28 Ответ от Giperion

  • Giperion
  • Administrator
  • Неактивен

Re: Томас Майн Рид — Оцеола, вождь семинолов

Глава LXXVIII. Через саванну

   
    Мои страдания достигли наивысшего предела. Во время погони волнение не давало мне возможности углубиться в размышления о несчастье, которое обрушилось на меня. Мысль о скором возмездии как бы заглушала скорбь, и самое движение действовало успокоительно на мою взволнованную душу. Теперь же, когда погоня была приостановлена, я мог на досуге предаться воспоминаниям о событиях сегодняшнего утра, и горе с новой силой овладело мной. Я видел вновь тело убитой матери, лежащей с раскинутыми, как бы призывающими к отмщению руками. Я видел свою сестру, бледную, в слезах, с разметавшимися волосами, полную отчаяния.
    Неудивительно, что, испытывая столь мучительное нетерпение, я никак не мог дождаться заката солнца. Мне казалось, что никогда еще огромный огненный шар не спускался к горизонту так медленно. Бездействие терзало меня до безумия. Диск солнца был кроваво-красным от густого тумана, который висел над лесом. Небо казалось низким и грозным. Оно как бы отражало мои собственные мысли и чувства.
    Наконец наступили сумерки. Они продолжались недолго, как обычно в южных широтах, хотя в этот вечер они казались мне долгими и медлительными. За ними наступила полная тьма. Мы снова вскочили в седла и поехали. И в движении мне как будто стало легче.
    Выбравшись из леса, мы поехали через саванну. Два охотника вели нас по прямой линии. Двигаться по какому-нибудь из многочисленных следов не было смысла, так как все они расходились в разные стороны. Хикмэн предполагал, что все следы в конце концов сойдутся в одном заранее условленном месте. Поэтому нам годился любой след. Несомненно, он должен был привести нас в индейский лагерь. Самое важное для нас в настоящий момент было проехать равнину незамеченными. Наступившая тьма благоприятствовала нам. Мы двигались вперед по открытому пространству безмолвно, как призраки; ехали шагом, чтобы не слышно было топота лошадей. Наши усталые кони плохо слушались поводьев. Почва тоже благоприятствовала нам: это была мягкая трава, по которой лошади шли бесшумно. Мы боялись только, чтобы они не почуяли индейских коней и не вздумали приветствовать их ржаньем.
    К счастью, наши опасения не оправдались. Через полчаса в полном молчании мы въехали под темные своды леса на другой стороне саванны. Нас вряд ли могли заметить. Если индейцы и оставили в арьергарде разведчиков, то темнота скрыла нас от их взоров. Нас можно было бы обнаружить лишь в том случае, если бы часовые стояли как раз в том месте, где мы въезжали в лес. Но никаких следов индейцев не было, и мы решили, что за нами никто не следит.
    Мы шепотом поздравили друг друга и так же тихо попытались обсудить дальнейший план действий. Мы собирались ехать дальше. Надо было снова отыскать след индейцев, но раньше рассвета этого нельзя было сделать. Мы, возможно, остались бы на месте до утра, если бы не одно обстоятельство. Лошади очень страдали от жажды, да и всадники были не в лучшем состоянии. Уже с полудня мы не встречали воды, а нескольких часов, проведенных под знойным небом Флориды, вполне достаточно, чтобы сделать жажду невыносимой. В более прохладном климате можно провести даже несколько дней без воды.
    И лошади и люди очень страдали. Мы не могли ни заснуть, ни просто отдохнуть. Необходимо было найти воду до того, как будет привал. Мы страдали также и от голода, ибо для столь долгого путешествия не запаслись провизией. Но муки голода переносить было легче, на эту ночь мы могли обойтись одной водой. Поэтому мы решили ехать вперед и найти воду во что бы то ни стало.
    В этом затруднительном положении опыт наших двух проводников оказал нам неоценимую услугу. Им уже приходилось охотиться в саванне. Это было еще тогда, когда индейские племена были в дружбе с нами и белые свободно могли разъезжать по их территории. Охотники помнили, что где-то недалеко был пруд, около которого они отдыхали. Несмотря на темноту, они надеялись найти его.
    Мы двинулись вперед цепью по одному в ряд, каждый вел за собой свою лошадь. Только так можно было двигаться в темноте. Наш отряд растянулся в длинную линию, которая, как огромная, чудовищная змея, извивалась по тропинке между деревьями.
   
   
   



     Глава LXXIX. В лесной темноте

   
    По временам наши проводники начинали сомневаться, верно ли мы едем, и тогда все мы останавливались и ждали, пока они тронутся дальше.
    Несколько раз Хикмэн и Уэзерфорд сбивались с пути, не зная, куда ехать дальше. Они теряли направление и были в полном недоумении.
    Днем в лесу всегда можно определить направление по коре деревьев. Этот прием хорошо известен лесным охотникам. Но сейчас было слишком темно, чтобы производить такие подробные наблюдения. Впрочем, Хикмэн утверждал, что даже и теперь, ночью, он безошибочно может определить, где юг и где север, и я заметил, что он ощупывает древесные стволы. Он переходил от одного дерева к другому, словно для того, чтобы подтвердить свои наблюдения, но через некоторое время вполголоса обратился к своему товарищу, и в тоне его явно звучало изумление:
    — Что за чудеса, Джим? Деревья стали совсем другие с тех пор, как мы с тобой здесь были в последний раз. На них нет коры, они как будто совсем ободраны.
    — Да и мне они показались странными. Но я думал, что это мне так в темноте почудилось.
    — Да нет, это не то! С ними что-то случилось. Я помню эти ели. Деревья все сухие, как трут. Дай-ка я посмотрю на их иглы.
    Говоря это, Хикмэн поднял руку и сорвал одну из длинных ветвей, которые нависали над нами.
    — Ах, вот оно что! — воскликнул он, обламывая иглы. — Теперь я понимаю, в чем дело. Это все проклятый червяк виноват. Деревья погибли. Что теперь делать? Теперь я так же сумею найти пруд, как и любой из этих зеленых юнцов.
    Это признание произвело на нас не очень приятное впечатление. Жажда все сильнее томила нас. Она казалась еще мучительнее потому, что исчезла всякая надежда утолить ее.
    — Стойте! — сказал через минуту Хикмэн, ткнув свою лошадку каблуком в ребра. — Еще не все потеряно. Если уж я не могу довести вас до пруда, то нас приведет туда моя умная скотинка… Эй ты, старуха, — обратился он к своей старой кобыле, — найди-ка нам воду! Марш вперед, да постарайся для нас!
    Сжав коленями бока своей «скотинке», Хикмэн отпустил поводья, и мы снова тронулись вперед, смутно надеясь на инстинкт бессловесного создания.
    Скоро стало ясно, что лошадь почуяла воду. Хикмэн заявил, что она «чует водичку», а он знал это так же хорошо, как будто она была его собакой, напавшей на след оленя. Она вытянула морду и время от времени нюхала воздух. При этом она шла все прямо, как будто к определенной цели.
    Все мы оживились, но вдруг Хикмэн остановил свою лошадь. Я подъехал к нему узнать, в чем дело. Он молчал, видимо глубоко задумавшись.
    — Почему вы остановились? — спросил я.
    — Всем нам надо подождать здесь.
    — Зачем? — спрашивали другие добровольцы, подъехавшие к нам.
    — Ехать вперед этим путем опасно. Быть может, эти злодеи у колодца. Здесь нет другой воды, а им ведь тоже пить захотелось. Если они услышат, что мы подъехали, то опять махнут в кусты, и поминай как звали! Так вот, вы стойте здесь, а мы с Джимом прокрадемся вперед и посмотрим, что и как. Я теперь знаю, где пруд: до него не очень далеко. Если индейцев там нет, мы сейчас же вернемся, и тогда можете отправляться на водопой.
    С этим благоразумным планом все согласились. Оба охотника еще раз сошли с лошадей и осторожно двинулись вперед.
    Я выразил желание пойти вместе с Хикмэном и его товарищем. Они не возражали — мои несчастья давали мне неоспоримое право быть во главе похода. Итак, оставив лошадь под присмотром одного товарища, я присоединился к охотникам.
    Мы неслышно ступали по земле, густо усыпанной мягкой хвоей, заглушавшей шум шагов. Лес здесь был редким, и это позволяло нам двигаться довольно быстро. Через десять минут мы были уже далеко от наших друзей. Мы все время старались не потерять верного направления. Однако вдруг нам показалось, что мы потеряли его. И в этот момент, к моему удивлению, сквозь густую листву мы увидели мерцающий вдали огонь. Это было пламя костра.
    Хикмэн сразу распознал, что это костер на привале индейцев.
    Первым нашим движением было вернуться к товарищам и позвать их на помощь. Но, поразмыслив немного, мы решили подойти как можно ближе, чтобы удостовериться, действительно ли это лагерь неприятеля.
    Теперь мы уже не шли, а пробирались ползком, стараясь держаться в тени. На поляне пылал огонь. Охотники помнили, что здесь должен быть пруд. И действительно, мы увидели сверкающую водную поверхность. Мы подошли так близко, как позволяло наше благоразумие. Теперь мы хорошо видели всю поляну. Лошади были привязаны к деревьям, а вокруг костра распростерлись человеческие фигуры. Они не шевелились — все убийцы крепко спали.
    У самого огня на седле сидел человек. По-видимому, он не спал, хотя его голова была опущена на колени. Огонь костра озарял его бронзовое лицо. Можно было бы различить его черты и цвет лица, если бы они не были скрыты под краской и перьями. Это лицо казалось малиново-красным, три больших черных страусовых пера свисали с головы у висков, так что их концы почти касались его щек. Эти символические перья наполнили мою душу острой болью: я знал, что это был головной убор Оцеолы.
    Я стал всматриваться пристальнее. Несколько групп расположились сзади, почти все открытое пространство было заполнено простертыми телами.
    Еще одна группа из трех или четырех человек, сидевших и лежавших на траве, привлекла мое внимание. Я смотрел на нее со страхом и волнением. На нее падала тень от деревьев, и я не мог рассмотреть лиц, но по белым платьям я понял, что это были женщины. Две из них сидели несколько поодаль от остальных. Одна из них положила голову на колени к другой.
    Сильное волнение охватило меня, когда я смотрел на них. Теперь уже для меня не оставалось никаких сомнений, что это были моя сестра и Виола.
   
   
   



     Глава LXXX. Сигнальные выстрелы

   
    Нельзя описать, что я перечувствовал в эту минуту. Перо мое бессильно изобразить эту картину. Вдумайся, читатель, в мое положение и постарайся представить его себе. Позади меня остались убитые и изувеченные мать и дядя, мой родной дом, превращенный в пепел и прах. Передо мной была сестра, вырванная из материнских объятий, безжалостно похищенная дикими разбойниками, может быть обесчещенная их дьявольским вождем! И он тоже был здесь передо мной, этот лживый, вероломный убийца! Меня охватило неистовое волнение.
    Я глядел на того, кому должен был отомстить, и моя ярость возрастала с каждой минутой. Я больше не в силах был сдержать ее.
    Мои мускулы, казалось, вздувались на руках, кровь струилась по жилам, как поток жидкого пламени. Я почти забыл, где мы находимся. Одна мысль пылала в моем мозгу: месть! Враг был передо мной! Он не знал о моем присутствии и как будто спал. Он был почти рядом, на расстоянии выстрела моей винтовки, стоило только протянуть руку.
    Я поднял ружье на уровень ниспадающих страусовых перьев и взял на прицел их концы. Я знал, что глаза под ними. Мой палец был уже на курке…
    Еще минута — и этот человек, когда-то бывший в моих глазах героем, будет лежать мертвым на траве. Но мои товарищи предотвратили выстрел. Хикмэн схватил замок моей винтовки, покрыв боек ударника широкой ладонью, а Уэзерфорд схватился за дуло. Я не мог выстрелить.
    В первую секунду я почти рассвирепел, но затем понял, что они правы. Старый охотник, нагнувшись к моему уху, шепнул:
    — Рано, Джордж, рано! Ради собственной жизни, не поднимай тревогу. Что толку, если ты убьешь его? Эти мерзавцы удерут и утащат женщин с собой. Мы не сможем удержать их и только рискуем потерять свои скальпы. Лучше мы потихоньку вернемся за товарищами и окружим индейцев со всех сторон… Не так ли, Джим?
    Уэзерфорд, боясь излишнего шума, только утвердительно кивнул головой.
    — Пойдем! — продолжал Хикмэн шепотом. — Нельзя терять ни минуты. Назад как можно быстрее! Ползком, ползком, пониже… И тише! Ради бога, тише!
    Почти распластавшись на земле, старик пополз, как аллигатор, и скоро исчез из виду. Мы с Уэзерфордом последовали за ним и поднялись только тогда, когда уже были далеко от пламени костра. Здесь мы остановились и прислушались. Мы боялись, что наше отступление встревожит лагерь. Но до нас не донеслось ни единого звука. Мы только слышали, как храпят спящие дикари и как лошади жуют траву. Изредка доносился удар копытом о твердую землю.
    Довольные, что нам удалось уйти незамеченными, мы возвращались назад тем же, уже знакомым, путем. Теперь мы почти бежали, но вдруг остановились как вкопанные. До нас донесся ружейный выстрел.
    И, что самое удивительное, он раздался не из индейского лагеря, а с противоположной стороны, оттуда, где остались наши товарищи. Странно было, что звук показался слишком громким для того расстояния, которое, по нашим предположениям, отделяло нас от друзей. Может быть, не вытерпев мучительного ожидания, наши друзья двинулись вперед, навстречу нам? Но, разумеется, ни один из них не мог выстрелить. А если и так, то их выстрел был поступком очень неблагоразумным, даже опасным: он мог поднять на ноги весь индейский лагерь. В кого же они стреляли? Может быть, это случайно разрядилось ружье? Да, должно быть, это именно так…
    Не успели мы обменяться этими соображениями (каждый обдумывал их про себя), как раздался второй выстрел, в том же направлении, что и первый. По-видимому, выстрелы были сделаны из разных винтовок, так как промежуток между ними был настолько кратким, что даже самый искусный стрелок не успел бы вторично зарядить свое оружие. Мои товарищи были озадачены не меньше, чем я. Эти два выстрела можно было объяснить только тем, что несколько индейцев, отбившихся от своей шайки, пытались подать о себе весть своим сородичам.
    Но раздумывать было некогда. Весь лагерь пришел в движение. Началась тревога. Послышались голоса людей, ржанье и топот. Не раздумывая, мы бросились к нашим друзьям.
    Вдруг вдали мы увидели двух всадников. Они уходили от нас все дальше вперед, скользя между деревьями, как приведения. Несомненно, выстрелы были сделаны именно ими. Кто же они — индейцы или белые?
    Рискуя выдать нас врагам, старый Хикмэи окликнул их.
    Мы остановились и прислушались. Всадники не ответили. Они молча и быстро удалялись в каком-то новом направлении — ни к друзьям, ни к врагам.
    В поведении этих двух всадников было что-то загадочное. Зачем они стреляли и теперь удалялись от лагеря, хотя прекрасно знали, где он находится, по шуму тревоги? Их поведение казалось мне необъяснимым. Для Хикмэна, вероятно, это дело было более ясным. Но чувствовалось, что он и удивлен и негодует.
    — Пусть дьявол их утопит в болоте! Подлецы негодные, если это только они! А я уверен, что это они… Знаю я их ружья! Что ты скажешь на это, Джим? Ты узнал их?
    — Я, кажется, слыхал этот звук раньше, но где, не помню, — ответил младший охотник. — Постой-ка, ведь это Нед Спенс!
    — Именно, а другой — Билль Уильямс. Что им там, дьяволам, надо? Они ведь остались вместе со всеми. А между тем я уверен, что это они носятся тут по лесу да палят, чтобы нам всю игру испортить. Черт их побери! Это какой-то адский замысел… Проклятые авантюристы! Я их заставлю за это поплатиться! Скорее, ребята! Нам нужно быстро добраться туда вместе со всеми товарищами, а иначе мы опоздаем. Индейцы удерут, прежде чем мы нагрянем на них. Проклятые выстрелы! Испортили нам все дело! Быстро за мной!
    Следуя указаниям старого охотника, мы помчались за ним по лесу.

29 Ответ от Giperion

  • Giperion
  • Administrator
  • Неактивен

Re: Томас Майн Рид — Оцеола, вождь семинолов

Глава LXXXI. Опустевший лагерь

   
    Вскоре до нас донесся звук голосов и топот лошадиных копыт. Мы узнали голоса товарищей и окликнули их. Они ехали к нам навстречу. Они тоже слышали выстрелы и, решив, что мы столкнулись с индейцами, поспешили к нам на помощь.
    — Эй, ребята! — крикнул Хикмэн, когда они подъехали. — Билль Уильямс и Нед Спенс с вами?.. Где они?
    На этот вопрос ответа не последовало. Несколько секунд царило мертвое молчание. Очевидно, их обоих здесь не было, иначе бы они сами отозвались.
    — Где они? Где? — заговорили в толпе.
    — Теперь ясно где, — сказал Хикмэн. — Клянусь аллигатором, эти молодцы опять затеяли какую-то нечестную игру! Ну, ребята, теперь вперед! Индейцы прямо перед нами. Дальше ползти бесполезно. Индейцы где-то здесь, и нам нужно добраться до них раньше, чем белка успеет трижды вильнуть хвостом, а то они опять удерут! Ура! Вперед за скальпами! Проверьте винтовки. А теперь вперед! И смерть негодяям!
    С этим выразительным восклицанием старый охотник поскакал к лагерю индейцев.
    Остальные в беспорядке последовали за ним, держась близко один от другого. У нас не было разработанного плана действий. Главное, на что мы рассчитывали, было время. Мы хотели достигнуть лагеря, прежде чем индейцы скроются, мы хотели смело ворваться в самую гущу врагов, дать залп из винтовок, держа ножи и пистолеты наготове, — таков был наспех составленный план.
    Мы были уже недалеко, приблизительно в трехстах ярдах от лагеря, и знали, куда надо двигаться. Шум, доносившийся из лагеря, указывал нам направление. Но вдруг этот шум замолк: больше не слышно было ни людских голосов, ни ржанья и топота лошадей. В лагере наступила мертвая тишина. Только свет костра слабо мерцал между деревьями и, как маяк, указывал нам путь.
    Это заставило нас удвоить бдительность. Тишина казалась нам подозрительной, в ней было что-то зловещее. Мы опасались засады, ибо хорошо знали, как искусно вождь Красных Палок умеет проводить подобные маневры.
    Ярдов за сто до поляны наш отряд остановился. Несколько человек, сойдя с лошадей, подошли к самой опушке леса, чтобы обследовать местность. Вскоре они возвратились с известием, что на поляне никого нет. Лагеря больше не существовало. Индейцы, лошади, пленники, добыча — все исчезло. Остался только догорающий костер. По нему мы определили, что индейцы отступили в спешке и беспорядке. Красные угли были разбросаны по всей поляне, в них слабо тлели последние искры пламени.
    Разведчики продолжали продвигаться среди деревьев, пока не обошли всю опушку леса. Они внимательно обследовали лес ярдов на сто в окружности, но нигде не нашли никаких следов врага или засады. Мы опоздали — дикари ускользнули, уведя у нас из-под носа своих пленниц!
    Преследовать индейцев во тьме было невозможно. Расстроенные, мы выехали на поляну и расположились в опустевшем лагере. Мы решили провести здесь остаток ночи, а на заре снова начать преследование.
    Сначала нужно было утолить жажду и напоить лошадей. Потом мы погасили костер и почти половину отряда поставили часовыми между деревьями, окружавшими поляну. Коней стреножили и привязали к деревьям. Другая половина отряда легла отдыхать на том самом месте, где еще недавно отдыхали наши враги. Так мы дождались рассвета.
   
   
   



     Глава LXXXII. Мертвый лес

   
    Мои товарищи, утомленные долгим походом, вскоре уснули. Не спали только часовые, да я не мог найти себе покоя и большую часть ночи провел, блуждая вокруг пруда, тускло блестевшего в центре поляны. Когда я двигался, мне становилось как-то легче. Это успокаивало меня, отвлекало от мрачных мыслей. Я жалел, что мне не удалось выстрелить в тот момент, когда я увидел предводителя убийц, не удалось уложить его на месте. А сейчас чудовище снова ускользнуло из моих рук. Может быть, теперь уже невозможно будет спасти сестру…
    Я негодовал на охотников за то, что они помешали мне. Если бы они могли предвидеть все, что произойдет дальше, быть может, и они поступили бы иначе. Но кто мог этого ожидать?
    Двое добровольцев, поднявших тревогу, теперь снова присоединились к отряду. Их таинственное поведение заставило нас усомниться в честности их намерений. Появление Билля и Неда было встречено возгласами негодования и угрозами. Их хотели сбить выстрелами с седла и сделали бы это, если бы они не стали умолять нас дать им возможность оправдаться. Они объяснили, что отбились от отряда еще до привала. Они не знали ни того, что наши пошли в разведку, ни того, что индейцы близко, они заблудились в лесу и выстрелили, надеясь, что мы ответим им. Они признались, что видели трех пешеходов, но приняли их за индейцев и постарались избегнуть встречи с ними.
    Большинство из нас удовлетворились этим объяснением. Рассуждали так: какие мотивы могли побудить их обоих дать сигнал тревоги врагу? Кто мог подозревать их в такой низкой измене? Но не все были того же мнения. Я слышал, как старый Хикмэн многозначительно прошептал своему товарищу, искоса поглядывая на этих приблудных тварей:
    — Смотри в оба, Джим! Не упускай из виду этих негодяев. Они что-то затеяли…
    Так как явных улик против них все-таки не было, их снова приняли в отряд, и они вместе с другими улеглись спать.
    Негодяи лежали на берегу пруда. Шагая кругом, я несколько раз проходил мимо них. В темноте я мог различить их простертые на земле тела. Я смотрел на них со странным чувством, ибо разделял подозрения Хикмэна и Уэзерфорда. Но я никак не мог поверить, что они сделали это умышленно. Трудно было представить себе, что, подстрекаемые самыми низменными побуждениями, они выстрелами предупредили индейцев о приближении нашего отряда.
    Около полуночи взошла луна. Облаков не было. Проплывая над деревьями, луна струила вниз потоки яркого света.
    Этот внезапный свет разбудил спящих. Многие повскакали, думая, что наступил день. Только взглянув на небо, они убедились в своей ошибке.
    Шум разбудил и всех остальных. Многие предлагали начать погоню немедленно, при свете луны. Это согласовывалось и с моими желаниями. Но Хикмэн был решительно против. Он объяснил, что в лесу не так светло, как на поляне, и, значит, след нельзя будет найти. Правда, можно было зажечь факелы. Но так мы могли бы попасть в засаду к врагу. Даже просто двигаться вперед при лунном свете — значило подвергать себя опасности. И вообще обстоятельства изменились: дикари уже знали, что мы гонимся за ними. В ночном походе преследуемые находятся в более выгодном положении по отношению к преследователям, даже если их и меньше. Темнота даст им возможность напасть на нас из засады и скрыться. Так рассуждали проводники. Ни один человек не возражал и не высказался против этих доводов. Было решено не трогаться до рассвета.
    Наступило время менять часовых. Отдохнувшие сменили усталых караульных, которые улеглись спать, надеясь урвать хоть несколько часов для отдыха.
    Уильямс и Спенс должны были дежурить вместе с другими. Они стояли рядом, на одной стороне поляны.
    Хикмэн и Уэзерфорд, отдежурив свои часы, расположились на траве, и я заметил, что они устроились недалеко от двух дружков. При свете луны они должны были ясно видеть Спенса и Уильямса. По-видимому, они вовсе и не собирались спать. Время от времени я поглядывал на них. Их головы почти соприкасались, слегка приподнимаясь над травой. Охотники как будто шептались друг с другом.
    Я по-прежнему продолжал бродить кругом. При свете луны я мог шагать быстрее, и мне становилось легче на душе. Трудно сказать, сколько раз обошел я вокруг пруда. Двигался я машинально, не отдавая себе отчета. Через некоторое время физическая усталость взяла верх над нравственными страданиями. Постепенно в моей душе воцарилось спокойствие. На короткое время мои горести и мстительные страсти улеглись. Я знал причину: нервная система, отражающая чувства, от которых я страдал, испытывала утомление, и все ощущения во мне как бы притупились.
    Я знал, что это только временное облегчение, затишье между двумя бешеными шквалами. Но по истечении этого промежутка я снова стал восприимчивым к впечатлениям внешнего мира. Я начал внимательно присматриваться к тому, что делалось кругом. Прежде всего при ярком сиянии луны мне бросились в глаза некоторые особенности окружающей местности.
    Мы остановились среди леса на поляне, которую охотники обычно называют «глэйд» или на местном жаргоне — «глид». Это была маленькая прогалина в лесу, почти не заросшая деревьями или кустарником. Она имела совершенно круглую форму, около пятидесяти ярдов в диаметре. Небольшой пруд, расположенный в середине поляны, был тоже круглый — один из причудливых естественных водоемов, разбросанных по всему полуострову: казалось, что он вырыт людьми. Он был около трех футов глубиной, и вода в нем была свежая и прохладная. Она сверкала при свете луны, как серебро.
    Поляна была покрыта травой и благоухала душистыми цветами. Растоптанные людьми и конями, они пахли теперь еще сильнее.
    Это был прелестный цветник, и в другом настроении я с удовольствием отдался бы созерцанию этой картины.
    Но сейчас меня интересовала не сама картина, а, так сказать, ее рама.
    Вокруг поляны деревья высились таким правильным полукругом, как будто кто-то нарочно их здесь насадил. А за ними, насколько взгляд мог проникнуть в глубь чащи, простирался высокий сосновый лес. Стволы деревьев были почти все одной толщины — некоторые из них достигали двух футов в диаметре. Но это были голые стволы — ни ветки, ни листка. Днем в этом лесу можно было видеть на очень далекое расстояние, так как кустов здесь не было.
    Стволы деревьев были прямые и почти цилиндрические, как у пальм. Их можно было бы принять за пальмы, если бы их широкие кроны заканчивались коническими верхушками. Но это были не пальмы, а так называемые метелковидные сосны — широко распространенная во Флориде порода деревьев.
    По всей вероятности, я не обратил бы на них особенного внимания, если бы меня не поразило в них что-то необычное. Хвоя у них была не ярко-зеленого, а желто-бурого цвета. Сначала я думал, что это обман зрения или особый эффект лунного освещения. Но, подойдя поближе, я увидел, что иглы были действительно не зеленые, а сухие и увядшие, хотя они еще держались на ветках. Кроме того, я заметил, что стволы сосен казались высохшими и кора на них как будто облупилась. Этот серовато-коричневый лес тянулся на большое расстояние. Мне вспомнились слова Хикмэна: действительно, весь лес был мертвый. Это было подмечено метко! Деревья были съедены сосновым шелкопрядом.(78)
   
   
   



     Глава LXXXIII. Бой в кольце врагов

   
    Может показаться удивительным, что даже в такие тяжелые минуты мое внимание занимали подобные ботанические наблюдения. Но я сделал еще одно открытие, порадовавшее меня: хвоя постепенно меняла свой цвет под влиянием голубого света зари, слившегося с желтоватым отблеском луны. Скоро должно было наступить утро.
    Заметив, что занимается заря, мои спутники быстро поднялись с влажного ложа, на котором сверкала роса, и стали проверять подпруги у коней.
    Мы были голодны, но надеяться на завтрак не приходилось. Мы приготовились обойтись без него.
    Заря вспыхнула лишь несколько минут назад, и небо быстро светлело. Все было готово к выступлению.
    Созвали часовых, кроме четырех, которых предусмотрительно оставили на посту до последней минуты. Лошади были отвязаны и взнузданы, они стояли под седлами всю ночь; винтовки были тщательно осмотрены и смазаны. Большинство моих товарищей побывали в сражениях и участвовали во многих военных кампаниях. Все меры предосторожности были приняты, чтобы обеспечить нам успех в предстоящей схватке. Мы надеялись еще до полудня настигнуть индейцев и преследовать их до самого логова. И хотя почти наверняка можно было ожидать кровопролития, все еще раз высказали твердую решимость двигаться вперед.
    Несколько минут ушло на то, чтобы построиться в походном порядке. Было признано благоразумным отправить вперед несколько человек из наиболее опытных следопытов для осмотра леса, прежде чем в него вступит остальной отряд. Это избавило бы нас от внезапного нападения из засады. И снова, как и раньше, выбор пал на старых охотников.
    Все приготовления были закончены, мы уже собирались тронуться. Всадники вскочили в седла, разведчики двинулись к краю леса, как вдруг на опушке послышались выстрелы и тревожные крики наших часовых. Они еще не сменились, и все четверо разрядили свои винтовки одновременно.
    Выстрелы отозвались в лесу тысячами отголосков. Но это было не эхо, а настоящие выстрелы винтовок и мушкетов. Одновременно с ними раздался пронзительный воинский клич краснокожих.
    Индейцы напали на нас.
    Говоря точнее, они окружили нас. Все часовые выстрелили сразу — значит, все четверо видели неприятеля.
    В этом нам скоро пришлось убедиться. Со всех сторон гремел свирепый неприятельский клич, и пули уже начали свистеть неподалеку от нас. Без всякого сомнения, индейцы окружали поляну. Первые выстрелы неприятеля не причинили нам большого вреда. Пули задели двух или трех человек и ранили нескольких лошадей. По-видимому, наша позиция находилась пока еще вне досягаемости выстрелов. Большинство пуль падало прямо в пруд. Но если бы индейцы подползли ближе, их огонь мог бы стать для нас смертоносным: сбившиеся в кучу на открытом месте, мы представляли для них удобную мишень.
    К счастью, наши зоркие часовые заметили их приближение и своевременно дали сигнал тревоги.
    Это спасло нас.
    Но все это приходит в голову позже. В самый критический момент невозможно успеть что-нибудь сообразить. Характер нападения был ясен. Нас окружили, и лучшим ответом были внимательные, обдуманные действия.
    Неожиданное нападение в первую минуту произвело смятение в наших рядах. Крики воинов смешались с ржаньем лошадей, взвивавшихся на дыбы. Но скоро, заглушая весь этот гул и шум, прозвучал громовой голос Хикмэна:
    — Долой с лошадей! Бегите к деревьям! Долой с лошадей, скорее! К деревьям — и прячьтесь за них! Или, клянусь дьявольским землетрясением, много мамашиных сынков сегодня потеряют свои скальпы! К деревьям! К деревьям!
    Эта же мысль возникла и у других. Поэтому, прежде чем старый охотник договорил, все мгновенно спешились и разбежались в разные стороны. Каждый встал за дерево, лицом к лесу. Таким образом, возник замкнутый круг. Каждый был защищен сосновым стволом. Мы стояли спиной друг к другу и лицом к врагу.
    Наши лошади, предоставленные самим себе, бешено метались по поляне. Их еще больше возбуждали поводья и стремена, которые бились об их бока. Многие из лошадей, проскакав мимо нас, ринулись в лес и там попали в руки индейцев или, прорвавшись мимо них, убежали в чащу.
    Мы не пытались удержать их. Пули свистели около наших ушей. Выступить из-за стволов, служивших нам защитой, значило обречь себя на верную гибель.
    Выгоды нашей позиции были очевидны уже с первого взгляда. Хорошо, что мы не сняли раньше часовых, а то индейцы застали бы нас врасплох: они подошли бы к самой окраине леса без криков и выстрелов, и мы оказались бы в их власти. Под прикрытием леса они были бы недостижимыми для наших винтовок. А мы на открытом месте попали бы под губительный огонь.
    Теперь же у них не было перед нами большого преимущества. И нас и индейцев одинаково защищали стволы. Счастье наше, что все мы так быстро выполнили приказ Хикмэна!
    В ответ на неприятельские выстрелы мы также не молчали: через несколько секунд наши винтовки вступили в игру. То и дело слышались резкие и сухие потрескиванья выстрелов. И время от времени у нас вырывался торжествующий крик, когда кто-нибудь из индейцев, неосторожно выступивший из-за дерева, падал от выстрела.
    И снова спокойный, ясный, громкий голос старого охотника прозвучал над поляной:
    — Цельтесь наверняка, ребята, и стреляйте без промаха! Не тратьте зря ни крупинки пороха… У нас он кончится раньше, чем мы разделаемся с этими проклятыми! Не спускайте курок, пока не увидите глаза краснокожего!
    Это предупреждение заключало в себе глубокий смысл: многие из наших юношей отчаянно выпускали заряд за зарядом, увеча только стволы деревьев. Слова Хикмэна произвели желаемое действие и заставили их осторожнее обращаться с запасом пороха. Выстрелы стали слышаться реже, но частые торжествующие крики показывали, что почти каждый из них попадал в цель.
    Через несколько минут после начала перестрелки схватка приняла иной характер. Дикий, устрашающий клич индейцев умолк. Только время от времени, сопровождая удачный выстрел, звучало торжествующее «ура», ободряющее наших товарищей, или «ио-хо-эхи», которым какой-нибудь индейский вождь вдохновлял своих воинов на битву. Выстрелы слышались все реже. Стреляли только тогда, когда можно было прицелиться наверняка. Каждый был занят своей целью и не мог терять время на бесплодную перестрелку и праздную болтовню.
    Может быть, во всей истории флоридских войн не найдешь рассказа о схватке, которая проходила бы в такой тишине. В промежутках между выстрелами бывали минуты, когда наступало зловещее безмолвие.
    Едва ли когда-нибудь битва шла при столь странном расположении воюющих сторон. Мы расположились двумя концентрическими кругами. Внешний круг — это был неприятель; внутренний, вокруг поляны, образовали мы. Расстояние между кругами было всего шагов сорок, но тем не менее ни одна сторона не рисковала вступить в рукопашный бой. Мы могли бы разговаривать с нашими противниками, не повышая голоса. Мы буквально могли целиться в белки их глаз! Вот как шел этот бой!

30 Ответ от Giperion

  • Giperion
  • Administrator
  • Неактивен

Re: Томас Майн Рид — Оцеола, вождь семинолов

Глава LXXXIV. Смертельный выстрел Джека

   
    Перестрелка продолжалась часа два, но в положении обеих сторон не произошло значительных перемен. Время от времени кто-нибудь перебегал от одного ствола к другому со скоростью снаряда, выпущенного из гаубицы, ища более надежной защиты или места, откуда можно было бы лучше прицелиться в намеченного противника.
    Стволы деревьев не были достаточно толсты, чтобы защитить нас. Некоторые укрылись за ними, стараясь занять как можно меньше места. Приходилось стоять во весь рост, плотно прижавшись к стволам. Иные лежали плашмя между выступавшими корнями и в таком положении вели стрельбу.
    Перестрелка началась на восходе, а теперь солнце стояло уже высоко в небе. В лесу, даже в самой чаще, было светло. Обе стороны отлично видели друг друга, хотя преимущество индейцев заключалось в том, что наш тыл был открыт. Огромные массы высохшей хвои слетели вниз с веток и толстым слоем устлали землю, а оставшиеся наверху иглы образовали над нами как бы прозрачную тюлевую завесу, смягчавшую жгучие солнечные лучи. В лесу было достаточно света, чтобы дать нашим метким стрелкам возможность поразить любую цель величиной с доллар. Рука, нога, высунувшееся из-за ствола плечо, даже край одежды — все немедленно становилось мишенью и обстреливалось с любой стороны. Если бы кто-нибудь вздумал выставить голову хотя бы на десять секунд, он наверняка получил бы пулю в лоб, ибо с обеих сторон стрелки были необычайно меткие.
    Так прошло два часа. Были у нас и потери, и дело не обошлось без нескольких «инцидентов», после которых острое чувство вражды вспыхивало еще сильнее. У нас оказалось несколько раненых — два из них тяжело — и один убитый. Это был юноша, любимец всего отряда. Смерть его вызвала новый взрыв ярости.
    Потери индейцев были серьезнее. Мы видели, как они один за другим падали под нашими выстрелами. В нашем отряде было несколько лучших стрелков во всей Флориде. Хикмэн говорил, что он «взял на мушку» троих, а кого Хикмэн брал на мушку, в того уж безусловно попадала пуля.
    Уэзерфорд уложил одного индейца наповал. В этом не было никакого сомнения: мы видели мертвое тело дикаря между деревьями, там, где он упал. Товарищи боялись оттащить труп, чтобы не попасть под смертоносный огонь этой ужасной винтовки.
    Через некоторое время индейцы решили применить новую тактику. И тут выяснилось, что они оказались искуснее нас. Они стали по двое за каждым стволом. Один из них стрелял, а другой в это время прицеливался. Вполне естественно, что тот из нас, кому предназначался выстрел, полагал, что теперь его врагу нужно время, чтобы снова зарядить ружье. Он ослаблял бдительность и становился жертвой второго стрелка.
    Этот расчет оказался верным. Прежде чем мы разгадали эту хитрость, среди нас оказалось несколько раненых, а один был убит.
    Такое коварство еще сильнее разъярило наших людей, тем более что мы не могли ответить тем же. Нас было слишком мало, и, если бы мы стали по двое за одно дерево, мы очень уж разредили бы свою цепь. Поэтому нам пришлось сохранить прежние позиции и только принять еще большие меры предосторожности.
    Один раз нам удалось расплатиться с индейцами их собственной монетой. Это сделали Черный Джек и я.
    Мы стояли почти рядом за двумя деревьями. Против нас было трое дикарей, стрелявших все утро особенно ожесточенно. Одна из пуль пробила рукав моего мундира, а у Джека пуля вырвала клок волос из его косматой головы. Но, к счастью, никто из нас не был ранен.
    Одного из этих индейцев моему приятелю очень хотелось «убрать». Это был рослый дикарь в уборе из перьев грифа — по-видимому, вождь. Его лицо, время от времени мелькавшее из-за дерева, имело какой-то особенный ярко-алый оттенок. Оно блистало между деревьями, как второй солнечный диск.
    Он возбудил особенную ненависть моего слуги. Видимо, индеец заметил цвет кожи Джека и во время перестрелки все время поддразнивал его. Индеец говорил на своем языке, но Джек знал этот язык достаточно хорошо. Джек был раздражен, разъярен и поклялся отомстить ярко-алому вождю.
    Мне удалось помочь Джеку привести в исполнение задуманный план. Укрепив на палке свою фуражку, я немного высунул ее из-за ствола. Это была старая, всем известная хитрость, но индеец, по словам Джека, «попался на удочку». Ярко-красное лицо поднялось над зарослью пальметто, взвился дымок, и в ту же минуту пуля выбила фуражку из моих рук.
    Но одновременно раздался другой, более громкий выстрел — это выстрелил Джек.
    Я выглянул из-за дерева и увидел, что красное лицо, показавшееся из-за кустов, совсем побагровело. Алый цвет превратился в малиновый. Вслед за этим раскрашенный индеец тяжело рухнул на землю прямо в кусты.
    Во время перестрелки индейцы не стремились приблизиться к нам, хотя, без сомнения, их было значительно больше. К группе, которую мы преследовали, присоединилась еще одна, равная ей по численности. На поляне скопилось не меньше ста индейцев — сейчас их было столько же, сколько в начале боя. Но они ограничивались тем, что осаждали нас. Быстро ринувшись вперед, они, конечно, могли бы сразу подавить нас своим численным превосходством. Но они знали, что, прежде чем им удастся подойти к нашей цепи, их ряды значительно поредеют и лучшие их воины падут. В таких случаях индейцы проявляют крайнюю осторожность. Они редко решаются напасть на противника, если тот засел даже в незначительном укреплении. Самый слабый форт, самая непрочная ограда может нередко устоять против краснокожих воинов Запада.
    После того как их тактика потерпела неудачу в первой же атаке, они, казалось, не замышляли уже ничего нового и держали нас в осаде, понимая, что позиции наши сильно ослаблены. Вскоре выстрелы стали раздаваться все реже и наконец почти прекратились. Но мы знали, что это не отступление. Напротив, мы увидели, что индейцы в нескольких местах развели костры. По-видимому, они собирались готовить себе завтрак.
    Между нами не было ни одного, кто бы им не позавидовал!
   
   
   



     Глава LXXXV. Скудный обед

   
    Это временное перемирие не принесло нам облегчения: мы не рисковали отойти от своих деревьев. Находясь от воды буквально в двух шагах, мы умирали от жажды. Лучше бы совсем не видеть нам этого сверкающего бассейна! Он только дразнил нас, причиняя нам муки Тантала.(79)
    Мы видели, как индейцы завтракали на своих боевых постах. Одни ели, а другие, ожидая своей очереди, пока что подносили им от костров пищу. Видно было, как женщины бродили взад и вперед, почти в черте досягаемости наших выстрелов.
    Все мы были голодны, как отощавщие волки. Уже целые сутки, даже больше, у нас не было во рту ни крошки. А вид неприятеля, уплетающего свои запасы, еще больше возбуждал наш аппетит и разжигал нашу злобу.
    Индейцы как бы издевались над тем, что мы умирали от голода.
    Особенно неистовствовал Хикмэн. Он довел до всеобщего сведения, что «так голоден, что готов съесть целого индейца живьем, если только он попадется ему на зуб». И охотник выглядел достаточно свирепым, чтобы осуществить свою угрозу.
    — При виде этих проклятых краснокожих, — ворчал он, — которые жрут мясо целыми тушами, тогда как у белых христиан нет даже и косточки, чтобы погрызть, любой нормальный человек может взбеситься и встать от ярости на дыбы! Клянусь аллигатором самого дьявола, что это именно так!
    Нас окружало голое пространство, где даже такие люди, как Хикмэн и Уэзерфорд, не могли, казалось, добыть никакой пищи. И все же не было такого положения, из которого они не нашли бы какого-нибудь выхода. Они призвали на помощь всю свою изобретательность, и вдруг их осенила блестящая мысль. Они начали быстро разгребать сухую хвою, которая толстым слоем лежала на земле. Чего они искали? Червей? Личинок? Ящериц? Но нет, до этого еще дело не дошло. Как бы они ни были голодны, они вовсе не собирались питаться пресмыкающимися. У них возникла более светлая мысль, и скоро радостные восклицания возвестили нам, что поиски увенчались успехом.
    Хикмэн держал в руке какую-то бурую массу конической формы, несколько похожую на большой ананас. Оказалось, что это сосновая шишка — ее легко было отличить по размеру и форме. Хикмэн заорал на всю поляну:
    — А ну-ка, друзья, соберите-ка эти древесные яйца да раскокайте их! Внутри есть зерна, или ядрышки, — это вполне подходящая закуска. Конечно, это вам не свинина и не кукурузная каша. Но у нас здесь нет поросенка с кашей. Поищите-ка в трухе вокруг себя — вы наверняка найдете целую кучу этих шишек.
    Предложение было встречено с энтузиазмом, и все сразу бросились разрывать сухую хвою. Это были шишки сосен, которые нас окружали. Некоторые лежали на поверхности, прямо под рукой, а другие пришлось вырывать из-под земли с помощью шомполов и ружейных дул. Как бы там ни было, у каждого образовался порядочный запас этих «яиц». Мы с жадностью пожирали зерна. Их вкус всем нам понравился, но шишек было слишком мало, чтобы ими можно было насытить пятьдесят голодных желудков.
    Некоторые остряки отпускали шуточки по поводу «завтрака всухомятку». Самые беспечные из нас весело смеялись, чистя шишки. Но, вообще говоря, нам было не до смеха — положение сложилось слишком серьезное. Пока стрельба прекратилась, у нас было достаточно времени заняться обсуждением грозящей нам опасности.
    До сих пор нам как-то не приходило в голову, что нас в самом деле осаждают. Яростное напряжение боя не давало нам времени опомниться и поразмыслить о своей судьбе. Пока что мы расценивали перестрелку только как схватку, которая скоро должна была завершиться победой одной из сторон.
    Но теперь нам стало ясно, что неприятель ведет правильную осаду. Мы были окружены со всех сторон, заперты как бы в крепости, но отнюдь не надежной. Единственным нашим укреплением было кольцо деревьев. У нас не было даже наскоро сколоченного блокгауза, чтобы укрыть там своих раненых. Каждый стоял часовым на бессменном посту!
    Наше положение было крайне опасным. Вырваться из осады не представлялось никакой возможности. Все наши лошади умчались. Только одна валялась мертвой у пруда. Она пала от пули, но эту пулю пустили не враги, а сам Хикмэн. Его поступок удивил меня. Но у охотника были свои особые цели, и только впоследствии я узнал о них.
    Мы могли удержать свои позиции против неприятеля в пять раз более сильного, против любого неприятеля. Но чем питаться?
    Жажды мы не боялись. Ночью будет легче: под покровом темноты мы сможем пробраться к пруду.
    Сосновые шишки лишь отчасти выручили нас, но поблизости их больше не было. Мы должны будем сдаться под угрозой голода.
    Мы свободно разговаривали, не сходя с мест, как будто стояли лицом к лицу и обсуждали наши перспективы. Они были довольно мрачными.
    Чем все это кончится? Как нам выйти из этого опасного положения? Вот вопросы, которые переходили из уст в уста, которыми были заняты все умы.
    Нам оставалась только одна надежда на спасение: сделать попытку под покровом ночи прорваться через неприятельскую цепь.
    Риск был велик — нам предстояло пройти через строй противника.
    Некоторым из нас, быть может даже многим, суждено было пасть, но кое-кто мог и спастись. Оставаться там, где мы были, значило принести себя в жертву. Помощи нам ждать было неоткуда. Да мы и не питали таких несбыточных надежд: мы великолепно понимали, что стоит нам ослабеть от голода — нас перебьют всех до одного.
    Не желая подвергаться подобной участи, мы решили, пока есть силы, рискнуть пробиться сквозь ряды осаждающих; темнота будет благоприятствовать нам. Все мы с нетерпением ожидали заката солнца.
   
   
   



     Глава LXXXVI. Пуля в спину

   
    Время тянулось для нас очень долго не потому, что нечего было делать.
    В течение дня индейцы много раз возобновляли перестрелку и, несмотря на нашу крайнюю бдительность, убили у нас еще одного человека и нескольких легко ранили. В этих стычках выяснилось, что индейцы стремились подойти ближе к линии нашего фронта, перебегая вперед от дерева к дереву. Нам был понятен их план: они вовсе не желали сойтись с нами вплотную, хотя их численность могла бы оправдать такое стремление. Теперь их было еще больше, чем в начале боя: еще одна группа индейцев подошла к месту сражения. Мы слышали их радостные приветственные возгласы. Но, даже имея превосходство в силах, они не хотели вступать с нами в рукопашный бой. У них была иная цель наступления, и мы разгадали ее. Индейцы заметили, что, подойдя ближе, они смогут взять на мушку и тех из нас, которые находились на противоположной стороне поляны.
    Теперь нам важнее всего было предотвратить этот маневр, поэтому мы решили удвоить свою бдительность. Мы стали зорко всматриваться в стволы деревьев, за которыми скрывались дикари, и наблюдали за ними, как охотник на хорьков наблюдает за их норами. Мы всеми силами мешали им подойти ближе. В попытках продвинуться вперед они не добились особого успеха: это стоило им жизни нескольких самых смелых воинов. Как только наши противники делали шаг вперед, раздавалось несколько выстрелов, и почти каждый нес кому-нибудь из них верную смерть.
    Вскоре индейцам надоели попытки осуществить этот опасный маневр. С наступлением вечера они, по-видимому, отказались от своего намерения и решили продолжать осаду.
    Мы обрадовались, когда зашло солнце и наступили сумерки. Они сулили нам желанную возможность вскоре подойти к пруду. Люди изнемогали, сходили с ума от жажды. Это продолжалось уже целый день. Еще днем многие из нас собирались отправиться к пруду. Но более опытные предупредили их об опасности, а еще больше нас убедил в этом случай, свидетелями которого стали все. Один из нас, более отчаянный, чем остальные, решил рискнуть. Ему удалось добраться до пруда и вдоволь напиться воды. Но когда он поспешно возвращался назад, один из дикарей уложил его наповал. Это был наш последний убитый. Его мертвое тело лежало у нас перед глазами. Несмотря на мучения, которые мы испытывали от жажды, никто больше не отважился повторить эту рискованную попытку.
    Наконец долгожданная тьма опустилась на землю. Только мерцание тусклого света еще не угасло в свинцовом небе. По двое и по трое люди выходили из-за деревьев и пробирались к пруду. Они двигались, как привидения, неслышными шагами, пригнувшись и легко ступая по траве. Мы не могли сделать вылазку все вместе, хотя всем хотелось поскорее утолить жажду. Но предостережение старого охотника сдерживало даже самых нетерпеливых, и они ждали, перенося ужасные мучения, пока другие не вернутся на свои места.
    И мы поступали вполне благоразумно, так как индейцы, предвидя то, что должно произойти, начали обстреливать поляну еще сильнее. Гремели ружейные залпы. Индейцы разряжали свои винтовки впустую — темнота мешала им целиться: пули свистели и жужжали вокруг нас, как осы, но летели мимо.
    Вдруг кто-то отчаянно закричал, что индейцы наступают. Все мы сейчас же врассыпную бросились от воды к деревьям. Многим так и не удалось глотнуть освежающей влаги.
    Я все время неподвижно стоял за своим деревом. Рядом, как верный часовой, находился мой черный слуга. Мы условились, что пойдем пить по очереди. Джек настаивал, чтобы я пошел первым. Я уже почти поддался его уговорам, как вдруг противник снова открыл огонь. Мы опасались, что индейцы возобновят атаку, и нам пришлось остаться на месте.
    Я стоял, «одним глазком» выглядывая из-за своего ствола, и держал ружье наготове. Я ждал огненной вспышки из винтовки своего противника. Вдруг руку мою подбросило вверх, и я выронил ружье.
    Все было ясно: мою руку навылет пробила пуля. Я слишком далеко выставил плечо и был ранен — только и всего.
    Первым делом я взглянул на рану. Я ощущал довольно сильную боль, и это позволило мне точно определить место ранения. Я увидел, что пуля прошла через верхнюю часть правой руки, чуть пониже плеча, и дальше скользнула вниз по груди, оставив след на мундире. Из раны широкой струей хлынула кровь. Было еще достаточно светло, и я заметил это. Я начал расстегивать мундир, чтобы перевязать рану. Черный Джек уже был около меня; он разорвал на бинты свою рубашку.
    Вдруг он с удивлением воскликнул:
    — Что это такое, масса Джордж? Выстрел сделан сзади.
    — Сзади? — переспросил я, осматривая рану.
    У меня самого мелькнуло такое же предположение: я действительно почувствовал, что болит плечо сзади.
    Внимательный осмотр раны и разорванной одежды убедил нас в справедливости нашей догадки. И я невольно воскликнул:
    — Это верно, Джек! Значит, индейцы подошли к опушке леса с той стороны поляны. Теперь мы погибли!
    Мы оба оглянулись.
    И в тот же миг, как будто в подтверждение нашей мысли, вторая пуля, очевидно пущенная с противоположной стороны, с глухим стуком впилась в ствол дерева, за которым мы стояли на коленях. Не оставалось никаких сомнений, откуда она была пущена. Мы видели вспышку и слышали выстрел.
    Куда же девались наши товарищи на той стороне? Неужели они оставили свои посты и позволили подойти индейцам? Неужели они, пренебрегая своим долгом, отправились к пруду утолить жажду? Такова была наша первая мысль. Но, всматриваясь в темноту под тенью сосен, мы никого не увидели около пруда. Это нас удивило. Мы громко окликнули товарищей. Ответа не было, его заглушил дикий вой индейцев. И в ту же минуту мы увидели зрелище, от которого кровь застыла у нас в жилах.
    Вблизи от расположения индейцев, как раз напротив того места, где стояли мы с Джеком, внезапно, как из-под земли, вырвалось яркое пламя и взметнулось вверх. Оно поднималось рывками все выше и выше, пока не достигло вершин деревьев. Похоже было, что вспыхнуло большое количество пороха, подожженного на земле. Так оно в действительности и оказалось. Индейцы пытались поджечь лес.
    Их попытка почти мгновенно увенчалась успехом. Как только язык пламени достигал засохших игл сосен, они вспыхивали, как трут, с быстротой выпущенных ракет.
    Пламя разгоралось, ширилось и уже плясало над кронами самых высоких деревьев.
    Мы оглянулись — и повсюду наш глаз видел одну и ту же картину. Дикий вой индейцев был сигналом к началу огненной осады. Пламя приближалось к нам со всех сторон. Огонь охватывал деревья, как сухую траву, и длинными языками вздымался к небу. Поляна была охвачена стеной пламени, алого, гигантского, ревущего… Весь лес был в огне!
    Нас окружали клубы дыма, с каждой минутой он становился все гуще и гуще. Жара была уже невыносимой, и мы почти задыхались.
    Мы смотрели прямо в лицо смерти. Отчаянные крики людей заглушались ревом бушующего огня. Невозможно было расслышать голос даже ближайшего товарища. Но мысли каждого можно было прочитать на лице, ибо, несмотря на дымовую завесу, поляна была озарена ярким светом и мы могли видеть друг друга с какой-то неестественной отчетливостью. На всех лицах, освещенных пожаром, ясно читались ужас и отчаяние. Но я уже ничего не чувствовал. Совершенно обессилев от потери крови, я хотел было отступить от дерева на открытое место, видя, что так сделали другие. Но едва я успел отойти на два шага, как ноги подкосились и я без сознания рухнул на землю.