотила в один прием. Следующие несколько дней дул сильный, резкий ветер, и все мы, не исключая гепардов, очень нервничали. Гепарды заметно беспокоились и прятались даже от Локаля; выходили они, только увидев поблизости меня. Но тем не менее Пиппа дважды за эту неделю побывала в лагере. Она направлялась прямиком к холодильнику и, едва дождавшись, пока мы положим мясо в корзинку, вела нас за реку к Охотничьей акации, где прятались ее дети. Мбили, как всегда, поджидала на ветке, пока я накормлю ее из рук; к сестрам она спускалась только после того, как прекращались их распри; разумеется, к этому времени почти все мясо бывало съедено. Это меня очень тревожило: как же она выживет, не умея отстаивать свою долю? Я решила, что необходимо подкрепить Мбили, и увеличила порцию причитавшихся ей витаминов; самой питательной в их рационе была костная мука, но гепарды ее не любили, и мне приходилось выдумывать разнообразные фокусы, чтобы скармливать им эту муку.

В середине сентября 1967 года семейство снова пропало. В конце концов мы нашли их следы возле провалившегося моста через Ройоверу — у самых границ их тридцатимильных владений. Потом мне сообщили, что на другом берегу видели двух гепардов, и я испугалась, что во время переправы через кишащую крокодилами реку случилось несчастье. Еще больше я расстроилась, когда у того переката, где как раз могли проходить гепарды, нам попался крокодил восемнадцати футов длиной. У другого переката мы видели семерку черепах, принимавших солнечные ванны рядышком с крокодилом поменьше. Пришлось продолжать поиски на равнинах за Ройоверу; на это ушел почти целый день, и мы выбились из сил — стояла страшная жара. Однажды нам попалось стадо канн — это самые крупные антилопы в Африке, их вес доходит до 1500 фунтов. Среди них были и зебры — штук пятьдесят. Как только мы подошли, антилопы разделились: одна группа — две самки и бык — окружила пятерых маленьких телят, явно намереваясь защищать их, а остальные вместе с зебрами бросились бежать. Мы вернулись на это место часом позже — маленькая группа все еще держалась особняком, и мы подумали, что у канн, возможно, тоже существуют «детские сады», как и у импал.

В это беспокойное время нас развлекали зеленые мартышки — с каждым днем они делали все более дерзкие вылазки к нам в лагерь за плодами, которые созревали на тамариндах. Я любила этих грациозных обезьянок — они нередко будили меня по утрам, хрустя бобами у входа в мою хижину, пока я не шевелилась. Павианы были далеко не так очаровательны, но они тоже любили плоды тамаринда и держали нас в осаде весь день напролет, поджидая, когда можно будет напасть на лагерь. Тогда они прыгали на крыши хижин, как армия мохнатых гномов, набивали защечные мешки и с дикими воплями удирали на соседнее дерево — чтобы дождаться момента, когда можно будет совершить очередной налет. Жители Индии и Африки тоже очень любят плоды тамаринда: сочная, липкая, богатая витаминами мякоть обволакивает твердые семена и похожа по вкусу на горьковато-сладкое варенье. Из этих плодов получается очень вкусный напиток, а твердые, как камешки, семена, растертые с водой, прикладывают к местам, укушенным скорпионом, чтобы уменьшить боль.

Прошло уже одиннадцать дней с момента исчезновения гепардов, когда я отправилась искать их за четыре мили от Скалы Леопарда, в окрестности первого лагеря Пиппы. Это было единственное место, которое мы еще не обследовали, потому что до сих пор Пиппа никогда не уводила своих детей в такую даль. Поэтому я удивилась, увидев свежий след у болота — два года назад оно было первой охотничьей территорией Пиппы. Мне стало ясно, что она опять расширяет свои владения, включив в них и свой старый дом. След привел нас обратно к Скале Леопарда, но примерно в полумиле от нее нам стало трудно разбирать следы на каменистой почве. Я чувствовала, что Пиппа где-то близко, и звала ее не переставая. Наконец я увидела, как четыре гепарда высунули головы из травы и тут же спрятались снова. Именно в этом месте два года назад мы видели Пиппу с самцом. Я стала осторожно подходить к ним, боясь, что молодые вот-вот удерут, но они посмотрели, как я села возле Пиппы, и начали мурлыкать. Все они прекрасно выглядели, и даже Мбили поправилась. Следом за мной, не спеша семейство спустилось по гребню к зарослям высоких акаций, где и уселось отдыхать. В детстве Пиппа очень любила это место: отсюда можно было наблюдать, как рано утром на аэродроме резвятся самые разные животные; отсюда было видно и что делалось у Скалы Леопарда.

Я была рада, что после одиннадцати дней разлуки все гепарды отлично выглядели и даже есть не хотели! Я дала молодым молока с фарексом; двое стали играть возле термитника, а Мбили, сидя в сторонке, наблюдала за Скалой Леопарда. Убедившись, что все гепарды сыты и довольны, я поехала к директору парка, чтобы поговорить с ним о том, что необходимо до начала дождей сжечь старую траву. Я знала, что наши гепарды будут в безопасности возле Скалы Леопарда, и предложила начать пал вокруг моего лагеря в двенадцати милях от них. Директор дал разрешение и даже предложил вырыть защитные канавы по всей форме — он только что получил огромный трактор для работ в парке. Значит, на этот раз нам не грозит опасность пожара. На следующий день трактор пробился к нашему лагерю, сделал широкие противопожарные канавы по обе стороны речки и даже сравнял оба берега, чтобы на всякий случай был брод для машин. Потом появился директор парка; он прихватил с собой не только бригаду рабочих — они должны были помочь нам выжигать траву, — но и целый выводок только что вылупившихся страусят, которых он подобрал на дороге, чтобы уберечь от пожара. Всех страусят ему не удалось изловить: одного унес какой-то пернатый хищник, а двое убежали с родителями.

Мы поместили страусят в вольер, где когда-то жила Уайти, и начали пал. Рабочие, растянувшись цепочкой с подветренной стороны, сбивали пламя и гнали его в нужном направлении. Огонь пронесся мимо лагеря, и он остался позади, словно зеленый островок в озере серого пепла. Когда все закончилось, директор отправился домой, а у меня на руках оказались двенадцать маленьких страусят. Я внимательно рассмотрела их и увидела, что многие из них крупнее остальных: это были самцы. Склевывая траву и семена, они жались друг к другу и непрерывно издавали дрожащий стрекочущий звук — «пррр-пррр». Должно быть, они звали свою мать. Пока что они были маленькие, но я знала, что страусы растут быстро, и представляла себе, как через несколько месяцев они перестанут умещаться в вольере; а ведь мне придется держать их там по крайней мере год. Что же делать? К счастью, в это время приехал Джордж. Мы обсудили положение и решили попробовать отыскать родителей и вновь объединить семью. Прошло всего шесть часов с тех пор, как поймали страусят, и родители, наверное, примут их обратно. Не успели мы проехать и двух миль, как среди сожженной растительности увидели белые перья страуса-папаши, а рядом с ним страусиху и двух страусят. Мы быстро вернулись в лагерь и погрузили в лендровер остальное семейство. Приблизившись на тридцать ярдов к страусам, мы объехали их кругом и отделили двух страусят от родителей, которые изо всех сил старались защитить свое потомство, энергично, взмахивая крыльями. Потом мы подогнали машину поближе к двум страусятам и, не показываясь на глаза родителям, выпустили рядом с ними наших пленников.

А пламя тем временем рвалось по равнине к Скале Леопарда, подсвечивая ночное небо и наполняя воздух дымом. На мягком пепле было очень легко искать следы, и несколько дней подряд, не находя следов наших гепардов, мы часто встречали страусят-погорельцев. Я видела, как они с каждым днем набираются сил, и была счастлива, что нам удалось их спасти.



Глава 18.

Мбили, Уайти и Тату начинают самостоятельную жизнь

Хотя для меня было огромным облегчением знать, что Пиппа и ее дети могут жить самостоятельно, я все-таки продолжала их разыскивать, чтобы установить, когда молодые сами начнут убивать добычу. И еще мне хотелось узнать, насколько они расширят свою территорию и как произойдет их расставание с Пиппой.

5 октября мы нашли свежие следы наших гепардов возле Муреры, на полпути от нашего лагеря к Скале Леопарда. Мне еще не приходилось встречать семейство в этих местах. Перейти сюда их, должно быть, заставила близость реки, несмотря на то что над землей еще курился дымок. Следы привели нас к гнезду, где лежало двадцать одно яйцо страуса. Гнездо было опалено огнем. С тех пор как мы кормили гепардов в последний раз, прошло уже двадцать пять дней, не считая фарекса с молоком, который мы им скормили две недели назад. Если бы они были голодны, они наверняка разбили бы несколько яиц — Пиппа очень любила желтки, — но все яйца были целы. А может быть, гепарды не тронули их, потому что они обгорели? Чтобы узнать, не нарушил ли огонь инкубац ию яи ц, я решила вернуться к ним недели через две и посмотреть, не вывелись ли из них страусята.

На закате, прогуливаясь недалеко от лагеря, я вдруг увидела Мбили, Уайти и Тату — они перебежали через дорогу и помчались к реке. Я подумала, что они проголодались после длинного перехода, и, съездив в Кенмер, взяла для них козу, но, вернувшись, уже не застала их. На рассвете Локаль пошел их искать, но, хотя он, как потом оказалось, был совсем близко от них, они не появились, пока не подошла я, — и то появилась одна Мбили; она вытянула шею, ожидая лакомого кусочка. Остальные нисколько не торопились идти за нами к тенистому дереву, чтобы поесть принесенной козлятины.

Я провела с гепардами счастливое утро. Все они выглядели прекрасно; Пиппа, несмотря на двадцать пять дней разлуки, была очень ласкова, лизала мое лицо и покусывала руки. Зато молодые заметно одичали, и Уайти угрожала мне резким ударом лапы, как только я осмеливалась снять с нее клеща. Поэтому я удивилась, что за пять следующих дней Пиппа дважды приводила детей в лагерь, требуя, чтобы их накормили. Странно — она так много сил положила, чтобы держать их подальше от лагеря, а теперь, когда они как будто были вполне подготовлены к дикой жизни, почему-то вдруг изменила тактику. Но если она решила нарушить правила, то я этого делать не собиралась и, чтобы предупредить новые визиты в лагерь, за три недели оттащила три козьи туши и большую порцию мяса зебры под Охотничью акацию; аппетит у гепардов был неуемный.

11 октября меня разбудил топот; какое-то животное пробежало позади моей хижины. Вошел повар с утренним чаем и сказал, что это Пиппа гонится за козлом. Я вышла, увидела трех гепардов, сидящих возле дороги, и подумала, что это молодые. Но ошиблась. За козлом, оказывается, гналась Уайти, а Пиппа и двое остальных неподвижно сидели у дороги. Тут Пиппа подошла к холодильнику и дала мне понять, что она все еще голодна — несмотря на неимоверное количество мяса, которое они поглотили за последние несколько дней. У меня оставалось всего несколько кусочков: я отдала их Пиппе, а она поделилась с Мбили и Тату.

Тем временем я пошла по следам Уайти — они вели в густой кустарник у реки. Неожиданно я чуть не наступила на нее. Она убила дукера — задушила его и вспорола ему брюхо. Я восхитилась хваткой Уайти, но она взглянула на меня так, словно ничего особенного не случилось, и даже бросила свою добычу и присоединилась к остальным — они как раз показались на другом берегу реки. Я приподняла дукера и пошевелила его, и Пиппа мгновенно перемахнула через речку; мне пришлось оберегать от нее тушу, пока не подошли молодые, — они тоже должны были получить свою долю. Я была потрясена, увидев, с каким спокойствием Уайти смотрит, как остальные, не подпуская ее к мясу, рвут ее добычу. Она ушла раньше всех, а Пиппа оторвалась от еды последней и догнала молодых, когда те уже скрылись за рекой. Я потом измерила расстояние, которое Уайти пробежала, гоня дукера, — оказалось не меньше трехсот шестидесяти ярдов. Она так ловко расправилась с дукером, что было ясно — это не первая ее добыча, а ведь ей не было еще и четырнадцати месяцев.

Для меня этот день стал праздником — теперь я знала, что дети Пиппы в случае необходимости смогут добыть себе пищу, и была счастлива, что наше подкармливание не помешало им нормально развиваться. По сравнению с Пиппой они были настоящими вундеркиндами — она и в двадцать месяцев не знала, как подступиться к цыпленку или козлу. Теперь я смогла установить время, когда молодые гепарды начинают охотиться. К этому времени у меня уже накопилось немало киноматериалов — я узнала много нового о поведении гепардов и документально фиксировала все этапы их развития. Но это нисколько не приблизило меня к пониманию их загадочного характера. Я осознала это в тот момент, когда увидела, что Мбили сосет Пиппу. Несмотря на такой возврат к младенчеству, молодые, по моим расчетам, должны были вот-вот расстаться с матерью и начать самостоятельную жизнь. Так что нам надо было торопиться, чтобы снять последние кинокадры, пока семья еще не распалась. На выжженной земле гепарды были заметны издалека. Мы с Джорджем решили, что съемками займется он сам. Часами мы бродили, таская на себе тяжелую аппаратуру и выслеживая семейство. Наконец мы нашли гепардов в слоновьем лесу. Пиппа придирчиво обнюхала Джорджа, а молодые держались поодаль, пока мы не выложили мясо, которое принесли с собой. Тут они позабыли про Джорджа, про штатив и шум камеры и принялись за дело, так что ему удалось заснять, как они берут мясо у меня из рук. Потом я размахивала козьей шкурой, а они бросались на нее, и в довершение всего Пиппа улеглась у моих ног и это тоже попало на пленку. Прошло несколько дней после этой удачной съемки, прежде чем гепарды однажды утром пожаловали к нам в лагерь.

Пока работники доставляли из Кенмера овцу, Тату погналась за дукером, но упустила его. Должно быть, это испортило ей настроение, потому что она пришла в бешенство, когда мы принесли овечью тушу к Охотничьей акации. Вся дрожа, она припала к земле и с яростным рычанием следила за каждым моим движением, а в глазах было столько ненависти, словно она вот-вот бросится на меня. Честно говоря, я несколько минут чувствовала себя, как зверь в загоне, пока на помощь мне не пришла Пиппа. Она встала между нами, и нападение не состоялось. Может быть, Тату казалось, что она проворонила дукера из-за меня, или она решила, что туша овцы — ее собственная добыча? Никогда мне не приходилось видеть ее в таком свирепом настроении. Теперь-то я уж ни за что не поверю, что гепарды — безобидные животные; я получила хороший урок.

С этого дня семейство стало уходить все дальше и дальше от лагеря. Отыскивая их, мы снова наткнулись на опаленную пожаром кладку страуса, которую видели две недели назад. От яиц остались только скорлупки, но я не нашла внутри никаких следов приставшего к ним желтка — а они непременно оставались бы на скорлупе, если бы яйца были разбиты до того, как вылупились птенцы. Поэтому я решила, что инкубация прошла нормально — толстая скорлупа уберегла зародыши от огня.

Приближались ноябрьские дожди, и, предвещая их, внезапно зацвели акации. Они напоили душный воздух свежим ароматом, и их белоснежные цветы казались особенно прекрасными на фоне опаленных зарослей. Эту внезапную вспышку цветения накануне дождей вызвала повышенная влажность воздуха. Насекомые суетились вовсю, времени у них было в обрез, чтобы успеть опылить цветы, прежде чем налетевшие ливни собьют и втопчут в грязь все это хрупкое великолепие. Теперь я поняла, почему жирафы на бегу задирают хвосты высоко кверху. Я видела, как через рощицу цветущих акаций, с необыкновенной четкостью выделявшихся на темном фоне обгорелых кустов, несется галопом стадо жирафов, загибая хвосты и прижимая их к спине, чтобы длинные кисточки не запутались в колючих ветвях.

Когда семейство объявилось дней через десять, все были в наилучшем виде, только Пиппа была покрыта клещами и кровоточащими расчесами. Я не могла понять, как вышло, что из всех пострадала одна Пиппа — она-то как раз и должна была проявить наибольшую устойчивость. Подойдя ко мне, она разлеглась так, чтобы мне было удобно вытаскивать клещей, и терпеливо переносила эту процедуру. Как только я покончила с клещами, она вскочила и ушла — подозреваю, что она и вернулась только для того, чтобы воспользоваться моими услугами.

Прошли первые ливни, и трава стала расти не по дням, а по часам; за несколько дней черная равнина превратилась в бескрайнее море дремучих трав, где островками были разбросаны желтые, алые, белые и синие цветы. Небесно-голубые пентанезии служили великолепным фоном для золотистых гепардов — они как раз ненадолго поселились возле лагеря.

В этом живописном окружении мне захотелось сделать новые кадры «с участием человека», и я пригласила Джорджа снова попытать счастья в роли оператора. Мы прошли всего несколько сотен ярдов, когда мимо нас на полной скорости пронесся гепард в погоне за антилопой; оба исчезли в зарослях, и оттуда через некоторое время раздалось отчаянное блеяние. Мало-помалу оно затихло, и мы подоспели к месту сражения, когда Пиппа мертвой хваткой вцепилась в горло дукера. Хотя он уже не двигался, она не отпускала его несколько минут, а потом, как бы оседлав его, поволокла на открытое место и позвала молодых. Они наблюдали, находясь ярдах в ста пятидесяти от места борьбы, и бросились к Пиппе со всех ног. Она дождалась их и только тогда вспорола брюхо жертве. Молодые накинулись на добычу с такой жадностью, что через час от козлика остались одни только рожки. Их даже закапывать не стоило, и Пиппа пошла прочь, а Мбили улучила минутку и поиграла с ними, прежде чем догнать семейство. Мне впервые довелось видеть, как Пиппа убивает добычу, и нам удивительно повезло, что все это мы успели заснять на фото— и кинопленку. Сняли мы еще, конечно, с разрешения Пиппы, как я держу добычу, пока гепарды едят.

Трава стала слишком высокой, и гепарды уже не могли подкрадываться к добыче. Поэтому, проголодавшись, они не стали терять времени на визиты в наш лагерь, а отправились прямиком в Кенмер за своей козой. Мне не хотелось, чтобы это вошло у них в привычку, и я решила, что единственный способ предотвратить новые налеты на Кенмер-Лодж — это держать хороший запас мяса в лагере. Но об этом тут же проведали два шакала, которые стали крутиться поблизости и обнаглели до такой степени, что среди бела дня усаживались в двадцати ярдах от гепардов. Они тявкали и всячески изводили гепардов, а когда кто-нибудь из молодых бросался на них, устраивали игру в прятки. Шакалы — очень привязчивые и умные существа, и какие прелестные ручные зверюшки получились бы из них, если бы природа не оградила их от подобной участи, сделав опасными носителями вируса бешенства.

А трава тянулась все выше и выше, и наконец Пиппа отступила к Скале Леопарда, где растительность была не так обильна. Там она могла выслеживать животных, которые резвились по утрам на посадочной площадке. Однажды вечером мы застали там всю семью; они нам очень обрадовались, но в лагерь за нами не пошли и оставались на этом месте целых девять дней. Следующий раз мы выследили их на милю выше лагеря, на противоположном берегу реки. Пока мы доставали мясо и переходили через реку, гепарды исчезли, оставив целую тучу грифов на соседних деревьях. Мы часа два искали добычу и наше семейство, но ничего не нашли до самой темноты. Только тут я заметила головы гепардов в нескольких сотнях ярдов от нас: они наблюдали за нами, пока мы выкладывали мясо у них перед носом, а потом набросились на него и проглотили в мгновение ока, хотя животы у них уже были набиты до отказа. Уайти и Тату здорово выросли и стали крупнее Пиппы, даже Мбили наконец поправилась. Она одна до сих пор была ласкова с нами; когда она подбежала, я увидела у нее кровоточащую царапину на задней лапе, однако, судя по ее шаловливым прыжкам, эта рана не причиняла ей боли. На следующее утро, примерно в полумиле от места, где сидели грифы, мы нашли ногу небольшой антилопы. Примятая трава и другие признаки говорили о борьбе. Я вспомнила рану Мбили — не она ли прикончила эту антилопу?

В течение нескольких месяцев гепарды заходили к нам лишь изредка, а один раз их не было пятнадцать дней подряд. Мы находили остатки их добычи, а однажды подошли к ним как раз в тот момент, когда они подкрадывались к газелям Гранта. Развернувшись в одну линию, ползком, они стали окружать антилоп, но тут антилопы что-то учуяли и умчались прочь.

В основном гепарды добывали дикдиков, дукеров и цесарок — а это было маловато для четырех пустых желудков, и я продолжала подбрасывать им мясо. Вскоре я стала замечать, что между Пиппой и ее детьми сложились новые отношения. Раньше во всем, что бы они ни делали, она брала инициативу на себя, а теперь она почти всегда смотрела со стороны, как я кормлю молодых, и подходила только после того, как они наедались. И она ни разу не проявила ревности — даже когда я оказывала предпочтение балованной Мбили. А вот Тату стала настоящей грубиянкой — несколько раз она наскакивала на меня ни за что ни про что.

6 декабря, когда молодым исполнилось по шестнадцать с половиной месяцев, мы кормили их в нескольких сотнях ярдов от лагеря. Нам хотелось сделать кое-какие снимки, и после чая мы снова пришли на это место, но застали там только Пиппу — она сидела на дереве, оглядывалась и тревожно звала молодых своим и-хн, и-хн. Нам стало ясно, что она их потеряла. Принюхиваясь к следам на земле, она вела нас примерно полмили сквозь густую траву, потом мы вышли на открытое место и там нашли отпечатки лап. Тогда Пиппа села, замурлыкала и развалилась на земле, чтобы мне было удобно вытаскивать клещей. Мы играли почти до самого заката, и я уже стала беспокоиться за молодых. Пиппа не тронулась с места, когда я собралась уходить и стала звать ее дочерей по имени. Я наткнулась на них всего через каких-нибудь триста ярдов — они выглядывали из-за дерева. Конечно, Мбили подошла ко мне первая и пошла за мной к Пиппе — а ведь та, должно быть, все время знала, что дети здесь, поблизости. Они ласково облизывали друг друга, поджидая Уайти, а потом не торопясь ушли в темноту. Тату шла за ними на приличном расстоянии — в моем присутствии она не подходила к матери.

С этих пор молодые отсутствовали подолгу, а 20 декабря Мбили отправилась бродить сама по себе. Я в это время уехала дня на два к доктору в Найроби. Пока меня не было, Локаль встретил семейство ниже по реке — они шли в Кенмер, а немного спустя там видели одну Пиппу. На следующее утро он обнаружил Мбили, прятавшуюся под деревом недалеко от Кенмер-Лоджа. Это дерево мы называли Деревом мужа, потому что супруг Пиппы неизменно проходил мимо него, когда бывал в этих местах. Мбили была голодна и подпустила Локаля совсем близко, ожидая, что он ее накормит. Но у него не было с собой ни кусочка мяса, и он пошел за ним в лагерь, а вернувшись, не нашел ни Мбили, ни других гепардов. В эту ночь несколько львов своим ревом не давали уснуть егерям в Кенмер-Лодже. Я вернулась из Найроби часов в пять, и в это же время пришла Пиппа. Она отказалась заходить в лагерь и ждала на дороге, пока я принесу ей мясо. Но каково же было мое удивление, когда я увидела, что она не прикоснулась к еде и решительно побежала рысцой вдоль дороги обратно в Кенмер. Я подумала, что она хочет отвести нас к молодым, и попросила Локаля пойти за ней, а сама побежала в лагерь, чтобы взять побольше мяса. Когда я догнала Локаля возле Дерева мужа, он все еще не мог отдышаться: Пиппа бежала рысью всю дорогу до этого дерева, а потом припустилась к равнине с такой скоростью, что угнаться за ней не было никаких сил. Потеряв ее из виду, он вернулся к дороге и стал дожидаться меня.

Мы шли по следу Пиппы, пока совсем не стемнело, и продолжили поиски на следующее утро. Вернувшись к полудню в лагерь, мы узнали, что Пиппа приходила, основательно поела и пошла по дороге к Скале Леопарда. А вчера она повела нас в противоположную сторону. Быть может, она хотела избежать встречи со львом, голос которого мы слышали за рекой в эту ночь? Мы не нашли ее следов, зато встретили Уайти и Тату на следующий день у Грязного дерева в двух милях от лагеря. Обе держались очень настороженно, но не смогли устоять перед мясом, предложенным нами. Они уволокли его в колючий куст, а мы пошли дальше, надеясь разыскать остальных гепардов. Пиппу мы нашли только через два часа, хотя она была всего в полумиле от этого места. После того как я обобрала с нее клещей и покормила ее, она медленно пошла за нами к своим дочерям и, даже не лизнув их, как обычно, легла неподалеку. Но где же Мбили?

Она не появлялась уже четыре дня. Я вспомнила, как Пиппа волновалась, когда мы забирали у нее маленького Дьюме, а потом Уайти, и мне хотелось, чтобы она помогла нам разыскать Мбили. Для этого я принялась звать Мбили, однако Пиппа никак на это не реагировала и в конце концов задремала. Мы проискали Мбили до самого вечера, но найти ее так и не удалось. На другой день у Грязного дерева мы нашли только Пиппу с Уайти и Тату. Наступило 24 декабря, и мы очень хотели устроить им большой праздничный обед.

Последние три года рождество приносило нам одни огорчения. На этот раз не только тревога за Мбили омрачала наш праздник — мы узнали ужасную новость: бедный Аран Шарма утонул в море во время своего отпуска. Мы ждали его к рождеству, и весть о его смерти глубоко потрясла нас. В день рождества мы нашли возле Грязного дерева только Уайти и Тату. След Пиппы уходил далеко на равнину, где она родила малышей, и оттуда еще мили за три — в такую даль она до сих пор еще не заходила. В этой открытой сухой местности нам легко удавалось разбирать следы дукеров и дикдиков на красноватом песке. За следующую неделю мы дважды находили там следы одинокого гепарда, а один раз видели двойной след. Локаль считал, что более мелкие следы принадлежат Пиппе, потому что, Мбили стала крупнее матери, но точно сказать, кто оставил эти крупные следы — она или муж Пиппы, — мы не могли.

Тем временем Уайти и Тату держались возле Грязного дерева и вели себя так, как будто им было приказано там оставаться. Они обе с каждым днем все больше дичали и совсем не скрывали, что терпят нас только за то, что мы приносим мясо. Если я осмеливалась, подойти к ним поближе, они норовили ударить меня когтями. Я старалась не волноваться за Мбили, утешая себя тем, что она, должно быть, бродит вместе с матерью. Но в день Нового года Пиппа объявилась в лагере одна. Она пришла очень рано, все время вынюхивая что-то на земле и повторяя свое тревожное и-хн, и-хн. Я решила, что где-нибудь поблизости затаилась Мбили. Чтобы выманить ее из укрытия, я дала Пиппе мясо, но это не помогло — Мбили не показывалась, а Пиппа даже не притронулась к мясу. Ушла она в ту сторону, где мы видели Уайти и Тату в течение последней недели. Она прошла две мили очень быстро, словно знала, что возле Грязного дерева ее поджидают дети. Там они встретились, и их поведение меня поразило. Они просто-напросто занялись обедом. Но и Пиппа вела себя очень странно. Можно было подумать, что она оставила молодых на мое попечение на те восемь дней, пока была в отлучке. Как же иначе объяснить, что она пришла ко мне в лагерь, стала звать их и отказалась есть, пока они не собрались все вместе? Она так уверенно шла к Грязному дереву, как будто не сомневалась, что детям ничто не угрожает и они обязательно ждут ее там. Может быть, ее полное безразличие к отсутствию Мбили тоже надо считать хорошим знаком? Ведь Мбили не было уже двенадцать дней.

Мы продолжали поиски, пока совершенно не выбились из сил, но нам так и не удалось ничего узнать — только один егерь сообщил, что видел как-то вечером возле Кенмера двух сидящих гепардов и они, по-видимому, не боялись людей. Вот и все. Мы рыскали вокруг с рассвета до темноты, даже в жаркие полуденные часы, а Пиппа продолжала наносить привычные визиты в лагерь, нисколько не заботясь о том, что Мбили пропадает уже семнадцать дней.

Однажды утром, перед тем как отправиться на поиски Мбили, я скормила трем гепардам у Охотничьей акации почти целую козью тушу. Когда я вернулась, близился вечер, и гепарды, отяжелевшие и сонные после сытной трапезы, лежали на том же месте. Я положила голову на плечо Пиппы и постаралась успокоиться, но тревога не оставляла меня. То, что исчезновение Мбили совпало с нашествием львов, заставляло меня опасаться самого худшего. Я позвала ее, Пиппа услышала и подняла голову. Было уже совсем темно, и за мной пришел Локаль. Его забота тронула меня, я пошла с ним домой, но на полдороге я вдруг увидела выглядывающую из травы голову гепарда. Это была Мбили — со знакомым мне лукавым выражением она ждала лакомств. У меня ничего не было — только козья голова, и я попросила Локаля принести ее и разбить кости, чтобы Мбили могла получше обглодать эту убогую подачку. Тем временем я дала ей молоко, недопитое ее сестрами. Она вылизала миску досуха. Ее шкурка, хотя и полная колючек, отливала чудесным шелковым блеском, и вообще вид у нее был великолепный.

21

Re: Джой Адамсон - Пятнистый сфинкс

Я поманила Мбили, и она пошла за мной туда, где была вся семья. По дороге нас догнал Локаль с мясом, которое она тут же проглотила, все до последнего кусочка, — как раз вовремя, чтобы оно не досталось Уайти, — мы уже видели, как та, вытянув шею, выглядывает из травы. Мгновение спустя она бросилась к Мбили и стала ее лизать. Немного погодя к ним присоединилась Тату, и вся тройка весело каталась по земле, а потом радостно наскочила на Пиппу. Пиппа не двинулась с места, поприветствовала Мбили громким мурлыканьем. А та обняла ее и нежно терлась об нее головой — мне никогда еще не приходилось видеть, чтобы она так бурно проявляла свою любовь. Просто не верилось, что Мбили, этот маленький заморыш, первая показала своим более сильным сестрам, что она может прекрасно жить без посторонней помощи, да еще так долго! Но тут я вспомнила Пиппу — ей в шестнадцать с половиной месяцев случалось совершать и более длительные путешествия в обществе самца, — ничего удивительного, что одна из ее дочерей уже проявляет интерес к противоположному полу. Они еще не были готовы к спариванию, но все же я решила, что егерь возле Кенмера видел Мбили в обществе ее приятеля.

Возвращение Мбили переполнило меня радостью, и мне казалось, что она разделяет мои чувства: она вся искрилась весельем и случайно плеснула молоком из миски прямо мне в лицо. Пока я протирала глаза, она стащила кусок козьей шкуры и заплясала вокруг меня, словно извиняясь за свою оплошность. Наконец, она бросилась на землю у моих ног и стала вовсю мурлыкать.

Через несколько дней Пиппа притащилась в лагерь, сильно припадая на правую лапу. Я прощупала ее от плеча до подушечек, но не обнаружила никаких повреждений, и Пиппа ни разу не показала, что ей больно. Но хромота усиливалась с каждым днем, так что через неделю она едва передвигалась. Тем не менее она ежедневно уводила молодых на большое расстояние к подножию хребта Мулика, где облюбовала небольшую рощицу. Там они оставались несколько дней, молодежь резвилась, без конца карабкаясь вверх и вниз по упавшему дереву, а Пиппа отдыхала в тени большой терминалии. Это было идеальное место для отдыха и выздоровления, конечно, при условии, что ей не придется тревожить больную лапу во время охоты. Снабжение мясом взяла на себя я.

Интересно, что Уайти и особенно Тату признали превосходство Мбили. Мне было жаль Тату, когда я видела, как она с безопасного расстояния следит за нашей игрой с козьей шкурой. Иногда она даже решалась вступить в игру, но при этом всегда оставалась более недоверчивой, чем Мбили. И поведение Пиппы тоже изменилось. Она стала особенно ласковой и, покусывая мои руки, как будто благодарила за помощь. Я никак не могла догадаться, что с ней такое: обычно она ступала на больную лапу очень осторожно и ходила медленно, но иногда играла с молодыми и носилась вокруг, как будто у нее ничего не болело.

На три дня мы потеряли семейство из виду. Потом приехала группа посетителей; они сказали, что видели утром возле дороги четырех гепардов и один из них был так доверчив, что даже позировал для фотографа. Когда они узнали, что я не могу найти Пиппу с детьми, они предложили, чтобы их повар показал нам место, где они встретили гепардов. Захватив мясо и молоко с фарексом, мы проехали шестнадцать миль, мимо Скалы Леопарда и дальше, к первому лагерю Пиппы. И, конечно же, нашли всю четверку возле Виллы Торопливого Льва. Пиппа все еще хромала и не позволяла мне дотрагиваться до своего живота: я заметила, что ее соски набухли от молока. Тут-то до меня дошло, что те следы, которые мы видели шесть недель назад в Сухих равнинах, были следами Пиппы и ее супруга, а теперь она вынашивала его потомство. Любопытная деталь — она забеременела, как только Мбили, Тату и Уайти научились охотиться и жить независимой жизнью.

А что она станет делать, если новое семейство появится на свет, пока прежний выводок еще не расстался с матерью? Я знала, что однажды самка гепарда в национальном парке Найроби оказалась в таком положении. Она решила задачу, выбравшись через ограду за пределы парка, где и родила малышей, подальше от своих уже взрослых детей. Когда через несколько недель директор парка заманил ее обратно вместе с малышами, она свирепо отогнала от себя своих прежних детей. Но как же Пиппа сможет отогнать дочерей — ведь ей мешает хромота, и она нуждается в моей помощи, а это заставит молодых держаться возле нее. Она хромала уже двадцать дней, и с тех пор прошла восемнадцать миль — а это едва ли способствовало улучшению ее здоровья.

На следующее утро мы нашли семейство еще на полмили дальше — оно отдыхало на одной из земляных куч, во множестве разбросанных вдоль вновь строящейся дороги. Дорога была широкая, в три ряда, и вела она прямо, как стрела, через весь парк, соединяя все мелкие дорожки. Пока что на ней не было движения, и она служила животным для песочных ванн и других игр, а хищники использовали ее как наблюдательную площадку. Лучшей тренировочной площадки для молодых Пиппа найти не могла: соседняя равнина никогда не превращалась в болото, даже в период дождей, и на ней паслись бессчетные стада газелей Гранта, водяных козлов, зебр, конгони и ориксов. С вершины земляных куч местность просматривалась далеко во все стороны, а в кустарнике на обочинах можно было отлично затаиваться, подстерегая добычу. Молодые не теряли времени даром, и на этот раз мы застали охоту на двух бородавочников. Гепарды по всем правилам скрадывали добычу, но потом, наверное, разглядели внушительные клыки и, приняв решение — со свиньями не связываться, внезапно прекратили охоту. В следующие дни семейство переходило вдоль дороги все ближе ко входу в парк: хуже места для них нельзя было придумать. Мне вовсе не хотелось, чтобы они там обживались.

Однажды мой лагерь посетили два приезжих ветеринара и, услышав о болезни Пиппы, предложили помощь. Один из них был доктор Сейер, друг Харторнов; он работал в ветеринарной лаборатории в Найроби. Поставить диагноз на основании моих описаний он не мог, поэтому мы решили поехать к Пиппе. Ветеринар должен был определить причину хромоты, наблюдая издали в бинокль, как я осматриваю лапу Пиппы.

Мы нашли гепардов около полудня — они сонные валялись под кустом. Я оставила докторов в лендровере и пошла к Пиппе. Делая вид, что я с ней играю, я придавала ее правой лапе разные положения. Это убедило ветеринаров, что она не вывихнула плечо и не порвала связки, но они заявили, что для постановки диагноза одному из них необходимо собственными руками ощупать ее лапу. Мы очень сомневались, что она позволит незнакомому человеку трогать себя, и поэтому я и доктор Сейер приближались к ней с величайшей осторожностью. Молодые тут же удрали, но Пиппа вела себя так, словно знала, что мы хотим ей помочь. Она позволила ветеринару провести обследование, и он обнаружил смещение мелких косточек в запястье. Если обеспечить лапе покой, все заживет, в противном же случае воспаление суставов может перейти в очень болезненный хронический ревматизм. Сейчас это еще можно предотвратить, если давать ей бутазолидин. Врачи уехали, пообещав прислать лекарство. Мне же оставалось только надеяться, что удастся, как было рекомендовано, в течение недели давать Пиппе по две таблетки в день.

А семейство уходило все дальше по дороге — они уже вышли далеко за пределы тех мест, где обычно бывали. Пиппа опять расширяла свои владения, и я надеялась, что она не выйдет за границы парка. Помешать этому было трудно, но я возложила все упования на шестерку белых носорогов, вывезенных два года назад из Южной Африки, — они жили в огороженном загоне возле ворот. В этой части парка было меньше всего мух цеце, и поэтому ее выбрали для того, чтобы у носорогов выработался естественный иммунитет к трипаносомозу. Еженедельные анализы крови подтвердили, что иммунитет уже приобретен, и было решено перегнать носорогов в глубь парка. Чтобы подготовить к переходу, их теперь днем выпускали из загородки — это было неописуемое зрелище: огромные неповоротливые чудовища, которых пасли, как скот. Вот я и надеялась, что шум и суета, сопровождавшие этот носорожий исход, окажутся не по вкусу гепардам и заставят их вернуться на равнину.

По отношению к Пиппе эти надежды оправдались, но в одно прекрасное утро мы обнаружили молодых рядом с лагерем носорогов. Мы шли по их следу часа три от Мулики, которая текла недалеко от дороги с левой стороны, в то время как справа параллельно ей протекала Мурера. Гепарды были очень голодны, но часто отрывались от еды и смотрели в сторону Муреры, а иногда даже делали несколько шагов в том направлении. Мы подумали, что там скрывается Пиппа, и потратили на поиски почти весь день. Молодые, к моему удивлению, оставались на том же самом месте, где мы их встретили. На следующее утро мы вернулись и увидели Пиппу с семейством почти у самых ворот — до них оставалось не больше мили, — и группа туристов фотографировала их! Пиппа так ясно выражала подозрительное недоверие ко всему происходящему, что мне пришлось попросить туристов оставить гепардов в покое. Только тогда все семейство успокоилось. Я положила первую дозу лекарства для Пиппы в ее порцию мяса. И как раз вовремя — она сразу же пошла к воротам, даже не оглянувшись на своих детей. Они смотрели ей вслед, но догнать ее не пытались, а потом стали возиться с куском козьей шкуры и, наигравшись, забрались под куст и задремали: по всей видимости, им нравилось, что они предоставлены самим себе.

Им исполнилось уже семнадцать с половиной месяцев, Я и не подозревала, что в этот момент у меня на глазах Пиппа навсегда рассталась со своими детьми.

С тех пор как мы встретили гепардов десять дней назад возле старого жилья Пиппы, они разведали новые охотничьи угодья; в этих местах у них всегда будет вдоволь добычи и вода близко — рядом текут Мулика и Мурера. Для гепардов это была страна обетованная — длиной примерно в семь миль и шириной в две. Пиппа постепенно познакомила своих детей с территорией, занимавшей шестьдесят три квадратные мили, и сделала это в четыре приема, с каждым разом расширяя границы. Теперь они знали все, что нужно, чтобы жить совершенно самостоятельно. Я была глубоко удивлена тем, как равнодушно молодые приняли разлуку с матерью, хотя с того места, где вчера произошло расставание, они так и не ушли. Они и не думали искать ее и, казалось, совсем не вспоминали о ней, когда мы их кормили, а наевшись, стали самозабвенно носиться вокруг земляной кучи.

След Пиппы мы нашли в полумиле оттуда, возле остатков дукера. Но все-таки на следующий день, когда мы встретились с ней, она была очень голодна и с жадностью проглотила вторую дозу бутазолидина, Я запрятала его в небольшой кусок мяса, который дала ей перед основной пищей. Она была очень возбуждена и рычала на меня, когда я пыталась до нее дотронуться. Съев мясо, она пошла по равнине к Скале Леопарда. Когда мы встретили молодых, они выглядели вполне счастливыми и довольными своей самостоятельностью. Они почти все время играли и едва прикоснулись к принесенной нами пище.



Глава 19.

Третий помет Пиппы

Следующие десять дней мы провели в бесконечных поисках то Пиппы, то ее детей. Они никогда не расходились больше чем на полторы мили друг от друга, но сохраняли при этом полную самостоятельность. Иногда нам приходилось разъезжать по всей территории довольно далеко, и я всегда подзывала гепардов определенным набором сигналов; они научились узнавать эти гудки и сразу же подходили к машине.

Пиппу нам, как правило, найти не удавалось, но молодые обычно ждали возле дороги, встречая нас, или, точнее, принесенное нами мясо. Уайти и Тату стали совершенно дикими, и только Мбили помнила о нашей старой дружбе. Она всегда приставала, чтобы с ней поиграли, и нам приходилось все время быть начеку: стоило зазеваться, как она уже неслась прочь с какой-нибудь нашей вещью. Несмотря на мою бдительность, она однажды схватила мой тропический шлем и носилась от куста к кусту, потряхивая им и поддразнивая меня, а я старалась ее догнать. Солнце стояло высоко, и гоняться за гепардом, который не собирался расставаться со своей игрушкой, было чересчур жарко. Мы обе совершенно выбились из сил, пока я не догадалась сломать сук на дереве — Мбили испугалась и бросила шлем. Он был приведен в довольно жалкое состояние и во многих местах продырявлен зубами Мбили. А через два дня она исчезла.

Днем позже пропали все гепарды, и я подумала, что они снова стали жить одной семьей. Но я убедилась, что очень плохо разбираюсь в загадочных поступках гепардов, когда обнаружила, что Пиппа совсем ушла из этих мест. В последний раз мы встретили ее в двух милях от Скалы Леопарда — она направлялась в ту сторону. Я воспользовалась случаем, чтобы дать ей пятую дозу лекарства. Хромота у нее уменьшилась, но все еще была заметной.

17 февраля мы выследили трех молодых далеко на открытой равнине, примерно на пять миль дальше Скалы Леопарда. Нам были видны только белые кончики хвостов над травой. Услышав мой условный сигнал, они примчались наперегонки и набросились на мясо, едва дождавшись, пока мы разрежем его на равные порции. Как всегда, мясо для Мбили я держала, чтобы она могла не торопясь отгрызать куски. Когда они отошли — каждая под свое дерево, — их животы напоминали футбольные мячи. Со мной был Джордж, и он сфотографировал всех нас — как потом оказалось, я последний раз снималась вместе со всеми Пиппиными детьми.

По дороге домой мы наткнулись на свежий след в семи милях от моего лагеря — след, без сомнения, принадлежал Пиппе и отпечатался поверх нашей утренней колеи. Мы не видели ее уже шесть дней. Было совершенно ясно, что она покинула своих детей. И я не переставала удивляться той легкости, с которой были порваны эти родственные узы. С тех пор как Уайти в возрасте четырнадцати месяцев убила дукера, Пиппа ни разу не проявила беспокойства, когда молодые уходили бродить и подолгу не возвращались; видимо, она поняла, что теперь они сумеют постоять за себя. Во время долгого сафари, в которое пустилась шестнадцатимесячная Мбили, Пиппа отыскала своего супруга и вновь забеременела. Затем она повела детей подальше, к границам своей территории, потому что знала, что там они всегда будут обеспечены пищей и водой. Она оставалась с ними еще десять дней, но, как только они освоили новые места, постепенно стала отдаляться от них и теперь искала подходящую детскую для своего будущего потомства. После того как она покинула молодых, мы кормили их еще тринадцать дней. За все это время они ни разу не пытались отыскать свою мать и вели себя так, словно получили приказ жить самостоятельно. Им исполнилось восемнадцать месяцев.

Приехал Джордж, чтобы детально обсудить предстоящее нам путешествие — мы собирались перевезти свое имущество из Исиоло к озеру Наиваша. Выезд был назначен на следующий день. И, поскольку нам предстояло иметь дело с наемным транспортом, с наемными рабочими и проделать три поездки по двести сорок миль, мы не рискнули отменить все наши распоряжения, хотя мне очень хотелось понаблюдать за Пиппой еще несколько дней. Единственное, что я могла предпринять, — это оставить побольше мяса в лагере и попросить директора давать Локалю машину для дальних поисков. На другой день мы с Джорджем уехали — надо было наблюдать за переездом.

Нам здорово повезло: мы покончили со всеми делами до начала дождей, тем более что в этом году они хлынули на три недели раньше, чем мы ожидали. Но когда мы почти добрались до дома, начался страшный ливень. Последние восемьдесят миль дороги к лагерю превратились в настоящий кошмар: мы пробивались сквозь ревущую грозу, въезжали в глубокие лужи, вязли в размытых колеях, соскальзывали в кюветы — словом, измотались до предела и наконец добрались домой как раз перед началом очередного ливня. Локаль очень обрадовался моему приезду, потому что за все десять дней нашего отсутствия он видел молодых один-единственный раз. Он отыскал их возле того места, где я была с ними в последний день. Они были зверски голодны и мгновенно справились с привезенным мясом, но, по его словам, все выглядели прекрасно. С Пиппой ему повезло больше — через два дня она пришла в лагерь и с тех пор регулярно наведывалась за своим рационом. Вот и в это утро она ушла за реку, которая теперь превратилась в беснующийся поток. После непрерывной ночной грозы река так вздулась и разлилась, что только после пяти часов Пиппа смогла перебраться через нее. Я услышала всплеск, и вскоре мокрая Пиппа с громким мурлыканьем уже терлась об меня. Ее беременность теперь была хорошо заметна. Она наелась до отвала и пошла вдоль дороги к Кенмеру, а мы поехали искать молодых. Но ни в тот день, ни на следующий нам не удалось их увидеть, а небывало сильные ливни вообще положили конец всем нашим поискам.

Слушая громкую барабанную дробь, которую дождь выбивал на крышах пальмовых хижин, я смотрела, как быстро прибывает вода в реке. К счастью, потоп добрался до лагеря только к рассвету, так что мы по крайней мере видели, что делаем. По пояс в воде мы спасали свое имущество из хижин, на два фута затопленных водой. Единственными существами, которые еще пользовались остатками комфорта в лагере, были два птенца ласточки, вылупившиеся в мое отсутствие. Точь-в-точь как Пиппа, родители наших «картонных птенчиков» не теряли времени даром и завели новое семейство. Они воспользовались изобилием свежей глины и построили гнездо внутри хижины, которую я поставила на месте пустой палатки. Стоя по колено в воде, я смотрела на птенцов — они так уютно пригрелись в своем гнездышке и даже представить себе не могли, как я им завидовала. Прошло три недели, прежде чем глиняные полы хижин высохли и мы смогли снова вселиться туда; все это время я ночевала и работала в лендровере — единственном сухом месте среди болота. Бедная Пиппа была лишена такого убежища, ей было очень трудно передвигаться, и в конце концов она куда-то исчезла. К несчастью, Локаль опять должен был уйти на месяц в отпуск — как раз в то время, когда Пиппа будет особенно остро воспринимать любую перемену. Малыши ожидались к концу месяца, и я горячо надеялась, что Локаль вернется к этому событию: Пиппа всегда предпочитала его Гаиту, который заменил Локаля на это время.

Вместе с ним мы бродили по глубокой грязи, разыскивая Пиппу. Меня не оставляла мысль — как ей удается охотиться в этом вязком болоте и получает ли она питание, необходимое при беременности. И у меня камень с души свалился, когда она пять дней спустя появилась в лагере, Она была очень голодна, и я радовалась, что у нас хватило свежего мяса, чтобы накормить ее досыта. Потом она пошла к дороге, а мы с Гаиту за ней. Но, увидев, что мы идем следом, она стала бесцельно бродить вокруг, то и дело поворачивая назад, тем самым совершенно недвусмысленно давая понять, что не намерена позволять Гаиту «шпионить» за собой. Пришлось отослать его обратно. Только тогда она повела меня на равнину, где мы выпускали маленькую Импию, и улеглась в тени колючего куста. Вблизи росло много таких же кустов, и любой из них мог стать отличной детской. Пиппа, очевидно, была того же мнения, потому что еще несколько дней никуда не уходила отсюда. Однако, когда мы приходили, она ни за что не хотела, чтобы мы видели, откуда она выходит, и всегда неожиданно появлялась на открытом месте. Вообще же она была удивительно приветлива, позволяла мне разбирать слипшуюся от грязи шерсть и даже дотрагиваться до сосков, которые уже набухали.

А дождь все лил да лил, так что ездить далеко в поисках детей Пиппы не было никакой возможности. Нам оставался только один способ передвижения — пеший, и я ежедневно посылала Гаиту искать следы молодых, а сама присматривала за Пиппой. Однажды утром он вернулся с хорошей новостью: он видел след бегущего гепарда рядом со следом убегавшего водяного козла возле Мулики, недалеко от песчаного островка, который так любила Пиппа. Мы отправились туда с надеждой, что на этот раз найдем молодых, но, обыскав все убежища в тех местах, мы не увидели ни самих гепардов, ни их следов. Все остальные дни, когда позволяла погода, мы выезжали на равнину, где в последний раз встречали молодых, и колесили вокруг по всем колеям, где можно было рискнуть проехать, не увязнув. Вся равнина так и кишела самыми разнообразными существами — кроме гепардов.

Пиппа продолжала держаться возле лагеря. Она явно предпочитала другим местам Равнину Импии, хотя трава превратилась в густые смешанные с лесом заросли, да к тому же, чтобы добраться туда, ей приходилось переправляться через разлившуюся Мулику. Хорошо еще, что вода там никогда не поднималась так высоко, как в нашей речке, да и Пиппе, наверное, казалось, что на равнине Гамбо, где трава пониже, она будет больше отрезана от лагеря.

17 марта, ровно через месяц после того, как я видела молодых в последний раз, Гаиту повстречал Мбили в восьми милях от лагеря на дороге к Скале Леопарда. Пока он дошел до лагеря с этой волнующей новостью и пока мы доехали до того места, прошло больше двух часов, так что Мбили там, конечно, уже не было. Я позвала ее по имени, и вскоре она уже мчалась к нам издали, но как назло в этот момент прибыли две машины с туристами. Мбили мгновенно испарилась, но появилась сразу же после отъезда экскурсии. Она пошла за мной к дереву, где я предоставила ей расправляться с мясом, а тем временем приготовила молоко с фарексом. Она немного похудела за этот месяц, но ее великолепно переливающийся мех и общий вид говорили о прекрасном здоровье. Казалось, она была очень мне рада и позволила погладить себя и даже обобрать клещей. Во всем остальном она вела себя как дикое животное — настороженно оглядывалась и вздрагивала при каждом треске сучка. Я была счастлива этой встречей с Мбили — как знать, скоро ли я снова увижу мою любимую игрунью, — и старалась пробыть с ней как можно дольше. Но надо было подумать о будущем, и поэтому я оставила небольшой кусочек мяса, чтобы она отвлеклась и не шла за нами в лагерь — это грозило разрушить все, чего она уже добилась, живя самостоятельно, как все дикие звери.

Мы потихоньку отошли к машине и попробовали включить мотор, но ничего не вышло. Вручную его тоже завести не удалось, не подействовало и наше последнее средство — толкать машину по ухабистой дороге. Делать было нечего — пришлось послать Стенли в Скалу Леопарда и попросить механика прийти и починить лендровер. Обрадовавшись, что побуду с Мбили еще немного, я стала искать ее, но она уже ушла. Я решила, что ее спугнула наша шумная возня с машиной, и просидела два часа в полной тишине. Только теперь, когда Мбили ушла обратно, к свободной дикой жизни, я поняла, что она больше не собирается жить бок о бок с нами. Конечно, это было печально, но зато служило доказательством нашего успеха. Если даже Мбили может жить самостоятельно, то уж ее более сильные сестры и подавно обойдутся без посторонней помощи, тем более что они всегда держались вместе и могли помочь друг другу. Но все же каждый раз, когда прекращались дожди, мы отправлялись искать их.

Прошло еще двенадцать дней, и мне сообщили, что на полпути между воротами и Скалой Леопарда видели гепарда. Мы выехали на разведку и нашли грифов у объедков туши антилопы, но их когтистые лапы затоптали все следы, так что мы не могли определить, кто убил антилопу. По нашим соображениям, это сделал гепард, потому что львы и гиены не оставили бы мелких костей.

Было еще довольно рано, и я попросила Гаиту поискать следы на равнине, где мы в последний раз видели Мбили, а сама поехала искать Пиппу. Гаиту нашел след одного гепарда, ведущий к Мулике, но потом потерял его и пошел по ручейку; в пяти милях от лагеря его чуть не сбил с ног самец антилопы, удиравший от какого-то хищника. Через несколько секунд показалась Мбили. Увидев, что Гаиту испортил ей охоту, она ушла на термитник. Оттуда она смотрела на него, пока он ее звал, но не пошла за ним, когда он наконец отправился домой. Слушая рассказ Гаиту, я разрывалась между желанием повидать Мбили и сознанием, что это может иметь плохие последствия. Если она пойдет за мной в лагерь, планы Пиппы могут сорваться — ведь все последние недели она старалась держаться подальше от молодых. Если уж у Пиппы хватило сил оставить их на произвол судьбы, то и я должна поступить так же, тем более что теперь она, наверное, уже родила новых малышей.

Пиппа явилась в лагерь 25 марта в пять часов вечера, незадолго до проливного дождя. Пок а я ее кормила, она не сводила тревожного взгляда с другого берега и, как только наелась, сразу же направилась к дороге, скрываясь в высокой траве каждый раз, как замечала, что я за ней слежу. Через полчаса я пошла по ее следу, к которому вскоре присоединился след второго гепарда. Следы вели к излучине Мулики. Стемнело, по следу идти стало трудно, а на другой день после ночного дождя все следы были размыты. Пиппа появилась во второй половине дня с той же стороны. Я приготовила для нее козу. Может быть, это ее последний обед перед родами — я считала, что она окотится не позже чем через сорок восемь часов. Это подтверждалось и ее поведением: она стала раздражительной, как бывало с ней и раньше накануне родов. Прижав уши, она рычала на меня, бросалась и царапалась, как только я слишком близко подходила, и даже порвала на мне рубашку. Тем не менее она съела невероятное количество мяса и ушла на равнину Гамбо. Усевшись на землю, она дала мне понять, что ходить за ней не следует.