1 Тема от Giperion

  • Giperion
  • Administrator
  • Неактивен

Тема: Джой Адамсон - Пятнистый сфинкс

От автора

Многие годы мы с моим мужем, Джорджем Адамсоном, посвятили изучению и охране диких животных Кении, в основном тех видов, сохранности которых угрожают люди — и охотники, и браконьеры, и те, кто, расселяясь, вытесняет зверей с их территории.

Эту проблему, конечно, можно разрешить, организуя сеть заповедников и национальных парков, где дикие животные продолжают жить в естественных условиях, не мешая людям в освоении новых территорий, а любители природы получают огромное удовольствие, наблюдая за ними.

Я уже давно решила отдавать все гонорары за свои книги в Фонд Эльсы по охране диких животных. Во-первых, потому что я люблю диких зверей и убеждена, что грядущие поколения очень много потеряют, если никогда не увидят ни великолепных жителей лесов и пустынь, таких, как львы, тигры, слоны, ни прелестных мелких даманов, ушастых лисиц, мунго и многих, многих других; а во-вторых, я считаю, что исчезновение целых видов нарушит равновесие, существующее в природе, а это неизбежно приведет к последствиям, губительным для всех нас.

Может быть, вы читали мою повесть о львице Эльсе, которую мы спасли совсем маленькой? Она была членом нашей семьи. п ока мы не решили, что наш долг — вернуть ее к свободной жизни, а это поначалу оказалось совсем не так просто. Быть может, вы прочли и о ее детях — Джеспэ, Гупе и Эльсе-маленькой? Их мать умерла, когда они были еще слишком малы, чтобы жить самостоятельно, и мы помогали им как могли, пока нам не велели увезти их из тех мест, где они родились и жили. Это было нелегко. Но после множества передряг нам удалось заманить их в клетки, в которых мы и перевезли их в огромный национальный парк Серенгети, где они были потеряны для нас, но зато могли жить на свободе.

Моя новая книга посвящена гепарду по имени Пиппа. Она попала в семейство Данки крохотным детенышем и стала совершенно ручной. Когда ее хозяева уезжали из Африки, они попросили меня забрать Пиппу, и я обещала им вернуть ее к дикой жизни. В этой книге вы прочитаете обо всех приключениях, связанных с этим вполне успешно прошедшим экспериментом.

История Эльсы и ее львят, так же как и рассказ о Пиппе, переведена более чем на 25 языков, и я с большой радостью думаю о том, что благодаря этим книгам могут возникнуть общие интересы у многих народов в разных странах.

Я счастлива, что наша с Джорджем работа, а также книги и фильмы об Эльсе и Пиппе широко известны в Советском Союзе, и надеюсь, что это поможет охране диких животных и в вашей прекрасной стране.



Глава 1.

Мой новый питомец

В сентябре 1964 года друзья попросили меня взять на воспитание восьмимесячную самку гепарда. Ее хозяева уезжали в Англию и хотели, чтобы их любимица осталась в Кении. Я в это время была на съемках фильма «Рожденная свободной», и база нашей киногруппы находилась у подножия горы Кения. В группе я имела возможность не заниматься львами и поэтому могла взять любого зверя. Конечно, я приняла предложение с восторгом.

Хотя гепарды приручаются легче остальных больших кошек, об их образе жизни на свободе почти ничего не известно. Это единственные в своем роде животные, совмещающие в себе признаки кошек и собак, и, хотя их все же относят к кошачьим, они, по сути дела, очень отличаются от всех других зверей. Они — резвейшие на Земле млекопитающие и в беге на короткие дистанции показывали скорость более 60 миль в час (рекорд для скаковых лошадей — 40 миль в час). Гепарды словно созданы для скоростного бега — легкий костяк, маленькая головка, короткий подбородок, длинные стройные ноги. Когти не втягиваются, как и у собак; гепарды и сидят по-собачьи, и охотятся, как собаки; однако отпечатки лап у них совершенно кошачьи. Они пользуются когтем первого пальца так же, как все кошки, и лазят по деревьям, хотя это, может быть, и приобретенная привычка. Золотисто-песочная шерсть гепарда похожа на шерсть гладкошерстных собак, а черные пятна на ней пушисты, как кошачий мех.

Гепарды — одиночные животные, и на открытых равнинах, где они живут, их редко встречают группой — только с детенышами или в период спаривания. Обычно бывает до четырех детенышей, и они появляются на свет через девяносто — девяносто три дня. У них длинная пушистая гривка, и серый мех на спинке резко контрастирует с темной, гладкой и пятнистой шерсткой на брюшке. Первые два-три месяца малыши похожи на чепрачных шакалов с забавным пестрым брюшком. Потом пятна проступают по всей шкурке, она становится золотистой и гладкой, а остатки гривы сохраняются только на плечах и загривке.

Название «чита», что значит «пятнистый», пришло из Индии. История этого зверя загадочна: изображения гепардов встречаются на древнеегипетских фресках и барельефах как символ храбрости. Мы знаем два случая, когда гепарды были любимцами сильных мира сего: один принадлежал Чингиз-хану, другой — Карлу Великому. Казалось бы, еще совсем недавно индийские принцы охотились с гепардами, которых специально тренировали, чтобы загонять дичь, но уже с 1930 года дикие гепарды в Индии не встречаются: вид сохранился только в Африке. Последний учет численности гепардов показал, что в некоторых районах Восточной Африки они еще попадаются, но выживут только в том случае, если их будут охранять.

Предложенную мне самку гепарда подобрали в Ваджире; это пустынная область в Северной пограничной провинции Кении. Майор расквартированного там полка взял маленькую сиротку и вырастил ее вместе с собственными детьми в своем доме возле Найроби. Вскоре малышка стала ездить со всем семейством за покупками, и ее хорошо знали во многих магазинах Найроби.

Майор Данки и его жена назначили мне встречу 17 октября 1964 года в отеле Нью-Стенли. Когда я увидела семейное чаепитие в обществе гепарда, который невозмутимо восседал на собственном стуле и пристально рассматривал окружающих золотистыми глазами, вопрос решился сам собой.

Я влюбилась в эту кошечку с первого взгляда, но, следуя своему старому правилу при знакомствах с детьми и животными, предоставила инициативу ей самой. Чтобы дать ей время решить, как ко мне надо относиться, я разговорилась с хозяевами, стараясь разузнать как можно больш е о ее привычках. Мне сказали, что Китти (Котенок, как ее звали) обожает детей и играет с ними в прятки в саду, среди роз, но зато не прочь погоняться за чужими людьми и собаками. Я также узнала, что Китти спит на кровати с миссис Данки и во время утреннего чая получает миску молока. К сожалению, она часто напускала в постель, и мне пообещали дать клеенку. Еще мне сказали, что Китти обожает плюшевого кролика, и этой куклой можно легко отвлечь ее внимание, если она начнет плохо себя вести. Наконец, на тот случай, если она объявит сидячую забастовку и не захочет трогаться с места, мне посоветовали прямо хватать ее за хвост и загривок, так как она к этому вполне привыкла. Она съедает три фунта сырого мяса в день и пьет много молока, в которое нужно добавлять четыре капли поливитаминов; как редкое лакомство ей можно давать птицу-мышь.

Пока мы болтали, Китти изучала меня, щуря глаза под тяжелыми надбровьями, потом потянулась ко мне и с громким мурлыканьем облизала мое лицо. Я гладила ее мягкий мех, чувствуя, что все ее тело вибрирует, как мотор, когда она, вдыхая и выдыхая, издает ритмичные звуки — знаменитое мурлыканье гепарда. Потом она стала слегка покусывать мне ухо, а это, как меня уверили, у нее признак самого лучшего отношения. Все мы почувствовали облегчение, поняв, что она меня признала и что скоро мы станем друзьями.

Супруги Данки сказали мне, что многие, кому хотелось увезти Китти в Англию или Америку, предлагали им за нее до 400 фунтов стерлингов. И хотя Данки были небогаты, они отказались от этих предложений и решили найти приют для Китти в Кении, где она могла бы жить как можно свободнее. Они знали, как я люблю животных, были знакомы с историей Эльсы и поэтому очень хотели, чтобы именно я взяла Китти, — пусть у нее будет счастливая жизнь. Я была глубоко тронута этим доверием, тем, что они подарили мне очень дорогое для них существо, и обещала сделать все возможное, чтобы их надежды оправдались.

Именно в этот момент мне пришла в голову мысль — вернуть Китти к свободной жизни, для которой она была рождена. Но я не была уверена, что это удастся, и потому промолчала. Я даже сказала, что во время съемок буду вынуждена держать Китти в вольере, так как в лагере полно львов, и я смогу выпускать ее только во время прогулок по окрестностям. Возражений не было.

Через несколько дней Данки привезли Китти в лагерь киногруппы в Наро Мору, в ста двадцати милях от Найроби. Я жила там все время, пока снимался фильм «Рожденная свободной». Возле наших двух палаток уже был подготовлен просторный вольер. Его построили вокруг большого дерева, а среди ветвей приладили площадку из досок, чтобы она могла лазить сколько угодно. Скалами в вольере должны были служить скамейки. Чтобы Китти чувствовала себя спокойнее ночью, я заказала большую деревянную клетку с двумя дверьми: одна (подъемная, затянутая сеткой) примыкала к моей палатке, другая — открывалась в вольер. Таким образом, когда ей станет одиноко, она всегда сможет почувствовать мою близость.

Решив, что смена приемных родителей — самый подходящий момент для того, чтобы отучить ее спать в постели, я расстелила в клетке приехавшие вместе с ней и знакомые ей одеяла, положила подушку и игрушки, а свою кровать поставила рядом с проволочной дверью, чтобы ночью спать рядом с малышкой.

Я попросила у Данки разрешения сменить ее имя. Мне хотелось назвать Китти Пиппой (1 - Пиппа — сокращенное от Филиппа, имя, известное по классической поэме Р. Браунинга «Пиппа проходит». — Прим. перев.) — и произносить легче, и хорошо будет слышно, когда придется звать издалека. Они согласились и с этим. Оказалось, что почти все мои любимцы носили имена, начинающиеся с буквы П: Пиппин, Пати, Пампо и т.д. Если им случалось заблудиться, этот резкий взрывной звук был слышен очень далеко.

Бедная Пиппа, сколько ей еще предстоит узнать!

Наконец с делами было покончено, и я предложила позавтракать. Я видела, как непринужденно держалась Пиппа в переполненном городском ресторане, и без малейшего сомнения решила взять ее в нашу столовую — мне хотелось познакомить ее с киногруппой, тем более что все уже знал и о ее прибытии. Подъезжая к ферме на краю лагеря, мы заметили, что люди спешат покинуть столовую и укрыться в своих комнатах. А когда Пиппа выскочила из машины, началось просто паническое бегство. Услышав хлопанье и стук дверей, я поняла, что гепард нарушил спокойствие киногруппы, и мне стало как-то неловко от такого приема. Зато Пиппа проследовала в столовую, не обращая ни малейшего внимания на вызванный ею переполох, села с нами за стол, как маленькая леди, и безукоризненно вела себя, пока мы завтракали. Она была так поглощена изучением нового помещения, что никак не хотела уходить, и в конце концов майору Данки пришлось продемонстрировать прием «хвост и загривок», чтобы перенести ее в машину. Очень скоро Данки вернулись в Найроби. Меня восхитило их самообладание, когда они расставались со своим другом Китти, — я понимала, чего им это стоило.

Отныне за Пиппу отвечала я одна.

В лагере Симба (Львином лагере) она вызвала живой интерес у львов, которые снимались в фильме; львов было довольно много, потому что мы не могли знать заранее, кто из них лучше сыграет в различных эпизодах из жизни Эльсы. Ближайшие соседки Пиппы, две старые львицы, бродили вдоль загородки, стараясь получше разглядеть странное пятнистое существо. Все вольеры были разбросаны по участку и разделены группами деревьев; кроме того, некоторые из них вдобавок были загорожены щитами, чтобы животные не видели друг друга: считалось, что это обеспечит им полное спокойствие. Но все эти предосторожности не могли помешать львам слышать звуки и ловить запахи, особенно после заката, когда их рычание тревожило ночную тишину. Мне нравилась эта перекличка, которая поднималась до потрясающего крещендо и переходила в ритмическое затихающее ворчание, но бедная Пиппа была в ужасе. Окаменев от страха, она смотрела в темноту, откуда неслись эти звуки. Почти всю ночь мне пришлось сидеть с ней рядом, гладить и уговаривать, пока она не успокоилась и не легла. Реакция Пиппы была вполне объяснима, так как на свободе львы с гепардами вообще не ладят.

Поэтому я почувствовала огромное облегчение, когда на следующий день часть съемочной группы, и я в том числе, выехала на побережье. Предстояло снять сцены купания Эльсы и ее приемных родителей в море. Никто не знал, пойдут ли наши львы в море, и взяли двух львиц, Гэрл и Мару, в надежде, что хоть одна из них будет слушаться. Лагерь для группы был уже подготовлен, люди отправились туда самолетом, а животных повезли по дороге караваном из пяти машин.

Пиппа давно привыкла к машинам и быстро водворилась на переднем сиденье, между мной и моим слугой Мугуру. Она с огромным любопытством разглядывала все, что встречалось по дороге, и была, по-видимому, очень довольна, так как время от времени терлась об меня шелковистой головой или лизала мое лицо. Посредине долгого пути — 540 миль — мы остановились в Мтито-Ндеи и провели ночь в отеле. К восторгу остальных гостей, Пиппе сразу же разрешили разгуливать по территории, обедать вместе с нами и ночевать у меня в комнате. Бедным львам не так повезло

— их пришлось оставить в машинах. Мы подогнали машины поближе к домам, чтобы легче было подбадривать животных, и много раз подходили к ним, но они всю ночь напролет беспокойно метались в клетках.

На рассвете наш караван снова тронулся в путь. Чтобы как можно меньше утомлять львов, мы решили сократить путь и, свернув около Вои, поехали через национальный парк, но сбились с дороги и прибыли на место гораздо позже, чем ожидали. Наконец-то измученные львы смогли отдохнуть в вольерах. Общий лагерь раскинулся на берегу Голубой лагуны, а я проехала еще миль пять до бунгало, специально приготовленного для нас с Пиппой.

Лагерь киногруппы был с обеих сторон обнесен проволочной сеткой, заходившей далеко в море. Это было сделано не столько из-за животных, сколько из-за местных жителей, которые толпами сбегались поглазеть, — они никогда в жизни не видели львов. Пиппа произвела не меньший фурор, как среди людей, так и среди собак. Должно быть, весть о ее появлении распространилась, как пожар по степи, потому что вскоре все местные псы сбежались, словно на собачью свадьбу. Хорошо еще, что хозяин разрешил поставить вольер рядом с бунгало, чтобы она могла бегать, не опасаясь собак.

Пока ставили вольер, мы с Мугуру пошли прогулять Пиппу по берегу, но, к сожалению, ее пришлось взять на нейлоновый поводок длиной около 60 футов. Мне не терпелось увидеть, как она будет вести себя у моря, — я никогда не слыхала, чтобы гепарды плавали. И действительно, Пиппе морское купание явно пришлось не по вкусу. Несколько раз она, правда, замочила лапы, пытаясь войти следом за мной в воду, но потом предпочла подождать на берегу рядом с Мугуру, пока я вернусь с купания. Тут ее внимание привлекли суетливые крабы — они скрывались в норках как раз в тот момент, когда она собиралась их прихлопнуть. Озадаченная, она взглянула на меня и внезапно сломя голову понеслась вдоль берега. Ей-то было хорошо; но я едва поспевала за ней, вцепившись в поводок.

На мое счастье, гонка прекратилась возле коралловой глыбы, обсыхавшей во время отлива. Пиппа принялась ее обследовать: сначала она обнюхала подножие глыбы, а потом забралась на самый верх, не обращая внимания на острые края кораллов. Вся напряженная, с глазами, устремленными на океан, она была великолепна. Можно было подумать, что безбрежная широта неба и моря очаровывала ее не меньше, чем меня. Внезапно она спрыгнула со скалы, и мне пришлось спешно выдирать поводок на острых кораллов, чтобы он не перетерся.

Пока я была поглощена этим делом, Пиппа нашла себе новую игру, катаясь в песке и гоняя плод кокосовой пальмы. Вывалянная в песке, она выглядела препотешно, и я расхохоталась. Должно быть, это оскорбило ее в лучших чувствах, потому что она внезапно вскочила и так толкнула меня лапами, что я перекувырнулась. Когда я поднялась, вымокши до нитки, вид у меня был настолько жалкий, что я почувствовала — меня должным образом поставили на место. Не успела я встать на ноги, как Пиппа бросилась бежать, и мне пришлось мчаться за ней со страшной скоростью — не то что 60, а все 100 миль в час. Конечно, это было бы одно удовольствие, если бы не проклятый поводок. Мне его оставили супруги Данки, которые пользовались им, когда брали Пиппу на побережье. Они не советовали мне спускать ее, потому что она могла погнаться за гуляющими по берегу или затеряться в густом кустарнике. Это была не лишняя предосторожность, по крайней мере в отношении местных рыбаков: сколько бы я их ни уверяла, что Пиппа — безобидное ручное существо, они неизменно бросались бежать от нее, а она радостно неслась вдогонку.

На следующий день мы пошли в лагерь киногруппы. Все были счастливы: Гэрл и Мара плескались в море, как настоящие морские львы, и трудность была не в том, чтобы загнать их в воду, а в том, чтобы выманить их обратно. Но, несмотря на все удовольствия, бедную Гэрл так расстроила разлука с братом Боем (он тоже был звездой нашей львиной группы), что за ним пришлось послать. И пока его доставляли к нам, львицы отдыхали в своих вольерах. А мы воспользовались случаем, чтобы искупаться. Пиппа некоторое время наблюдала за нами и вдруг, стиснув зубы, бросилась в воду. Скоро она потеряла дно, но поплыла ко мне, отчаянно колотя лапами. Я была полна гордости — ведь она решилась на такое, чтобы быть рядом со мной. И еще я подумала, что это, быть может, первый в мире гепард, плавающий в океане.

2 Ответ от Giperion

  • Giperion
  • Administrator
  • Неактивен

Re: Джой Адамсон - Пятнистый сфинкс

На следующее утро мы опять гуляли с Пиппой и Мугуру по берегу, и я ненадолго оставила их вдвоем. Когда же я возвратилась, он показал мне свисающую с поводка пустую шлейку — Пиппа стала рваться за мной и вывернулась из нее. Мы были в миле от дома, и я встревожилась, потому что в густом кустарнике найти ее по следам было невозможно. Мы долго звали ее, разыскивали, где только могли; вскоре к нам присоединился и наш хозяин. В конце концов нам так захотелось пить, что я предложила вернуться домой, напиться и потом снова продолжать поиски. Когда мы подходили к бунгало, у меня появилось странное ощущение, что за мной наблюдают. Я нагнулась и увидела Пиппу, затаившуюся в кустах. Она была счастлива не меньше меня, что мы снова вместе, и, основательно облизав мне лицо, вошла с нами в дом. Меня поразило то, как уверенно она нашла обратный путь в незнакомом месте, и стало стыдно, что я так недооценила ее врожденные способности к ориентированию.

Прошло несколько дней, и Пиппа перестала бояться воды. В часы отлива она с удовольствием обследовала обнажавшееся дно вокруг нескольких коралловых глыб, недалеко от берега. К сожалению, держать ее приходилось на поводке, потому что она все время норовила взобраться на коралловые островки — а оттуда мне никак не удалось бы ее снять, если бы ей взбрело в голову остаться там во время прилива. Но все же она получала массу удовольствия: пыталась ловить рыбешку в мелких лужах, гонялась за соблазнительными крабами и плескалась в воде. Мне так и не удалось сфотографировать ее, когда она плыла: на это она решалась, только чтобы добраться до меня, а снимать в такой момент было трудновато.

Однажды ночью на море поднялось сильное волнение, и шум разбивающихся у берега волн затих только на рассвете, во время отлива. Когда мы вышли на утреннюю прогулку, оказалось, что по всей линии прибоя нанесло огромные кучи водорослей высотой до шести футов. Пиппа, по-видимому, решила, что их воздвигли специально для нее, и принялась прыгать с кучи на кучу, причем с такой быстротой, что казалось — она летит. А так как поводок нельзя было отпустить, то и нам с Мугуру пришлось по очереди, задыхаясь, бегать вслед за ней. Мы возненавидели эти кучи водорослей так же горячо, как Пиппа их полюбила. Свои упражнения она прекращала только в тех случаях, когда ее отвлекало что-нибудь интересное, поэтому я радостно встречала всех отдыхающих, которые обычно останавливались, чтобы полюбоваться Пиппой и сфотографировать ее. Она не любила сниматься, но все же сносила это терпеливо, а потом брала свое: как только ее поклонники на минуту отвлекались, подбиралась к ним сзади и молниеносным движением передней лапы подбивала их под коленки.

Съемки львов в море проходили блестяще, и все были очень довольны. К концу съемок мне тоже захотелось сфотографировать эти замечательные сцены. Чтобы не мешать операторам, которые плавали на плоту поблизости от актеров, я устроилась возле коралловой глыбы и стала ждать интересных моментов. По сценарию предполагалось, что Мара поплавает вместе с Биллом и Джинни Траверсами (он и играли Джорджа и меня), а потом все трое выйдут на берег. Но Мару гораздо больше привлекали волны, которые накатывались на берег, разлетались высокими пенными брызгами, а потом растекались прозрачным кружевом, впитываясь в песок. Она мощным прыжком кидалась в прибой, так что волны перекатывались через нее, а потом качалась среди сверкающей пены, поджидая следующую волну. Траверсам пришлось немало потрудиться, прежде чем удалось направить ее к камерам и она попала в кадр.

В эту минуту Мара заметила меня. Мы с ней были отлично знакомы, но на мне был новый купальный костюм, и она меня не узнала. Судя по тому, как она прижала уши, решительно направляясь в мою сторону, я поняла, что мне не поздоровится. Чтобы смягчить силу ее прыжка и не упасть на острые кораллы, я с напускной непринужденностью потихоньку стала заходить за скалу, и едва успела положить повыше свой фотоаппарат, как львица бросилась на меня и сшибла с ног. Хорошо еще, что место было неглубокое. Тут Мара узнала меня, обняла лапами и стала нежно облизывать, а я ее погладила. Потом она встала и пошла обратно к плоту. Только тогда я заметила, что Мара случайно поцарапала мне руку, и стоило мне поднять ее из воды, как начинала капать кровь. Я все время окунала руку в соленую воду, чтобы промыть ее, а потом вернулась к берегу и сфотографировала сцену съемки.

Как же я была удивлена, когда увидела, что на берегу меня встречает медицинская сестра с аптечкой первой помощи. И хотя я очень любила нашу сестру и была благодарна ей за внимание, я все же попыталась ей объяснить, что уколы, которые она собирается мне сделать, совершенно ни к чему и достаточно простого стрептоцида. Он всегда отлично помогал мне при разнообразных повреждениях, которые я получала за годы, прожитые среди диких животных, а те раны были посерьезнее, чем эта поверхностная царапина. Но сестра была убеждена, что я испытываю невыносимые мучения и поэтому мне необходим морфий, а также лекарство от нервного шока, который скоро наступит, потому что поведение мое явно ненормально для человека с рукой, исполосованной когтями; затем мне предстояло получить инъекцию пенициллина и прививку против столбняка. Короче, я обязана выполнять все предписания — в конце концов, кто из нас лучше знает, как поступать в таких случаях?

Было ясно, что сестра нашла наконец единственную возможность применить хоть что-то из богатейших медицинских запасов, которые ей дали с собой на съемки такого опасного фильма, как наш, — в нем принимали участие двадцать львов, — и мне предстояло стать ее первой жертвой.

Поэтому все мои протесты были подавлены, и меня не только накачали всякими сильнодействующими лекарствами, но еще и отправили в госпиталь в Малинди, чтобы наложить швы. Ехать пришлось двадцать миль, и мне стало очень плохо, я еле-еле дотащилась до дверей больницы. Меня так оглушили лекарствами, что доктор решил сделать еще одну инъекцию, как противоядие от всех предыдущих. К этому времени мне уже все было настолько безразлично, что я почти не чувствовала, как возятся с моей рукой.

Наконец мне разрешили вернуться домой и лечь в постель. Одурманенная лекарствами, я задремала. Но поспать не удалось — очень скоро появились посетители, чтобы узнать, как я себя чувствую. Хотя, по-моему, все было вполне очевидно, они болтали до тех пор, пока не пришла следующая группа, за которой последовала еще и третья. А мне хотелось только одного — чтобы меня оставили в покое. Лишь через двое суток я оправилась от такого лечения, и все это время Пиппа была рядом со мной. Я была очень тронута этим доказательством ее привязанности — ведь наше знакомство продолжалось всего две недели.

Всю жизнь я мечтала о ручном гепарде. Потом появилась Эльса. После ее смерти я дала себе слово никогда не привязываться ни к какому животному. Но гепарды по темпераменту и характеру совсем не похожи на львов, и я почувствовала, что могу полюбить Пиппу, не изменяя памяти Эльсы. Львы общительны, открыто выражают свою любовь, очень постоянны в своих привычках, никого не боятся и ведут себя спокойно и уверенно, а гепа рд скр ытен, всегда насторожен и напряжен и инстинктивно старается спрятаться. Теперь, слушая мурлыканье Пиппы, я была довольна так же, как и она.

Киногруппа возвратилась в Наро Мору, а я задержалась, чтобы снять для телевидения рекламный ролик, показывающий красоты Кении. Для съемки были выбраны, кроме других мест, недавно раскопанные развалины древнего арабского города Геди. Атмосфера там была мрачная, но Пиппа оживляла эти руины: ее золотой пятнистый мех великолепно выделялся на фоне серых камней, когда она скользила среди узорчатых обвалившихся ворот и дворцовых стен. Когда мы покончили с делами, оказалось, что нам с Пиппой придется одним проехать на машине от Момбасы до Наро Мору — целых 420 миль. Через несколько часов ей все надоело и она не только принялась прыгать по кабине, но и норовила все время усесться то на руль, то на мою больную руку. В конце концов мне пришлось посадить ее в проволочную клетку, которую я захватила на всякий случай. Пиппа была ужасно возмущена. Ей никогда еще не приходилось сидеть в клетке, и она яростно сопротивлялась, издавая самые разнообразные крики, похожие на птичье щебетание. В этом наборе я узнала крики франколина. Только через два часа она устала и угомонилась.

В то время я еще очень мало знала о повадках гепардов и поэтому решила, что эти звуки — естественное выражение недовольства. Но позднее, расспросив орнитологов и специалистов по гепардам, я поняла, что мне посчастливилось наблюдать редкостное явление — дикого зверя, подражающего птичьим крикам. Хотя впоследств ии я е ще два раза слышала, как Пиппа подражает франколинам, но такого разнообразия звуков уже не было; впрочем, с тех пор она ни разу не попадала в столь отчаянное положение.

Гепарды в основном питаются птицами и мелкими млекопитающими, и очень может быть, что они подражают птицам, чтобы подманить их. Но сколько бы Пиппа ни гонялась при мне за птицами, она никогда не издавала ни звука. Правда, во всех этих случаях она просто играла с птицами, а не охотилась за ними. Металлическое «чириканье» гепардов хорошо известно: это звук, которым они сообщают о своем присутствии или об опасности. Защищая свою добычу, Пиппа рычит и сопит, а когда она довольна, все ее тело дрожит от мурлыканья.

У нее был уютный ящик для сна, но она даже в дождливую погоду предпочитала спать снаружи, в вольере. Мы были этому рады — значит, она все-таки предпочитает жизнь на свободе положению домашней кошки. Чтобы еще больше отучить ее от дома, я перестала брать ее с собой на главную ферму, где размещалась киногруппа. По правде сказать, она не любила общества киношников, и они ей платили тем же. Не смогла Пиппа привыкнуть и ко львам, которые жили возле Львиного лагеря; тут уж я ничего не могла поделать — оставалось только проводить с ней как можно больше времени на равнине, где она чувствовала себя по-настоящему счастливой.

Как только я выпускала ее из машины, она уносилась вдаль, упиваясь свободой. Еще ей очень нравились разноцветные воздушные шарики, которые я для нее приносила. Подгоняемые ветром, они плыли, приплясывая, в высокой траве, пока она не доставала их когтистой лапой — раздавался треск, и Пиппа растерянно обнюхивала жалкие остатки; а я тем временем надувала новый шар, и начиналась новая гонка. Еще один источник развлечения — норы трубкозубов и бородавочников, около которых были свежие кучи земли — признак, что нора обитаема. Пиппа закапывалась в них почти целиком; ее, видимо, очень привлекал их запах. При этом она совершенно не разделяла моих опасений и страхов — а что если обитатели этих нор попытаются выяснить, в чем дело? Но самое большое наслаждение ей доставляли стада пасшихся поблизости антилоп. Миниатюрные газели Томсона особенно занимали Пиппу. Они довольно быстро поняли, что мы неопасные животные, и с удручающим безразличием относились к маневрам Пиппы. Как бы хитро она ни подкрадывалась к ним, скрываясь в траве, припадая к земле и стараясь использовать направление ветра, они не обращали на нее внимания и паслись, деловито помахивая хвостиками; но вот она подбиралась к ним вплотную, и тогда они уносились длинными прыжками, а потом оборачивались и ждали, пока она снова окажется рядом, только для того, чтобы повторить это издевательство. Я смотрела не отрываясь и радовалась, что жизнь с людьми не заглушила природных инстинктов Пиппы, — значит, можно было надеяться, что, получив возможность поучиться, она сумеет в один прекрасный день загнать свою добычу, как любой дикий гепард.

3 Ответ от Giperion

  • Giperion
  • Administrator
  • Неактивен

Re: Джой Адамсон - Пятнистый сфинкс

Глава 2.

Первые шаги

К концу ноября мы с Джорджем решили навестить наш дом в Исиоло и взяли с собой Пиппу. Проехав 60 миль, мы спустились с высоты 6500 футов до 3000 футов и оказались в покрытой скудной растительностью полупустыне Северной пограничной провинции. Пиппа сразу же почувствовала себя в своей стихии и с упоением каталась по красноватому песку. Она облазила по очереди все акации возле дома, а потом открыла, что поблизости есть река. Я боялась, что она потеряется, поэтому позвала ее и надела поводок. Но она так отчаянно рвалась на свободу, что я вскоре спустила ее, положившись на то, что природный инстинкт поможет ей найти дорогу домой в незнакомой местности. Позднее мы пошли с ней прогуляться вдоль реки. Пиппа чувствовала себя как в раю. Из кустарника у подножия пальм и фиговых деревьев она выгнала несколько франколинов, но, к ее огорчению, они перелетели на другой берег. Речка была невелика, однако в глубоких омутах мы видели крокодилов, и нам не хотелось, чтобы Пиппа переправлялась на тот берег. Тут ее отвлекли цесарки; она бросилась на них, и птицы взлетели. Джордж подстрелил одну из них; она, трепыхаясь, свалилась перед носом у Пиппы. К нашему удивлению, Пиппа скорчила недовольную гримасу и отошла в сторону. Немного погодя она заметила несколько жирафовых газелей. Эти грациозные газели живут только в жарких, сухих местах; возле Ваджира, где родилась Пиппа, они встречаются часто. Должно быть, инстинкт подсказал ей, что перед ней — ее законная добыча; она сразу же погналась за стройными антилопами и надолго исчезла. Я испугалась, что она заблудится в густых зарослях акаций среди лавовых глыб. Но когда она вернулась, счастливая и запыхавшаяся, мы окончательно убедились, что на ее инстинкт можно полагаться. С тех пор я брала ее к себе в комнату только с наступлением темноты, да и то потому, что мы слышали ночью рычание льва и было рискованно оставлять Пиппу без защиты в таком возрасте.

Мы с Джорджем любили Северную провинцию и свой дом у ее южной границы. Увидев, как хорошо здесь живется Пиппе, мы стали мечтать, что когда-нибудь нам удастся выпустить ее на свободу именно в этом месте. А оно было идеальное, потому что домашний скот тут не пасли и экологические условия отлично подходили для Пиппы. Наш теперешний дом находился в восьми милях от того места, где мы жили с Эльсой. Тот дом мы передали после отставки Джорджа другому инспектору по охране диких животных, а сами переселились в новый. Он принадлежал Управлению национальных парков и стоял на отлете — единственное человеческое жилье в необозримых просторах равнин. Здесь мы находились на 1000 футов выше, чем в Исиоло. Наш дом стоял у крутого склона, поднимавшегося по направлению к горе Кения. На юге были видны ее сверкающие ледяные вершины, на севере — бесконечная равнина и горы у самого горизонта, а ближе тянулась гряда холмов, где когда-то играла Эльса. У нас были и некоторые удобства цивилизации — телефон, сколько угодно пресной воды, электроэнергия от генератора, хорошая библиотека и пианино, — и в то же время мы могли наслаждаться близостью к природе: днем наблюдали за дикими животными прямо со своей веранды, а по ночам нас будило фырканье антилопы или треск побегов, которыми лакомились слоны в нашем саду.

Через несколько дней начались дожди и затопили окрестности. Почва вокруг горы Кения — жирный чернозем, который после первого же ливня превращается в липкую грязь. Скоро дороги стали почти непроезжими, и необходимость тащиться по раскисшей почве, чтобы отвезти Пиппу на равнину, доставляла нам очень мало радости. Дрессировщики львов терпеливо месили грязь вместе со своими питомцами — им ничего другого не оставалось, — а я все время искала Пиппе новую площадку для игр, где она могла бы побегать на свободе и куда можно было бы добраться пешком. Примерно в миле от своей палатки я обнаружила взлетно-посадочную площадку, расчищенную владельцем участка. На ней паслось его стадо, и он разрешил мне играть там с Пиппой при условии, что она не будет гонять скот, когда его выпускают.

Оставалась последняя трудность: уговорить ее пройти мимо вольера, в котором жили две львицы. Во время нашей первой прогулки, когда львицы с рычанием стали бросаться на решетку, Пиппа ударилась в бегство. Она рванулась с такой невероятной силой, что чуть не вырвала мне руку из плеча, и пришлось, не выпуская поводка, продираться за ней через живую изгородь в густые заросли на соседней ферме. После того как мне удалось ее успокоить, пришлось сделать большой крюк, чтобы вернуться к моей палатке, которая примыкала к общей изгороди рядом с загородкой для Пиппы и вольерами, где помещались львицы. Несколько дней мы пользовались этим обходным путем, потом Пиппа перестала трусить и соглашалась проходить мимо львиц — правда, при условии, чтобы я шла с их стороны. Но все же иногда она останавливалась, не сводя глаз с львиц, и вдруг, без всякого предупреждения, бросалась прочь, увлекая меня за собой.

Очень интересно было наблюдать постоянство привычек Пиппы: она всегда терлась об одни и те же деревья, чесалась об одни и те же камни, неизменно отдыхала под своими любимыми кустами, хотя, на мой взгляд, они ничем не отличались от других. Может быть, такая привычка выдавала инстинктивное стремление утвердить эту территорию за собой?

Как только мы выходили на открытое место, я спускала ее, и она уносилась вдаль. Казалось, что она без малейших усилий стрелой несется по равнине — это было чудесное зрелище. Вскоре она познакомилась с парой ржанок и птицей-секретарем, которая бессовестно дразнила ее. Статный длинноногий секретарь стоял совершенно неподвижно и злорадно наблюдал за Пиппой, которая мчалась к нему; в последний момент он быстро взлетал, пикировал на нее с воздуха, и все ее попытки достать его были напрасны. Так они играли каждый день, но однажды секретарь не явился. Я знала, где у него гнездо, и пыталась разыскать его, но тщетно.

Пиппа любила играть и с семейством бородавочников, в котором было пять крохотных поросят. Она каждый раз поджидала, когда они выйдут из укрытия: родители трусцой выбегали на равнину, а за ними в затылок, поставив хвостики торчком, поспевали малыши. Тут Пиппа налетала на них и вносила беспорядок в их стройные ряды. Как-то она довольно близко подобралась к поросенку, но поспешно покинула поле битвы, когда кабан повернул к ней страшную клыкастую морду.

Однажды невдалеке от нас приземлился небольшой самолет. Пиппа мгновенно бросилась знакомиться с этой странной птицей. Летчик заметил, что она носится вокруг машины; он вступил в игру и направил самолет параллельным курсом по земле. Пиппа пришла в восторг и продолжала кружиться вместе с самолетом, пока я не взяла ее на поводок. Казалось, ей совершенно неведом страх перед незнакомыми предметами — она смело бросалась даже на грузовой составчик, который с шумным пыхтением катился по рельсам недалеко от нас; все это вызывало у меня новые опасения.

Она научилась мастерски лазить по деревьям и, найдя дерево с подходящей грубой корой, быстро взбиралась на его вершину. Я часто удивлялась той уверенности, с какой она поворачивается на самых тонких ветках. Только один раз она немного повредила себе лапу, спрыгнув с большой высоты, и я решила на несколько дней оставить ее в вольере. Но она не желала с этим мириться и каждый раз, когда я подходила, пыталась взобраться на решетку, так что поврежденная лапа страдала еще больше. Я поняла, что никакого отдыха не получится, — не считая еды и сна, движение было ее самой насущной потребностью — и стала выводить ее на прогулки на поводке.

Пиппа с детства привыкла к поводку, но в Наро Мору она так много бегала на свободе, что теперь не хотела терпеть его даже ненадолго. Кроме того, на поводке ей приходилось идти рядом со мной, и это не давало ей возможности дразнить меня. На равнинах она часто убегала и пропадала из виду, но на мой зов она всегда рысцой бежала ко мне. Увидав, чт о я ее жду, она останавливалась и начинала принюхиваться к чему-то с притворным безразличием. Тогда уходила я, тоже разыгрывая полное равнодушие. Она шла за мной, но стоило мне обернуться, как она тут же застывала, смотрела в сторону и ждала, пока я снова двинусь вперед. Эта игра очень хорошо показывала характер Пиппы, ее инстинктивное стремление скрывать свои намерения. Она была удивительно ласкова и, как все живые существа, отзывалась на ласку, но показывать свои чувства не любила — только мурлыкала и покусывала мои руки и уши. Иногда она обнимала меня передними лапами, но, если я начинала с ней возиться, отходила или смотрела сквозь меня, как будто меня тут и не было.

Ей нравились любые игры; например, она таскала с собой какую-нибудь тряпку и трясла ею передо мной, пока я не бросалась ее отнимать. Я гонялась за ней по всему вольеру, а она влетала на свою площадку, ложилась и, придерживая тряпку лапами, явно ждала, чтобы я попыталась ее выхватить. Если это мне удавалось, она моментально спрыгивала на землю и начинала плясать вокруг меня, стараясь вырвать тряпку, которую я прятала за спиной. Эта игра обычно кончалась ее победой. Была у нас старая автомобильная покрышка, болтавшаяся на веревке. Пиппа не сразу привыкла к этой ускользающей игрушке, но постепенно обнаружила, что с ней можно справиться, если крепко держать ее передними лапами. Тогда она начинала ходить по кругу на задних лапах, а иногда и перекувыркивалась на другую сторону. Я бросила в покрышку несколько резиновых мячиков разной величины, Пиппа доставала их и носилась за ними; но предпочитала она все-таки играть со мной, больше всего ей нравилось вырывать у меня палку.

Чтобы дать ей возможность как можно больше двигаться, я заказала лестницу-стремянку, но она ни за что не хотела влезать на нее. Должно быть, она боялась пустоты между ступеньками, хотя всегда бесстрашно перебиралась с ветки на ветку. Почти все жаркое время дня она спала на своей площадке, откуда было видно, что происходит в Львином лагере.

Кормил а я ее по вечерам, после прогулки. Я знала, что гепарду необходимы птицы, и добавила к ежедневной порции молока и мяса (три-четыре фунта) несколько птиц-мышей, которые стаями гнездились неподалеку от нашей палатки; они ей не понравились, а к цыплятам, которых я ей дала, она вообще не прикоснулась. Так она объявила голодовку, и мне пришлось сдаться и снова кормить ее постным мясом, добавляя витамины взамен перьев и хрящей, которые она ела бы на свободе.

Погода окончательно испортилась, и проливные дожди все время мешали съемкам. Поэтому мы предвкушали новогодний перерыв и заслуженный отдых.

Мы с Джорджем собирались провести рождество с Пиппой в лагере Эльсы, но дорога оказалась непроезжей, и нам пришлось отправиться в Исиоло. Украшая новогоднюю елку, я вспомнила, что в прошлом году, объездив с лекциями полсвета, я очутилась в это время на островах Фиджи.

Да, это рождество было совсем не похоже на прошлогоднее. Мы решили пойти на холмы, где так часто гуляли с Эльсой. Я ни разу не была там с тех пор, как мы покинули Исиоло. Было чудесное солнечное утро. Пиппа, боявшаяся, что ее не возьмут, сразу же вскочила в лендровер и уселась между мной и Джорджем на переднем сиденье. Когда мы проезжали, еще заспанные жители Исиоло толпой окружили машину, чтобы получше рассмотреть гепарда. Мы оставили лендровер возле нашего прежнего дома в трех милях от городка и пошли пешком к холмам, которые подковой охватывали дом. После дождей земля утопала в яркой зелени и цветах, гудели мириады насекомых, и птицы, сверкая оперением, кружились вокруг восковых цветков алоэ, похожих на алые канделябры на камнях.

Но времени для грустных воспоминаний не оказалось, потому что Пиппа была вне себя от радости. Она носилась взад и вперед по высохшим оврагам и гранитным глыбам, и я едва успевала увертываться от ее внезапных бросков из засады. Она сразу поняла, что слоновый помет куда лучше резиновых мячей; она толкала лапами навозные шары, самозабвенно кувыркалась между ними, подбрасывая и катая эти дивно пахнущие игрушки до тех пор, пока они не рассыпались. Кроме того, можно было гоняться за земляными белками, хотя эти ловкие зверюшки всегда успевали нырнуть в норку, прежде чем до них доберешься. А деревья, которые надо было облазить, а великое множество термитников, которые необходимо обследовать! Короче говоря, в это утро у Пиппы было очень много дел. Я играла с ней в прятки, видела, как она счастлива, и мне казалось, что Эльса тоже незримо разделяет нашу радость.

Мы поднялись на холм — любимый наблюдательный пункт Эльсы. Стоя на вершине, мы видели внизу изумрудно-зеленую равнину, более темные пятна там, где росли группы акаций, и красновато-бурые нити на земле — это были русла, проложенные потоками. К северу простирались горы — причудливо изрезанные, то совершенно плоские, как гигантские кубы, то похожие на пирамиды. Безбрежная гладь дальних равнин казалась морем, а горы напоминали корабли, стоящие на якоре в спокойных водах. На западе горизонт закрывало плато Лороги, составляющее часть Большого каньона. На юге возвышалась гора Кения, а восточный обзор ограничивался вулканическим гребнем Джомбени, по ту сторону которого лежали равнины, где было последнее жилье Эльсы.

Пока Пиппа старалась разглядеть, что творится в зарослях под нами, мы рассматривали в бинокль стада слонов и жирафов, отдыхавших в тени от полуденного зноя. Нам тоже стало жарко, и мы устроили завтрак под тенью скалы. Пиппа улеглась рядом в холодке и следила за парой орлов, парящих в небе. Потом она вытянулась, положив голову на передние лапы, и мирно замурлыкала.

Все вокруг поражало величием и красотой, и, кроме птичьего щебета и мурлыканья Пиппы, ни один звук не нарушал тишины. Я видела Пиппу и Джорджа, думала об Эльсе и была счастлива. Здесь, только здесь, мой настоящий дом.

На обратном пути вдоль гребня холмов Пиппа спугнула несколько франколинов. Джордж подранил одного, свернул ему шею и протянул Пиппе; она подпрыгнула, вырвала птицу у него из рук и, к нашему удивлению, съела все до последней косточки. Франколины нравились ей — это было так же ясно, как и то, что цесарки ей не по вкусу. К вечеру Джордж застрелил цесарку. Пиппа разволновалась и стала вынюхивать что-то в зарослях, куда упала птица, но не обратила на нее никакого внимания. Она заинтересовалась самим участком. Мы обнаружили там лежку трех львов. Очевидно, они только что ушли — трава еще хранила тепло их тел. Должно быть, их спугнул выстрел Джорджа. Было интересно наблюдать, что здесь, на воле, Пиппа чувствовала себя хозяйкой положения и не боялась обследовать львиное логово, а ведь в Наро Мору львы наводили на нее ужас.

На следующий день мы взяли Пиппу в недавно организованный заповедник Исиоло. Утро было великолепное, мокрая после дождя равнина блестела на солнце. Здесь песчаная почва быстро впитывает воду, остаются только небольшие лужицы, а климат такой теплый, что сезон дождей никогда не наводит уныния, как на более возвышенных местах. Мы ехали по равнине, вдоль болота и ручейков, струившихся в тени пальм, и Пиппа вытягивала шею и прыгала по кабине, чтобы рассмотреть стада зебр Греви (это самые красивые зебры), ориксов, импал и других антилоп — все это были новые для нее животные, и у нее даже слюнки потекли. К тому времени, как жара усилилась, а интерес Пиппы к окружающему поостыл, мы стали искать подходящее для привала дерево около Уазо Ньеро. В излучине реки росла большая одинокая акация, и в ее тени мы нашли прекрасное место для завтрака, откуда открывался вид во все стороны. Стайка зеленых мартышек выглядывала из густой листвы; они страшно всполошились, когда Пиппа выпрыгнула из машины. Эти мартышки мне нравятся больше всех обезьян Кении. Я могу бесконечно любоваться их грациозными движениями и забавными черными мордочками в ореоле светлой шерсти; кажется, что на них маски.