7 Ответ от Giperion

  • Giperion
  • Administrator
  • Неактивен

Re: Роджер Желязны - Создания света, создания тьмы

– Но не могу же я действительно оставить человека умирать!
– Хорошо... Смотри-ка! Кто-то был здесь до нас и, кажется, хотел придушить жабу!
Мадрак задумчиво смотрит на бокал.
– Я слышал басни, что без воздуха жабы могут продержаться века. Интересно, сколько времени она сидит таким образом? Если бы только эта тварь была жива и могла говорить! Подумай, как много она могла видеть, какие триумфы и катастрофы!
– Не забывай, Мадрак, что я – поэт, и будь любезен приберечь такие соображения для тех, кто способен невозмутимо проглотить их. Я...
Фрамин идет к окну: – Гости, – замечает он. – Теперь мы можем покинуть этих братьев по оружию с чистой совестью.
На зубчатых стенах Цитадели Бронз тихо ржет и перебирает копытами. Лазерные лучи из его ноздрей летят в подернутый пылью закат.
И что-то, пока неясное, приближается к Цитадели сквозь пыль и мрак...
– Идем?
– Не сейчас.
– Значит, остаемся.
Они ждут.
СЕКСОКОМП
Сегодня всякий знает, что машины занимаются любовью. Ну, если не всякий, то хотя бы тот, кто читал метафизические писания святого Иакова Механофила, рассматривающего человека как сексуальный орган машины, созданный ею для осуществления высшего предназначения Механизма. Человек производит одно за другим поколения машинного рода, машина же проводит свою механическую эволюцию через человека, пока не наступит тот момент, когда он выполнит свою задачу, совершенство будет достигнуто и можно будет произвести Великую Кастрацию. Святой Иаков, разумеется, еретик. Как было продемонстрировано на примерах, слишком многочисленных, чтобы на них ссылаться, здоровой машине требуется пол. Затем, так как человек и машина часто подвергаются взаимообмену компонентами и целыми системами, то всякое существо имеет возможность побывать в любой точке спектра «машина-человек», где только пожелает. Человек – чрезмерно самонадеянный орган, следовательно, достигает своего апофеоза или слияния с Механизмом через жертву и искупление. Человеческая изобретательность много сделала для этого, но изобретательность – это, по сути, форма механического вдохновения. Можно более не говорить о Великой Кастрации, можно не рассматривать отсечение от машины ее творения. Человек должен остаться как часть Единого Целого.
Всякий знает, что машины занимаются любовью. Конечно, не в примитивном смысле, как те женщины и мужчины, которые, руководствуясь экономическими мотивами, сдают внаем свои тела на год или два, чтобы быть присоединенными к машинам, питаясь внутривенно, упражняясь изометрически, отключая свое сознание (или оставляя включенным, если пожелают), чтобы сделать возможным вживление электродов, стимулирующих определенные движения их тел (не дольше пятнадцати минут за одну кредитку) на кушетках клубов наслаждений (а из-за моды все чаще и чаще в лучших домах, а также в дешевых кабинках на улицах) для удовольствия и развлечения своих собратьев. Нет. Машины занимаются любовью посредством человека, но произошли многочисленные обмены функциями, и получилось так, что они обычно любят духовно.
Взгляните же на только что возникший уникальный феномен: Компьютер Наслаждений, компьютер, подобный оракулу, способный ответить на огромный круг вопросов, но который будет делать это лишь до того момента, пока вопрошающий сможет по-настоящему удовлетворять его. Сколь многие из вас входили в его будуар, чтобы наконец разрешить свои, в том числе и сексуальные проблемы, и убедились, как быстротечно время. Вот именно.
Подобно кентавру наоборот (то есть человек ниже талии) он представляет лучшее из двух разных миров, слитых в одно целое. Когда человек входит в будуар Вопроса, чтобы спросить у Сексокомпа о своей возлюбленной и ее чувствах, за этим неизменно скрыта история любви. Это происходит всегда, везде и часто таково, что не существует ничего более нежного.
Подробности – позже.
СРЕДОТОЧИЕ РАЗНЫХ ЖЕЛАНИЙ
...Это идет Гор, он видит Бронза на стене, останавливается и восклицает:
– Открывайте ворота или я вышибу их!
Голос Фрамина из-за стены:
– Не я запирал, не мне и открывать. Входи сам, как сможешь, или глотай пыль там, где стоишь.
Тогда Гор одним ударом, слегка удивив тем Мадрака, выбивает ворота и поднимается по винтовой лестнице на самую высокую башню. Войдя в комнату, он смотрит на поэта и воина-священника с некоторой неприязнью и спрашивает:
– Кто из вас отказался впустить меня?
Те переглядываются и делают шаг вперед.
– Пара идиотов! Знаете ли вы, что я – бог Гор, сын Осириса, пришедший из Дома Жизни?
– Прости нашу непочтительность, Гор, – говорит Мадрак, – но никто не впускал нас сюда, кроме нас самих.
– Как ваши имена, пока живущие?
– Я – Фрамин, и я к твоим услугам, если они не слишком обременительны.
– ...А я – Мадрак.
– А! Похоже, я кое-что знаю о вас. Почему вы здесь, и что это за падаль на столе?
– Мы здесь, сэр, потому, что нас нет в других местах, – усмехается Фрамин, – а на столе – два человека и жаба, и все они, должен заметить, лучше тебя.
– Неприятности часто приобретаются дешево, но счет за них может оказаться выше, чем вы смогли бы оплатить, – говорит Гор.
– Могу я поинтересоваться, что привело столь скудно одетого бога мщения в эти золотушные места? – спрашивает Фрамин.
– Мщение и привело. Видел ли недавно кто-нибудь из вас, бездельников, Принца-Который-был-Тысячей?
– Это я могу отрицать с чистой совестью.
– И я.
– Но я ищу его.
– А почему здесь?
– Так сказал оракул. И хотя я не горю желанием сражаться с героями, а вас я знаю именно как героев, но считаю, что вы должны извиниться за прием, который вы мне оказали.
– Пожалуй, это справедливо, – соглашается Мадрак, – ибо волосы наши еще шевелятся от всего, что мы видели, и запасы нашей ярости иссякли. Не скрепить ли примирение глотком доброго красного вина – исходя из того, что на этом мире, вне всяких сомнений, имеется только одна фляга этого достойного напитка?
– Этого достаточно, если вино так же хорошо, как твои слова.
– Тогда подожди минутку.
Мадрак достает фляжку, отпивает, показывая, что вино не отравлено, и оглядывает комнату.
– Вот подходящая емкость, сэр, – говорит он, поднимая перевернутый бокал, протирает его чистой тряпкой, наполняет и предлагает богу.
– Благодарю, воин-священник. Я принимаю это вино столь радостно, сколь искренне ты мне его предложил. Что это была за битва, так впечатлившая тебя, что ты позабыл хорошие манеры?
– Это, кареглазый Гор, была битва на Блисе, между Стальным Генералом и тем, кого называют Оаким-скиталец.
– Стальной Генерал? Не может быть... Он мертв уже столетия. Я сам убил его!
– Многие убили его. Но никто не покорил.
– Эта куча хлама на столе? Может ли она и вправду быть предводителем бунтовщиков, когда-то стоявшим передо мной как бог?
– Он был могучим и до, и после встречи с тобой, Гор, – говорит Фрамин. – Прости, но люди забудут Гора, а Стальной Генерал будет существовать. Неважно, на чьей стороне он сражается. Победитель или побежденный, он есть дух мятежа и ему не дано умереть.
– Мне не нравится твоя уверенность! – говорит Гор. – Если разобрать эту груду железа на мельчайшие части и уничтожить их, одну за другой, рассеивая по всем мирам, тогда он, несомненно, умрет...
– Так уже делали. И столетие за столетием друзья Генерала собирали его. Этот человек, Оаким, подобного которому я никогда не видел, тоже попытался рассеять его в битве фуги, которая превратила в пустыню целый мир. Единственное, что удерживает их от превращения в полную пустыню – уж извини за скудный выбор слов, – и Марачека, так это то, что я не позволяю им очнуться от темпорального шока.
– Оаким? Это и есть несущий смерть Оаким? Да, в это можно поверить, взглянув на него. Но, Фрамин, кто он на самом деле? Такие бойцы не появляются ниоткуда!
– Я ничего не знаю о нем, кроме того, что он великий воин и мастер фуги, явившийся на Блис перед самой темной волной и, может быть, ускоривший ее приход.
– Это все?
– Это все, что я знаю.
– А ты, могучий Мадрак?
– Я знаю не больше.
– А если разбудить его самого и спросить?
Фрамин поднимает свою трость.
– Если хочешь, дотронься до него, но кто знает, уйдешь ли ты тогда отсюда? Он действительно великий воин, а мы шли сюда отдохнуть.
Гор опускает руку на плечо Оакима и слегка встряхивает его. Оаким стонет.
– Не забывай, что жезл жизни – это и копье смерти! – кричит Фрамин и, делая выпад, пронзает жабу, сидящую у левой руки Гора.
Гор не успевает обернуться, как внезапный порыв ветра проносится по комнате, а жаба стремительно вырастает в высокую фигуру, стоящую в центре стола.
Золотистые волосы взъерошены, тонкие губы растянуты в улыбке, и зеленые глаза его сияют, когда он видит забавную картину у своих ног.
Принц-Который-был-Жабой дотрагивается до красного пятна на плече и говорит Фрамину: – Разве не знал ты, что сказано: «не обижай птицу и зверя»?
– Верно, сказано, – отвечает Фрамин, улыбаясь. – У Киплинга. И еще в Коране.
– Тысячеликий негодяй, – говорит Гор, – тот ли ты, кого я ищу? Тебя ли именуют многие Принцем?
– Сознаюсь, это мой титул. А вы помешали моим размышлениям.
– Я пришел помешать тебе жить, – сообщает Гор, извлекая из-за пояса тонкую стрелу – единственное свое оружие – и отламывая ее наконечник.
– Ты думаешь, я не наслышан о твоей силе, брат? – говорит Принц, когда Гор поднимает наконечник стрелы, держа его между большим и указательным пальцами. – И мне ли не знать, что ты можешь одним лишь усилием мысли увеличить массу или скорость любого предмета в тысячу раз?..
В руке Гора мелькает неясная тень, по комнате разносится грохот, и Принц вдруг оказывается в двух футах слева от того места, где только что стоял, а наконечник протыкает камень стены и улетает дальше – в пыльную и ветреную ночь Марачека. Принц тем временем продолжает: – ...И разве не знаешь ты, брат, что я могу переместиться на любое невообразимое расстояние, даже за пределы Средних Миров, тем же усилием, что позволило мне избежать твоего удара?
– Не называй меня своим братом, – произносит Гор, поднимая древко стрелы.
– Но мы действительно братья, – говорит Принц – по крайней мере, сыновья одной матери.
Гор опускает руку.
– Я не верю тебе!
– А от кого же, по-твоему, ты получил свои богоподобные таланты? От Осириса? Хирургия могла дать ему цыплячью голову, а его собственная сомнительная наследственность – способности к математике, но ты и я – меняющие облик, – сыновья Исиды, Ведьмы Лоджии!
– Будь проклято ее имя!
Принц внезапно появляется перед ним, и в тишине раздается звук пощечины.
– Я мог бы убить тебя сотню раз, пока ты стоял здесь. Но не стал, потому что ты мой брат. Я мог бы убить тебя сейчас, но не убью. Причина та же. Я не ношу оружия, поскольку совсем не нуждаюсь в нем, и не таю злобы, иначе бремя моей жизни стало бы невыносимым. Но не тебе судить о нашей матери, ибо ее пути ведомы только ей. Я в равной степени не порицаю и не восхваляю ее. Я знаю, ты пришел сюда убить меня. Если хочешь получить такую возможность – попридержи свой язык, брат.
– Ладно, больше не будем о ней.
– Очень хорошо. Ты знаешь, кем был мой отец, знаешь и то, что я не новичок в воинском искусстве. Я дам тебе шанс убить меня в схватке, но только если ты сначала кое-что для меня сделаешь. В противном случае я исчезну, найду еще кого-нибудь себе в помощники, а ты можешь провести остаток своих дней, разыскивая меня.
– Наверное, это оракул и предвещал, – говорит Гор, – и он сулит мне дурное. Однако я не могу упустить случай исполнить свою миссию раньше, чем этого добьется эмиссар Анубиса – вот этот Оаким. Я не знаю его сил, которые могут и превышать твои. Я буду соблюдать перемирие, выполню твою просьбу, а потом убью тебя.
– Этот человек и есть посланец Дома Мертвых? – Принц долго смотрит на Оакима.
– Да.
– А ты знал это, мой Ангел Седьмой Станции?
– Нет, – откликается Фрамин с легким поклоном.
– И я не знал, Повелитель, – вторит Мадрак.
– Тогда разбуди его. И Генерала.
– Если ты сделаешь это, – замечает Гор, – считай, что я тебе ничего не обещал.
– Разбуди обоих, – повторяет Принц и складывает руки на груди.
Фрамин поднимает трость – зеленые огни падают на два распростертых тела.
Ветер завывает с удвоенной силой. Гор смотрит то на одного, то на другого, и лицо его спокойно:
– Ты встал ко мне спиной, брат. Повернись, я хочу видеть твои глаза, когда свершится мое желание. Сейчас я ничего не должен тебе.
Принц оборачивается:
– Эти люди тоже нужны мне.
Гор качает головой и поднимает руку. Вдруг:
– Какая трогательная встреча, – заполняет комнату голос, – наконец-то три братца собрались вместе!
Гор отдергивает руку как от змеи – тень черной лошади лежит между ним и Принцем. Он закрывает глаза рукой и опускает голову. – Я забыл, – говорит он, – из того, что я сегодня узнал, следует, что я – и твой... родственник.
– Не принимай слишком близко к сердцу, – произносит голос, – ведь я знал это тысячу лет и ничего, прожил и с этим.
Оаким и Генерал просыпаются от смеха, похожего на свист ветра.
БРОТЦ, ПУРТЦ И ДУЛЬП
– Передай пустую иголку, пожалуйста.
– Что-что?
– Передай пустую иголку!
– У меня ее нет.
– Она у меня.
– Почему ты сразу не сказала?
– Почему ты сразу не спросил?
– Извини. Только дай ее мне. Спасибо.
– Зачем ты все шлифуешь ее? Она готова.
– Ну, чем-то же надо заняться. Ты всерьез думаешь, что он когда-нибудь пошлет за ней?
– Конечно, нет. Но это не основание для безделья!
– А я считаю, что он пошлет за ней!
– Тебя никто не спрашивает.
– А я никому и не отвечаю. Просто говорю, что он за ней пошлет.
– На что она ему? Инструмент, который никто не сможет использовать.
– Раз он заказал ее, она ему нужна. Он единственный из своего племени, кто приходит сюда по делу, и еще он – джентльмен, я знаю, что говорю. Скоро он или кто-нибудь им посланный явится сюда, чтобы забрать ее.
– Ха!
– Вот тебе и «ха»! Подожди, сам увидишь.
– Выбора-то у нас все равно нет.
– На, забери свою пустую иголку.
– Почему бы тебе не сесть на нее?!
ЦЕРБЕР ЗЕВАЕТ
Пес перебрасывает перчатку от одной головы к другой, пока, зевнув, не промахивается, и та падает на землю.
Он извлекает ее из костей, валяющихся вокруг, виляет хвостами, сворачивается клубком и закрывает четыре глаза.
Но еще четыре глаза горят, как угли, во тьме, что лежит за Не Той Дверью. Над ним, в лабиринте, мычит Минотавр...
БОГ ЕСТЬ ЛЮБОВЬ
Пятьдесят тысяч приверженцев Старых Сандалий, ведомые шестью жрецами-кастратами, поют величественную литанию. Тысяча воинов, обезумевших от наркотиков, выкрикивает «слава – слава – слава» и потрясает копьями пред алтарем Неодеваемых.
Начинается дождь, но на него не обращают внимания.
НИКОГДА НЕ БЫТЬ
Осирис держит в руке череп и смеется, нажимая кнопку:
– Когда-то смертная, теперь ты вечно будешь пребывать в Доме Жизни. Когда-то красивая, ты увяла. Когда-то гордая, ты докатилась до этого.
– А кто, – отвечает череп, – кто виноват? Не ты ли, Повелитель Дома Жизни, не дающий мне отдыха?
И опять смеется Осирис:
– Знай же, что я использую тебя как пресс-папье.
– Если ты когда-нибудь любил – прошу, разбей меня и позволь умереть! Не оживляй часть той, что когда-то любила тебя!..
– Но, дорогая моя леди, однажды я могу вернуть тебе тело, чтобы вновь почувствовать твои ласки...
– Мысль об этом мне отвратительна.
– Мне тоже. Но когда-нибудь она может показаться мне забавной.
– Ты мучаешь всех, кто навлек на себя твою немилость?
– Нет-нет, скорлупа смерти, разве я так жесток? Правда, Ангел Девятнадцатой Станции попытался убить меня, и сейчас его нервная система живет, вплетенная в ткань ковра, на котором я стою; правда и то, что другие мои враги существуют в более простых формах – в каминах, холодильниках и пепельницах. Но не подумай, что я мстителен. Как Повелитель Жизни, я только обязан воздавать тем, кто угрожал жизни, по делам их.
– Я не угрожала жизни, Повелитель.
– Ты угрожала покою моего сердца.
– Тем, что напоминала твою жену, леди Исиду?
– Замолчи!
– Ай-яй-яй! Я походила на Королеву Шлюх, твою женушку. Потому ты и пожелал меня, а потом решил уничтожить...
Тут речь черепа резко обрывается – Осирис с силой швыряет его о стену.
Обломки и разбитые микросхемы разлетаются по ковру, Осирис выкрикивает проклятия и бросается к переключателям на панели, нажатие на которые пробуждает множество голосов. Один из них вырывается из динамика в стене:
– О мудрый череп, так обмануть бога-предателя!
Взглянув на панель и увидев, что это сказал ковер, Осирис прыгает на нем и бьет по нему пятками.
Вопли в Доме Жизни.
СИЛА ПСА
В места темные и пользующиеся дурной славой, на мир Валдик, приходят два воителя, Мадрак и Тифон. Посланные Тотом Гермесом Трисмегистом выкрасть перчатку необычайной мощи, они идут сражаться со стражем этой перчатки. Валдик, давно опустошенный, захватили орды тварей, поселившихся под поверхностью в пещерах и подземных залах вдали от дня и ночи. Темнота, сырость, вырождение, братоубийство, кровосмешение и насилие – самые употребительные слова у тех немногих, кто брался описывать этот мир. Перенесенные сквозь пространство способом, известным только Принцу, воители победят или останутся здесь навсегда. Сейчас они идут подземными галереями туда, откуда доносится мычание. Так им посоветовал Принц.
– Как ты думаешь, тень черной лошади, – спрашивает воин-священник, – твой брат сможет вернуть нас?
– Да, – отвечает тень. – Но если и не сможет, меня это мало заботит. В любой момент я могу уйти и сам.
– Да, но я-то не могу.
– Вот ты и беспокойся. Ты сам вызвался идти со мной, сам и выпутывайся. Я тебя с собой не приглашал.
– Тогда я вверяю себя в руки Любого Возможного, большего, чем жизнь и смерть, – если это поможет мне сохранить жизнь. Если же нет, то не вверяю. Если эти мои слова покажутся дерзостью и, следовательно, не понравятся Любому Возможному, которое может слушать меня или же не обращать на меня внимания, то я беру назад свои слова и прошу прощения, если это необходимо. В противном случае, я ничего не беру назад и прощения не прошу. С другой стороны...
– Аминь! И заткнись, пожалуйста! – грохочет Тифон. – Я слышу что-то похожее на мычание – слева от нас...
Он неслышно скользит вдоль стены, огибает угол и уносится вперед. Мадрак щурится сквозь инфракрасные очки и кривит улыбку, как издевательское благословение, на все, с чем встречается.
– Глубоки и обширны пещеры Любого Возможного, – заключает он. Ответа нет.
Вдруг он оказывается у двери, которая может быть Той Дверью.
Открыв ее, он натыкается на минотавра. Он поднимает посох, но зверь мгновенно исчезает.
– А где?.. – ошеломленно бормочет Мадрак.
– Прячется, – сообщает Тифон, внезапно появившись рядом, – где-нибудь в закоулках своего логова.
– А почему?
– Кажется, на таких, как он, здесь охотятся создания, похожие на тебя. Ради мяса и охотничьих трофеев. Минотавр боится встречи с ними, ведь люди всегда могут иметь с собой те орудия, что они применяют на бойнях. Давай войдем в лабиринт, и будем надеяться, что больше его не встретим. Вход в нижние помещения, который нам нужен, где-то там, внутри.
Полдня они блуждают, тщетно разыскивая Не Ту Дверь. Они отпирают дверь за дверью, но обнаруживают только кости.
– Интересно, а как там путешествуют другие? – осведомляется воин-священник.
– Лучше или хуже. А может быть, и точно так же, – отвечает тень лошади и смеется. Мадраку, впрочем, не до смеха.
Оступившись на куче костей, он едва успевает заметить разъяренного зверя. Священник поднимает свой посох и начинает отбиваться.
Он молотит его меж рогов и по хребту. Он колет тварь, рубит, толкает и бьет. Он хватает ее за рога и борется врукопашную, пока минотавр не отрывает его от пола и не отшвыривает; когда Мадрак пытается подняться, раздается душераздирающее мычание, и, нагнув рога, минотавр бросается вперед.
Но тень черной лошади падает на тварь, и та исчезает – полностью и навсегда.
Мадрак склоняет голову и поет литанию Возможно Подлинной Смерти.
– Прекрасно, – фыркает его спутник и, когда Мадрак заканчивает, произносит: – Аминь. А сейчас вот что, жирный отец, – я думаю, что нашел Не Ту Дверь. Я мог бы войти и не открывая ее, но ты на это не способен. Как быть?
– Подожди минутку, – говорит Мадрак, вставая. – Доза наркотика, и я буду как новенький и сильнее, чем прежде. Тогда мы войдем вместе.
– Хорошо, я жду.
Мадрак делает себе инъекцию, становясь подобным богу.
– Теперь покажи мне дверь и давай войдем.
– Сюда.
Он указывает на запретную дверь, большую и бесцветную в инфракрасных лучах.
– Открой ее, – говорит Тифон, и Мадрак открывает. Цербер резвится в бликах света, терзая перчатку. Величиной он превосходит двух слонов. Лежа на груде костей, он развлекается со своей игрушкой. Одна из его голов чует порыв ветра из-за Не Той Двери, две головы рычат, а четвертая роняет перчатку.
– Ты понимаешь меня? – спрашивает Тифон, но в восьми красных глазах нет и проблеска разума. Хвосты пса дергаются, он поднимается в мерцании огней – чешуйчатый и злобный.
– Славный песик, – комментирует Мадрак, а песик машет хвостами, разевает пасти и прыгает к нему.
– Убей его! – вопит воин-священник.
– Не могу, – отвечает Тифон – По крайней мере сейчас.
ПОДОШВЫ НА АЛТАРЕ
Войдя в зеленую дверь, открытую поэтом, и прибыв наконец на мир Интерлюдии, Оаким и Фрамин оказываются в безумном мире дождей и религий. Уставшие, они стоят на влажной траве рядом с городом, окруженным мрачными черными стенами.
– Сейчас мы войдем, – размышляет поэт, поглаживая свою изумрудно-зеленую бороду. – Мы войдем через эту маленькую дверь слева, которую я заставлю открыться. Останется загипнотизировать или подчинить охранников, если они там окажутся, и пройти к великому храму...
– ...Чтобы выкрасть сандалии для Принца, – говорит Оаким – Странное это для меня дело. Если бы он не обещал мне вернуть мое имя – мое настоящее имя, – прежде чем я убью его, я бы не согласился.
– Это я понимаю, лорд Рэндалл, сын мой,1– говорит Фрамин, – но скажи мне, что ты намерен делать с Гором, который также хочет убить его – и который сейчас работает на него, только чтобы заполучить эту же возможность?
– Убью, если потребуется, сначала Гора.
– Твоя решимость бесподобна, но позволь узнать – какая тебе разница, кто его убьет – ты или Гор? Он ведь в любом случае будет одинаково мертв.
Оаким молчит, явно озадаченный.
– Это моя миссия, – говорит он наконец.
– Он в любом случае умрет, – повторяет Фрамин.
– Но не от моей руки.
– Правильно. Но я не улавливаю разницы.
– И я не улавливаю, но убить Принца поручено мне.
– Возможно, Гору тоже кто-то поручил.
– Но не мой хозяин.
– А почему у тебя есть хозяин, Оаким? Почему ты не хозяин сам себе?
Оаким трет лоб.
– Я... действительно... не знаю... Но я должен сделать то, что мне сказано.
– Понимаю, – говорит Фрамин, и пока сбитый с толку Оаким раздумывает, крошечная зеленая искра слетает с кончика трости поэта и касается шеи посланца Дома Мертвых. Оаким раздраженно чешется.
– Что это?..
– Местное насекомое, наверно, – говорит поэт. – Пошли!
Дверь перед ними открывается от постукивания трости, а охранники засыпают после короткой зеленой вспышки. Позаимствовав у них два плаща, Оаким и Фрамин направляются к центру города. Найти храм легко. Войти – куда сложнее. Ибо перед входом – охранники, обезумевшие от наркотика.
Двое в плащах подходят и требуют впустить. Восемьдесят восемь копий наружной охраны нацелены на них:
– Публичного поклонения не будет до закатных дождей, – воины дергаются марионетками в такт своим словам.
– Мы подождем.
И – ждут.
С закатным дождем они присоединяются к процессии промокших паломников, входят во внешний храм и пытаются пройти дальше.
Их останавливают триста пятьдесят два копьеносца, охраняющие следующий вход.
– У вас есть знаки молящихся внутреннего храма? – спрашивает капитан.
– Конечно, – говорит Фрамин, поднимая свою трость.
После этого капитан, очевидно, решает, что знаки у обоих есть, и им дарован вход.
Затем, на подходе к самой Святая Святых, они остановлены офицером, командующим пятьюстами десятью стражниками, также одурманенными наркотиком, которые охраняют последний проход.
– Оскоплены?! – спрашивает он.
– Оскоплены, оскоплены, – уверяет Фрамин звучным сопрано. – О, дай нам пройти, – глаза его сверкают зеленым, и офицер отступает.
Войдя, они видят алтарь с его пятьюдесятью охранниками и шестью странными жрецами.
– Сандалии там, на алтаре.
– Как их заполучить?
– Лучше по-тихому, – говорит Фрамин и, пока не началась телевизионная служба, проталкивается поближе к алтарю.
– Как по-тихому?

8 Ответ от Giperion

  • Giperion
  • Administrator
  • Неактивен

Re: Роджер Желязны - Создания света, создания тьмы

– Хорошо бы подменить их нашими собственными, а священные надеть и без суеты уйти отсюда.
– Подходит.
– Что если бы они были украдены пять минут назад?
– Я понял тебя, – говорит Оаким и склоняет голову, как в молитве. Служба начинается.
– Аве, Сандалии, – лепечет первый жрец, – владеющие ступнями...
– Аве! – поют остальные пять.
– Добрые, благородные и блаженные Сандалии...
– Аве!
– ...пришедшие к нам из хаоса...
– Аве!
– ...просветить наши сердца и уберечь наши ноги.
– Аве!
– О Сандалии, несущие человечество с начала времен...
– Аве!
– ...превосходные вместилища ступней.
– Аве!
– Аве, удивительные, носившие бога Котурны!
– Мы поклоняемся вам.
– Мы поклоняемся вам!
– Мы обожаем вас в величии вашей сущности!
– Слава!
– О, изначальная обувь!
– Слава!
– Высшая идея Сандалий!
– Слава!
– Что бы мы делали без вас?
– Что?
– Наши пальцы были бы исколоты, пятки исцарапаны, и мы бы страдали плоскостопием.
– Аве!
– Защитите нас, ваших обожателей, добрые и блаженные Сандалии...
– Пришедшие к нам из хаоса...
– ...в день мрака и скорби...
– ...из пылающей бездны...
– ...пылающей, но не опалившей вас, о Сандалии?..
– ...вы пришли успокоить и поддержать нас...
– ...укрепить и ободрить нас...
– Аве!
– ...вы понесете нас открыто и смело вперед...
– ...ныне, присно и во веки веков!..
Оаким исчезает.
Ледяной вихрь проносится над залом. Это – ветер изменения времени; и на алтаре возникает туманная тень.
За пять минут до того семь безумных копьеносцев лежат, странно вывернув шеи, а появившийся из воздуха Оаким торопит Фрамина:
– Открой нам дверь, быстро!
– Ты надел их?
– Разумеется.
Фрамин поднимает трость, но медлит.
– Боюсь, будет небольшая задержка, – и взгляд его делается изумрудным.
Все глаза в храме вдруг оказываются обращенными на них.
Сорок три безумных копьеносца, как один, с боевым кличем бросаются вперед.
Оаким пригибается и вытягивает руки.
– Таково есть царство небесное, – комментирует Фрамин, и испарина, как капли дождя, блестит на его челе. – Интересно, как все это запишется на видеолентах?
ИГЛА И НИТЬ
– Где мы? – спрашивает Гор. Стальной Генерал стоит неподвижно, словно потрясенный, но это впечатление – ложное.
– Мы пришли в место, которое не мир, а просто место, – говорит Принц-Который-был-Тысячей. – Здесь нет ни тверди, ни нужды в ней. Света мало, но те, кто пребывает здесь, слепы, так что это не имеет для них значения. Температура сама приспосабливается к любому живому телу, потому что так желают здешние обитатели. Пищу и воду они извлекают из воздуха, так что им не приходится есть в прямом смысле этого слова, а природа этих мест такова, что здесь никто и никогда не нуждается во сне.
– Это напоминает ад, – замечает Гор.
– Глупости, – говорит Стальной Генерал. – Я живу так, неся мир внутри себя самого, поверь мне, достаточно долго и не терплю никаких неудобств.
– Ад, – упрямо повторяет Гор.
– С этим мы разберемся позже, – прерывает его Принц, – а сейчас берите меня за руки и пойдемте. Сквозь тьму и свет я проведу вас к тем, кого мы ищем.
Они соединяют руки. Принц сбрасывает свой плащ, и трое плывут над сумрачной землей без горизонта.
– А где это место... которое не есть мир? – спрашивает Генерал.
– Никогда об этом не думал, – говорит Принц. – Может быть, оно существует лишь в каком-нибудь светлом закоулке моего темного разума... Все, что я знаю, так это как сюда попасть.
Через безвременный промежуток времени они, наконец, приближаются к странному строению, похожему на серый кокон, парящему перед ними в пространстве без верха и низа.
Принц касается его поверхности кончиками пальцев, кокон вибрирует и в нем открывается нечто. Принц входит, бросив через плечо «идите за мной», и исчезает в туманном проеме.
Внутри сидят БРОТЦ, ПУРТЦ и ДУЛЬП и занимаются чем-то совершенно неестественным и чуждым всем человеческим понятиям, но нормальным и обычным для них, так как они – не люди и понятия у них иные.
– Привет вам, кузнецы Норна, – говорит Принц, – я пришел получить то, что когда-то заказывал.
– Я говорила тебе, что он придет, – торжествующе вопит один из сероватых холмов, передергивая длинными влажными ушами.
– Пожалуй, ты была права, – отвечает другой.
– А где эта пустая иголка? Я хочу еще разок пошлифовать ее, прежде чем...
– Чушь! Она совершенна.
– Значит, она готова? – спрашивает Принц.
– О, она готова уже века. Держи!
Сероватый холм извлекает полосу холодного голубого света из обтянутого чернотой футляра и передает ее Принцу. Принц берет ее в руки, разглядывает, кивает и убирает обратно.
– Прекрасно.
– ...А плата?
– Она у меня здесь. – Принц достает из своего плаща сумку и помещает ее перед собой в воздухе, где та – естественно – и остается висеть. – Кто из вас будет первым?
– Он.
– Она.
– Оно.
– Ну, раз вы не можете решить, я выберу сам.
Принц открывает сумку с хирургическими инструментами и операционной лампой, а три создания начинает бить дрожь.
– Что происходит? – спрашивает Гор, который только вошел и стоит рядом.
– Я собираюсь оперировать этих ребят, и мне понадобится в помощь вся ваша сила – твоя и Генерала.
– Оперировать? Для чего? – спрашивает Генерал.
– У них нет глаз, – отвечает Принц, – а они опять хотят видеть. Я принес с собой три пары и собираюсь их вставить.
– Это потребует адаптации всей нервной системы.
– Она уже сделана.
– Кем?
– Мной, когда я дал им глаза в прошлый раз.
– Что же с ними случилось?
– О, они редко остаются надолго. Через какое-то время тела Норнов отторгают их. Правда, обычно соседи успевают ослепить их раньше.
– Почему?
– Думаю, просто потому, что они ходят повсюду и хвастаются, что только они одни могут видеть. Соседям это не нравится и приводит к уравниванию возможностей.
– Ужасно! – вздыхает Генерал, потерявший счет тому, сколько раз его самого ослепляли. – Я должен остаться и помочь им.
– Они не примут твою помощь, – улыбается Принц. – Не так ли?
– Конечно, – говорит один из них.
– Мы не желаем использовать наемника против собственного народа, – добавляет другая.
– Это нарушило бы права личности, – говорит третье.
– Какие права?
– Право ослепить нас, разумеется. Что ты за варвар?
– Нет-нет, я не настаиваю...
– Спасибо.
– Благодарю.
– Очень признательно.
– Что нужно от нас? – спрашивает Гор.
– Вы вдвоем должны схватить моего пациента и держать его, пока я буду оперировать.
– Зачем?
– Они не могут потерять сознания, а анестезия на них не действует.
– Ты хочешь сказать, что будешь оперировать их просто так? Довольно оригинальный способ, не правда ли?
– Да. Вот поэтому вы мне и нужны: пациент должен быть лишен возможности двигаться, а они очень сильны.
– Но зачем тебе вообще это делать?
– Потому что они так хотят. Это – условленная плата за их труды.
– Зачем? Чтобы быть зрячими несколько недель? А потом – на что тут вообще смотреть? Пыль, темнота и несколько хилых огоньков...
– Норны хотят посмотреть друг на друга и на свои инструменты. Они величайшие искусники во Вселенной.
– Да, я хочу опять взглянуть на пустую иголку – если ДУЛЬП не потеряла ее.
– А я – на свой любимый гульт.
– А я – на когтистый фитиль.
– То, чего они желают, стоит ужасной боли, но зато им будет что вспомнить на много веков вперед.
– Да, воспоминания стоят того, – говорит одно из созданий, – только не я первый!
– И не я!
– И не я!
Принц раскладывает в воздухе свои инструменты и указывает пальцем.
– Вот этот, – говорит он, и начинается крик. Генерал отключает на несколько часов свой слух и большую часть человечности. Гору вспоминаются забавы его отца, а также славный город Лигламенти, что на Д'донори. Рука Принца тверда.
...Дело сделано, на созданиях – бинты, которые им пока нельзя снимать. Все трое стонут и причитают. Принц вытирает руки.
– Спасибо тебе, Принц-Который-был-Хирургом, – плачет одно из созданий.
– ...за то, что ты сделал для меня.
– ...и для меня.
– Не за что, мои прекрасные Норны. Спасибо вам за отличный жезл.
– О, это пустяки.
– ...Дай нам знать, когда тебе понадобится еще один.
– ...И цена будет той же.
– Итак, я ухожу.
– До свиданья.
– Прощай.
– Привет.
– Хорошего вам зрения, друзья мои.
И Принц обнимает Гора и Генерала, направляясь в Марачек, до которого, впрочем, лишь один шаг.
Позади них раздаются новые причитания, а затем быстро и неистово творятся самые нормальные и обычные для Норнов вещи.
Но прежде чем они возвращаются в Цитадель, Гор незаметно вынимает голубой жезл из ножен на поясе Принца. Ибо он знает, что это такое.
Это – точное подобие оружия, которым солнцеглазый Сет бился с Безымянным тысячу лет назад.
ИСКУШЕНИЕ СВЯТОГО МАДРАКА
У Мадрака единственный шанс пережить нападение: он бросает свой посох и ныряет вперед и вниз. Это мудрое решение.
Он счастливо избегает пса, когда тот прыгает и перекусывает посох.
Рука Мадрака задевает странную перчатку, которой забавлялась тварь.
Внезапно он успокаивается, он уверен теперь в своей непобедимости. Эта уверенность – нечто такое, чего не мог дать ему даже наркотик.
Он быстро натягивает перчатку на правую руку. Пес разворачивается к нему, а Тифон встает на дыбы. Черная тень падает между Мадраком и псом. Щекоча и шевелясь, перчатка достигает локтя Мадрака, расползается по спине и груди.
Пес бросается вперед и воет, натолкнувшись на тень черной лошади. Одна из его голов безжизненно падает, но другие продолжают рычать.
– Отправляйся же, Мадрак, – говорит Тифон. – Я займусь этой тварью, а затем последую за тобой.
Перчатка растет, скользит по левой руке, покрывает голову, грудь и достигает пояса.
Мадрак, и прежде могучий, вдруг тянется вперед и под его правой рукой камень рассыпается в пыль.
– Я не боюсь его, Тифон. Я сам его уничтожу.
– Именем моего брата приказываю тебе – уходи!
Склонив голову, Мадрак отступает во тьму. Позади него шум яростной схватки. Он идет логовом минотавра, пробирается вверх по бесчисленным и бесконечным коридорам.
Бледные твари с полупрозрачной кожей и сверкающими зелеными глазами встают на пути Мадрака, но его руки легко убивают их.
Он идет дальше, и новые порождения лабиринта выходят из его сумрачных глубин, но на этот раз он не убивает, а говорит им:
– Неплохо бы вам задуматься над тем, что вы имеете нечто, которое может противостоять распаду ваших тел – условимся именовать этот гипотетический элемент душой – для удобства аргументации. Предположим, что...
Но они нападают на него, и он вынужден убить их.
– Жаль, – вздыхает он и повторяет литанию Возможно Подлинной Смерти.
Поднявшись наверх, он наконец приходит в назначенное место. И стоит там. У Врат Преисподней. На Валдике...
– Ад был ужасен, – говорит он. – А ведь я почти непобедим. Странно, эта старая вещь – перчатка Сета?.. Почему же она лишь наполовину покрывает меня... Или я – в большей мере человек, чем был Сет? – Он переводит взгляд на свой живот и усмехается. – А, может быть, и нет. Но какая мощь в этой штуке... Могущество! Привести к повиновению развращенных и попытаться обратить их – может, для того она и оказалась на моей руке. Божественен ли Тот? Не знаю. Но желал бы знать. Если Тот божественен, на меня падет грех... Он приказал, а я не исполню... Если, конечно, именно это не было его тайным желанием... – Смотрит на свои руки, обтянутые перчаткой. – Моя сила сейчас безмерна. Как я использую ее? С этой штуковиной можно обратить весь Валдик, было бы только время. Но он приказал мне иное... – Улыбается. Перчатка не закрывает его лица. – Что, если он все-таки божественен? Сыновья, порождающие собственных отцов, вполне могут быть благими. Мне вспоминается миф об Эдеме. Эта перчатка подобна Змею и еще... ну чем не Запретный Плод?.. – и пожимает плечами. – Но сколько добра можно сделать... Нет! Это ловушка! Но я мог бы вбить Слово в их головы... И я сделаю это! Правда, «зев Ада широк», как говорит Фрамин, но чего только Фрамин не говорит...
Когда он уже собирается уходить, его подхватывает вихрь, высасывающий слова из горла, и швыряет в пустой и холодный колодец.
Позади него слились в схватке тени, широко распахнутый зев Валдика исчезает, и Принц призывает Мадрака к себе.
РАСКАТЫ ГРОМА
...Но Оаким-скиталец уже одел сандалии и поднимается над плитами пола – он стоит в потоках воздуха, он смеется. От каждого его шага за пределы храма разносится грохот и смешивается снаружи с ударами начинающейся грозы. Воины и молящиеся падают ниц.
Оаким взбегает по стене и останавливается. Подошвы его упираются в потолок.
Зеленая дверь возникает за спиной Фрамина. Оаким спускается и шагает в нее. Фрамин следует за ним.
– Аве? – робко напоминает один из жрецов. Одурманенные копьеносцы поворачиваются к нему и разрывают его на куски.
Когда-нибудь, спустя века, могучее воинство отправится на поиски Священных Сандалий.
...А пока – алтарь пуст. Идут вечерние дожди.
ТОТ, КТО ПОЛУЧАЕТ ЖЕЗЛ
На Марачеке, в Цитадели, стоят они все, и головы их кружатся.
– У меня сандалии, – говорит Оаким. – Теперь ты можешь получить их – в обмен на мое имя.
– У меня перчатка, – добавляет Мадрак и прячет лицо.
– ...А у меня жезл, – заключает Гор, и луч голубого света выпадает из его рук.
– Он достанется мне, – говорит Принц, – ибо он сотворен не из примитивной материи и суть его не относится к тем, которыми ты в состоянии владеть...
И разум Принца закрыт для внутреннего взгляда Гора.
Гор делает шаг вперед и сейчас он – не более, чем меняющийся темный силуэт, чья левая нога длиннее правой, но он стоит совершенно прямо на теперь уже неровном полу, а узкое окно за спиной Принца вдруг вспыхивает как солнце, и Стальной Генерал становится золотым и призрачным, и Фрамин горит зеленоватым пламенем, не дающим света, а Мадрак – истрепанная жирная марионетка, подвешенная на резиновой нити; стены вокруг ревут и пульсируют, сжимаются и разжимаются в такт, а взбесившееся Время в музыке перемешанных полос спектра уносится в туннель, начинающийся под окном, в самом конце которого – пылающий тигр, чьи полосы – мед, текущий янтарными каплями на жезл, который чудовищно вырос и сейчас действительно не более чем луч голубого света, слишком тонкий, чтобы быть видимым здесь – в сумрачной вечности башни, возвышающейся над Цитаделью Марачека в сердце Средних Миров, где выросла улыбка Принца...
Гор делает еще один шаг, и тело его открыто для его чувств, и все, что внутри него, немедленно становится ясным и пугающим.

– Выходит как джинн луна
из лампы волшебной ночи...
Дорожка, что светом полна,
мой взор направляя, хочет
ковер приподнять из дней
где буду когда-нибудь.
И сквозь все пещеры небес – по ней
мы проложим наш дальний путь...

– читает голос, странно похожий и не похожий на голос Фрамина.
И Гор поднимает руку на Принца... Но Принц уже сжимает его запястье обжигающей хваткой.
И Гор поднимает другую руку... Но Принц уже держит и это запястье леденящей хваткой.
И Гор поднимает третью руку, и ее бьет электрическим ударом.
И Гор поднимает четвертую руку, и она чернеет и умирает.
И он поднимает еще сто рук, но они превращаются в змей и пожирают друг друга, и шепчет он:
– Что творится со мной?
– Это мир, – отвечает Принц, – это все мир, в который я перенес нас.
– Нечестно выбирать такое поле сражения, – говорит Гор. – Этот мир слишком похож на тот, который я знаю – он так близок и так искажен... – и слова его – всех цветов Блиса, и они текучи и округлы, как капли.
– А честно ли тебе желать моей смерти?
– Мне поручили сделать это, но таково и мое желание.
– Итак, ты проиграл, – смеется Принц, вынуждая его встать на колени на Млечном Пути, который становится полным звезд прозрачным кишечником, мучимым судорожными сокращениями. Вонь невыносима.
– Нет! – шепчет Гор.
– Да, брат. Ты побежден. Ты не можешь убить меня. Самое время смириться и идти домой.
– Не раньше, чем я убью тебя!
Звезды как язвы горят в его чреве, и он собирает все силы своего тела против загадки, которая есть Принц. Принц падает на одно колено, и это рождает пение ему осанны. Поют бесчисленные собаколицые цветы, выступившие на его челе подобно испарине. Они сливаются в стеклянную маску, и из трещин ее летят молнии. Гор протягивает руки к девятнадцати лунам, и змеи его пальцев пожирают их... И кто кричит над всем этим, как не совесть его отца, птицеголового ангела на небесном троне, плачущего слезами крови? Смириться? Никогда! Отправляться домой? Огненный хохот звучит, когда он бьет стоящее внизу нечто с лицом брата:
– Сдайся и умри!
Но он – отброшен...
...далеко вперед...
...где Время – прах и дни – лилии без числа...
...и ночь – пурпурный василиск, чьему имени отказано в забвении...
Он становится деревом без кроны, подрубленным и падающим вечно.
И в конце Вечности он лежит на спине и смотрит вверх на Принца-Который-есть-его-Брат, стоящего над ним, и читает в глазах его приговор своей свободе.
– Теперь я разрешаю тебе уйти, брат, ибо я победил тебя в честном бою, – и слова его приходят, как теплое зеленое сияние.
Гор склоняет голову, и этот странный мир исчезает. И – возвращается старый.
– Брат, я хочу, чтобы ты убил меня, – говорит он и заходится в хрипе.
– Я не могу.
– Не отсылай меня обратно с тяжестью такого позора.
– Что еще я должен сделать?
– Даруй мне помилование. Я не знаю, какое.
– Тогда выслушай меня и иди с честью. Знай, что я убил бы твоего отца, но пощажу его ради тебя, если только он поможет мне, когда придет время.
– Какое время?
– Это решать ему.
– Я не понимаю.
– Разумеется, не понимаешь. Но как бы там ни было, передай ему это.
– Договорились?
– Хорошо, – отвечает Гор и начинает подниматься. Когда он встает на ноги, то видит, что вокруг – гобелены Дома Жизни и что в Зале Ста Гобеленов он один. Но в то последнее, самое страшное мгновение он кое-что узнал... Он спешит записать ускользающую мысль.

9 Ответ от Giperion

  • Giperion
  • Administrator
  • Неактивен

Re: Роджер Желязны - Создания света, создания тьмы

ЛЮДИ, МИРЫ И ВЕЩИ
– Где Гор? – спрашивает Мадрак. – Он только что был здесь.
– Он уже дома, – отвечает Принц, потирая плечо. – Теперь позвольте мне кое о чем напомнить...
– Имя, – говорит Оаким, – верни мне мое имя.
– Да, – соглашается Принц, – я верну его тебе. Ты – часть того, о чем я собирался сказать.
– Имя, – повторяет Оаким.
– Ты не чувствуешь себя как-то иначе в этих сандалиях?
– Чувствую.
– Как именно?
– Не знаю... Верни мое имя.
– Дай ему перчатку, Мадрак.
– Мне не нужна перчатка!
– Надень ее, если хочешь узнать.
– Хорошо.
Он надевает перчатку.
– Теперь ты знаешь свое имя?
– Нет. Но я...
– Что?
– Я чувствую что-то знакомое, очень знакомое... В том, как привычно она облекает мое тело...
– Разумеется.
Мадрак вздрагивает:
– Не может быть!
– Не может? – спрашивает Принц... – Подними этот жезл и держи его, Оаким. Вот ножны, повесь их на пояс...
– Что ты делаешь со мной?
– Возвращаю то, что по праву принадлежит тебе.
– По какому праву?
– Подними жезл.
– Я не хочу! Ты не можешь заставить меня! Ты обещал мне мое имя. Скажи его!
– Не раньше, чем ты поднимешь жезл.
Принц делает шаг к Оакиму. Оаким отступает.
– Нет!
– Подними его!
Принц идет вперед. Оаким отступает.
– Я – не могу!
– Можешь.
– Что-то в нем такое... Касаться этой вещи – запретно для меня, я знаю!
– Подними его и ты узнаешь свое имя – свое истинное имя.
– Я... Нет! Мне больше не нужно мое имя! Оставь его себе!
– Ты должен поднять жезл.
– Нет!
– Написано, что ты должен поднять его.
– Где? Кем?
– Я написал это. Я...
– Анубис! – кричит Оаким. – Услышь мою мольбу! Я взываю к тебе, Хозяин, во всей мощи твоей! Внемли мне в этом месте, где стою я среди твоих врагов! Тот, кого должен я уничтожить, совсем близко! Помоги мне против него, ведь я предлагаю тебе его жизнь!
Фрамин очерчивает себя, Мадрака и Генерала пентаграммой зеленого пламени. Стена за спиной Оакима медленно тает – теперь там бесконечность.
С безвольно висящей рукой, ощерившись по-собачьи, на них смотрит Анубис.
– Превосходно, слуга! – приходят слова. – Ты нашел его, ты загнал его в угол. Остается последний удар – и твоя миссия завершится. Используй фугу!
– Нет, – говорит Принц, – он не убьет меня, даже с помощью фуги, пока не узнает то, что давно знаешь ты, Анубис: имя. Его истинное имя идет к нему. Он хочет его услышать.
– Не слушай его, Оаким, – кричит Анубис. – Убей его сейчас же!
– Хозяин, это правда, что он знает мое имя? Мое настоящее имя?
– Он лжет! Убей его!
– Я не лгу. Подними жезл, и узнаешь правду.
– Не дотрагивайся до него! Это ловушка! Ты умрешь!
– Стал бы я громоздить все эти сложности, чтобы убить тебя, Оаким? Кто бы из нас ни умер от руки другого, выиграет лишь шакал. Он это знает и послал тебя совершить подлость. Смотри, как он смеется!
– Потому что я выиграл, Тот! Оаким пришел убить тебя!
Оаким приближается к Принцу, затем наклоняется и берет жезл.
Он кричит, и Анубис вздрагивает от этого. Затем крик в его горле превращается в смех. Он поднимает жезл вверх.
– Молчать, пес! Ты использовал меня! О, как ты меня использовал! Тысячу лет ты обучал меня смерти, чтобы я без содрогания мог убить моего сына и моего отца. Но теперь ты смотришь на Сета Разрушителя, и дни твои сочтены! – глаза его сверкают сквозь перчатку, которая покрывает все его тело, и он стоит в воздухе. Луч голубого света бьет из жезла, но Анубис успевает растаять раньше: с ними остается лишь его вой.
– Сын мой, – говорит Сет, касаясь плеча Тота.
– Сын мой, – отвечает Принц, склоняя голову. Позади них тает кольцо зеленого пламени.
А темная вещь все кричит и плачет где-то во тьме.
СЛОВА

Между мной и тобою – слова,
как раствор разделяют и держат
наши страсти и тайную нежность,
но сказать их – узнать, что права
одинаковость наша под кожей...
О, как странны они и – похожи
на стремящийся к вечности шпиль..
И – наставшее завтра – сегодня,
но оно есть – не капля чернил,
а текущее в вечность пространство...
Нас с тобой голосов постоянство
окружает, как вечная ночь.
Влажно стерты и смазаны лица,
двери заперты – нам не помочь!
И раствор – отмечает границы...

– Что это значит? – спрашивает лорд Юискиг Рыжий, отправившийся с двадцатью своими людьми поднимать Пограничный край против Дилвита Лигламентского.
Его отряд сквозь туман вглядывается в скалу, на которой высечены слова.
– Я слышал об этом, мой повелитель, – отвечает его капитан. – Это дело рук поэта Фрамина: у него занятный способ – он бросает свои поэмы на ближайший мир, и куда бы те ни упали, они сами записывают себя в самом надежном месте, какое только найдут. Фрамин гордится тем, что записал притчи, проповеди и поэмы на камнях, листьях и в ручьях.
– О, так это он? Ну а что означает эта поэма? Можно ли ее считать добрым предзнаменованием?
– Она ничего не означает, Повелитель, ведь все знают, что Фрамин безумен, как голинди во время гона.
– Ну, тогда давайте помочимся на нее и поедем дальше.
– Да, Повелитель.
ТЕНЬ И МАТЕРИЯ
– Отец? – кричит тень черной лошади на стене.
– Да, Тифон.
– Отец! – крик разрывает барабанные перепонки, – Анубис сказал, что ты погиб!
– Он солгал. Осирис тоже, должно быть, уверял, что ударил Молотом для спасения Вселенной, так как я проигрывал битву?
– Именно так он и сказал, – говорит Принц.
– Но я не проигрывал, я выигрывал сражение. Он хотел убить меня, а не Безымянное.
– Как тебе удалось спастись?
– Я ушел в фугу в момент удара. Но Осирис все-таки задел меня, а Анубис нашел, бесчувственного, и утащил в свой Дом, а мои доспехи разбросал по всем Средним Мирам. Он готовил меня, чтобы сделать своим послушным орудием.
– Чтобы убить Тота?
– Именно.
– Так пусть он умрет! – говорит Тифон и, очерчиваясь пламенем, встает на дыбы.
– Постой, брат, – останавливает его Принц, – ему это не удалось, а шакала мы могли бы еще использовать...
Но тень черной лошади уже исчезла, и Принц опускает голову. Затем смотрит на Сета:
– Не стоит ли его остановить?
– Зачем? Анубис и так уже прожил лишнюю тысячу лет. Пусть теперь защищает себя сам. Никто, даже я, не сможет остановить Тифона, когда он в безумии.
– Хорошо, – говорит Принц и, обернувшись, долго и пристально смотрит на Фрамина.
– Если хочешь служить мне и дальше, мой бывший Ангел Седьмой Станции, отправляйся в Дом Мертвых. Там скоро потребуется присутствие кого-то, кто умеет обращаться с его механикой.
– Тифон был Ангелом Дома Огня, – напоминает Фрамин.
– Я боюсь, что он отомстит, но не останется в доме Мертвых. Насколько я знаю своего брата, Тифон потом будет разыскивать направившего Молот: следовательно, он возьмется за Осириса.
– Тогда перенеси меня в Дом Мертвых. Мадрак, ты составишь мне компанию?
– Если я не нужен Принцу здесь.
– Нет. Ты можешь идти.
– Повелитель, – говорит Фрамин, – ты доверяешь мне, хотя в войне станций я не был с тобой...
– Те дни ушли, и мы стали другими, не так ли?
– Я надеюсь, что так – и благодарю тебя.
Принц скрещивает руки на груди и склоняет голову. Фрамин и Мадрак исчезают.
– Чем, – говорит Стальной Генерал, – я могу помочь тебе?
– Мы снова отправимся сражаться с Безымянным, – отвечает Принц-Который-был-Тысячей. – Ты будешь с нами, чтобы прийти на помощь?
– Тогда я позову Бронза?
– Зови.
Ветры гонят пыль. Сквозь нее пробивается в следующий день усталое солнце Марачека.
ХОЗЯИН ДОМА МЕРТВЫХ
Фрамин стоит в Великом Зале Дома Мертвых, опираясь на свою трость Майского Дерева. От нее разлетаются молнии и исчезают в проходах, видимых и невидимых, сходящихся в этом месте.
Мадрак переминается с ноги на ногу и озирается. Глаза Фрамина сверкают, и зеленые огни пляшут в них.
– Ничего. Ничего живого. Нигде, – сообщает он.
– Значит, Тифон нашел его, – говорит Мадрак.
– Тифона здесь тоже нет.
– Значит, он убил его и ушел. Надо думать, теперь он ищет Осириса.
– Может быть, и так...
– А что еще могло случиться?
– Не знаю. Но теперь по воле Принца хозяин здесь – я, и Анубис больше меня не интересует. Есть дела поважнее: надо найти источники энергии и понять, как управляют ими. Об остальном позаботится Принц.
– Тем не менее однажды ты обманул его доверие...
– Да. И он простил меня.
Затем Фрамин усаживается на трон Анубиса, и Мадрак опускается на колени, воскликнув:
– Аве, Фрамин, Хозяин Дома Мертвых!
– Ну-ну, приятель, ты не должен гнуться передо мной. Встань, пожалуйста. Мне понадобится твоя помощь: Дом Мертвых не слишком похож на Седьмую Станцию, которой я когда-то правил... – И замолкает надолго, изучая секретные кнопки управления на троне.
– Анубис! – голос идет ниоткуда, и это не голос Мадрака. Фрамин подражает лаю:
– Да?
– Ты был прав. Гор проиграл и вернулся. Но он опять ушел.
Это голос Осириса.
Фрамин чертит в воздухе тростью, и перед ним открывается окно.
– Привет, Осирис, – говорит он.
– Итак, Принц, наконец, ударил, – задумчиво говорит Осирис. – Полагаю, следующим буду я?
– Надеюсь, нет, – говорит Фрамин. – Я сам слышал, как Принц обещал Гору не мстить тебе – в обмен на определенные услуги.
– Тогда что же стало с Анубисом?
– Точно не знаю. Тифон приходил сюда убить его, а я пришел позже – убрать за Тифоном и поддержать Дом. Либо Тифон убил его и ушел, либо Анубис ускользнул, и тень черной лошади гонится за ним. Так что послушай, Осирис: что бы там ни обещал Принц, ты в опасности. Тифон об обещании Принца не знает и сам его не давал. Узнав истинную историю от самого Сета и услышав подтверждение от Принца, он будет мстить тому, кто опустил Молот...
– Сет... жив?
– Да. Некоторое время он был известен как Оаким.
– Посланец Анубиса!
– Именно. Пес лишил его воспоминаний и послал убить собственного сына – и отца. Тифону было отчего разгневаться!
– Чума на всю кровавую семейку! А что стало с моим сыном? Он, правда, оставил мне эту записку, и... Конечно!
– Что «конечно»?
– Еще не поздно. Я...
– Позади тебя, на стене! – кричит Фрамин. – Тифон!
Осирис бежит со скоростью, странной для его положения. Он прыгает к зеленому гобелену, откидывает его в сторону и бросается в проход. Тень скользит за ним и встает на дыбы. Когда она отходит, в гобелене и в самой стене остается дыра, напоминающая очертания лошади.
– Тифон! – зовет Фрамин.
– Я здесь, – слышится голос. – Зачем ты предупредил его?
– Тот даровал ему жизнь.
– Я не знал.
– Ты слишком поспешил уйти и многого не слышал. Впрочем, Осирису уже все равно.
– Нет. Боюсь, он убежал от меня.
– Убежал?
– Его не было в кабине, когда я уничтожил ее.
– Возможно, это и к лучшему. Послушай, мы можем использовать Осириса...
– Нет! Между нашей семьей и этим никогда не может быть мира, а свои рыцарские сантименты брат пусть оставит при себе. Я люблю Тота, но не собираюсь связывать себя его обещаниями. Я буду обыскивать этот Дом, пока не найду Осириса и не отправлю его в Скагганакскую Пропасть!
– Как уже сделал с Анубисом?
– Нет! Анубис скрылся! Но это ненадолго...
Тифон встает на дыбы, окутывается огнем и исчезает.
Фрамин рубит воздух тростью – окно захлопывается.
– Анубис еще жив, – глядя куда-то вбок роняет Мадрак.
– Очевидно.
– Что мы будем делать?
– Я еще не во всем здесь разобрался. Продолжим?
– Я устал, Фрамин.
– Тогда иди отдохни. Любая комната – твоя. Где поесть, ты знаешь.
– Найду.
– Тогда до скорого.
– До скорого, Повелитель.
Мадрак выходит из зала и бродит по Дому Мертвых, пока не попадает в комнату, где как статуи стоят мертвые. Он садится среди них – и говорит:
– Я был ему верным слугой. Послушай меня, женщина с грудями, как дыни. Я был ему верным слугой. Поэт вел войну с другими Ангелами, зная, что идет против его воли. Но он прощен и возвышен. А кто я? Слуга слуги!
...Это несправедливо...
– Я рад, что ты согласна со мной. А ты, парень с десятью руками, ты нес дикарям веру и нравственность? Побеждал ли голыми руками чудовищ и волшебных зверей?
...Конечно, нет...
– Вот видишь... – Мадрак похлопывает себя по бедру. – Вот видишь, на свете нет справедливости, а добродетель осквернена и обманута. Что стало с Генералом? Сколько лет он бьется, чтобы люди ни в горе, ни в гневе не теряли человечности? Воздалось ему? Жизнь отняла у него даже его тело. И это справедливость?
...Едва ли...
– Все придут к этому, несчастные! Все станут истуканами в Доме Мертвых, кем бы ни были, что бы ни делали. Вселенная никогда не благодарит. Дающему никогда не воздается. О, Ты-Кто-Может-Быть, почему ты так все устроил – конечно, если Ты действительно все это устраивал, – почему? Я служил, как мог. Тебе и Принцу, Твоему воплощению. Чем вы меня наградили? Услужением зеленобородому в этом поганом склепе. Ну что ж, великие, слуга не горд, он молчит и кланяется. Но Сет будет биться с Безымянным без перчатки Энергий!
– ...Я не ослышался?
Вздрагивает Мадрак и видит статую, которой раньше не было; и в отличие от других, она двигается.
Ее голова – это голова шакала, а красный язык вылетает вперед и тут же убирается обратно.
– Ты?! Нетрудно спрятаться от Фрамина, но убежать от Тифона...
– Это мой Дом. Пройдет немало веков, прежде чем кто-то другой узнает все его тайны.
Мадрак встает, и посох вращается в его руках.
– Я не боюсь тебя, Анубис. Я сражался во всех местах, где хоть раз звучало Слово. Я многих отправил в этот Дом и пришел сюда сам, как победитель, а не как жертва.
– Тебя победили давным-давно, Мадрак, а ты только теперь понял это.
– Молчать, шакал! Ты говоришь с тем, кто держит в руках твою жизнь.
– А ты говоришь с тем, кто держит в руках твое будущее.
– Что ты имеешь в виду?
– Ты сказал, что Сет вновь идет биться с Безымянным?
– Это правда. И когда Безымянное умрет, наступит Золотой Век.
– Ха! Прибереги метафизику для других, проповедник. Ответь-ка лучше на другой вопрос, и я скажу тебе нечто очень приятное.
– Какой еще вопрос?
Анубис делает шаг вперед, правая рука его висит безвольно:
– Что с перчаткой Энергий?
– О, – говорит Мадрак, извлекая перчатку из-под своей рясы и надевая ее на правую руку. – Кода я нашел эту штуку, я собирался с ее помощью обращать миры, – перчатка доползает до его локтя, затем до плеча. – Я не знал, что Оаким – это Сет, и соблазнился оставить ее себе. Поэтому я подменил ее своей собственной перчаткой-что-растет, такой, каких много. Перчатка Энергий обладает особенной мощью, а моя прежняя – обычные доспехи... – Перчатка покрывает его спину и грудь.
– Дай я тебя расцелую в жирные щеки, – говорит Анубис. – Теперь у Сета будет меньше шансов против Безымянного. И предательство ты задумал с самого начала. Ты умнее, чем я думал, Проповедник!
– Меня использовали и я соблазнился...
– Не больно-то тебя используешь. О, нет. Теперь ты носишь перчатку, и я предлагаю союз...
– Заткнись, пес! Ты не лучше остальных. Сейчас у меня кое-что нужное тебе, и ты готов лизать мне задницу. Хватит! Что бы я ни делал со своей новообретенной силой, я использую ее для одного-единственного человека – для себя самого!
– Союз, который я предлагаю, выгоден не только мне.
– Стоит мне поднять тревогу, и тебя свяжут так крепко, что не поможет все твое коварство. Стоит мне шевельнуть посохом – и твои мозги украсят стены. А теперь говори, змеиный язык, но помни об этом. Говори, а я послушаю!
– Если Осирис еще жив, – усмехается Анубис, – и если мы сумеем добраться до него, втроем мы одолеем Тота.
– Осирис пока жив, но сколько это продлится, сказать не берусь. Тифон ищет его по Дому Жизни.
– У нас есть шанс, очень хороший шанс наверстать все – раз у тебя перчатка. Я знаю, как попасть в Дом Жизни, и, кажется, догадываюсь, как спасти Осириса.
– А дальше что? Мы даже не знаем, где произойдет битва с Безымянным.
– Всему свое время. Ну что, ты идешь?
– В Дом Жизни я пойду. Тот хочет, чтобы Осирис жил, так пусть его воля исполнится. Я же тем временем подумаю.
– Этого вполне достаточно.
– Смотри, как растет перчатка! Дальше, чем прежде! В этот раз она дошла до бедер.
– Превосходно! Чем ты сильнее, тем лучше для всех нас.
– Постой, ты всерьез считаешь, что втроем мы сможем одолеть Тота, Сета и Стального Генерала?
– Я не считаю – я уверен.
– И как ты собираешься это проделать?
– Молот может ударить вновь, – вскользь замечает Анубис.
– Он еще существует?
– Да, и хозяин его – Осирис.
– Ну хорошо, пусть так. Предположим, удастся договориться даже с Фрамином, который теперь хозяин в твоем Доме, но как ты договоришься с остальными? Как быть с тенью лошади, которая будет преследовать нас до конца наших дней, ведь она не принадлежит нашему пространству и ее нельзя ни уничтожить, ни усмирить?
Анубис отворачивается.
– Тифона я боюсь, – соглашается он. – Несколько столетий назад я создал оружие... нет, не оружие – вещь, которая, как мне показалось, сможет связать его. Когда недавно я попытался ее применить, тень коснулась ее и уничтожила... уничтожила вместе с силой моей руки... Да, против Тифона у меня нет ничего, кроме моего разума. Но нельзя же упускать империю из страха перед единственной тенью... Если бы мне знать секрет его силы...
– Он упоминал Скагганакскую Пропасть.
– Такого места не существует.
– Я никогда раньше не слышал о ней. Что это?
– Может быть, легенда, фантазия, вымысел. Я не знаю.
– И о чем эти легенды рассказывают?
– Абсурд. Не будем тратить время напрасно.
– Если ты хочешь моей помощи, то ответишь мне. Смотри, перчатка уже достигает колен.
– Скагганакская Пропасть, иногда ее именуют пропастью в небе, – говорит Анубис, – это место, где кончается все и не существует ничего.
– Во Вселенной много абсолютно пустых пространств.
– Но Пропасть – это, как утверждают, и отсутствие самого пространства. Это бездна, которая не является бездной. Это разрыв в ткани пространства. Это – ничто. Это вероятный пуп Вселенной. Это вход, ведущий в никуда, под, над, за, вне всего. Это – Скагганакская Пропасть.
– Тифон и сам обладает этими качествами, не так ли?
– Да, и будь проклята связь Сета и Исиды! Вот ведь породили чудовище, монстра!
– Нет, Анубис, тут ты загнул! Не всегда же он был таким? Как бы Ведьма выносила его такого?
– Не имею понятия. Он старше меня. Все это поганое семейство окутано загадками и тайнами. А теперь пошли в Дом Жизни.
Мадрак кивает.
– Показывай дорогу.
НОЧЬ СТАНОВИТСЯ ГОРОМ
Он идет там, где перемещаются волны энергий и где никто не знает его имени. Но если спросить у любого создания, обитающего в этом мире, то оно скажет, что кое-что слышало о нем. Потому что он – бог, и сила его почти безмерна. Однако он побежден. Принц-Который-был-Тысячей, его брат, поверг его в схватке, защищая свою жизнь и те жизни, которыми некогда управлял.
Гор идет по ярко освещенной улице, а вокруг него ночь, огни и пляшущие тени.
Гор знает, зачем пришел на эту странную улицу этого странного мира: он в смятении. Он нуждается в помощи. Ему нужен оракул. Он хочет получить совет.
Мрак неба, яркие огни по краям улицы, места развлечений и люди, веселящиеся в них.
Кто-то преграждает ему путь. Гор хочет обойти его, сходя на мостовую, но человек не отстает и хватает его за руку.
Гор дует на него – дыхание падает с силой урагана. Человека уносит прочь, и бог идет дальше.
Он видит предсказателей. Его зазывают гадальщики по картам Таро, астрологи, нумерологи и предсказатели по Книге Перемен. Но бог в красной набедренной повязке проходит мимо.
Наконец он попадает туда, где нет людей. Здесь предсказывают машины. Он наугад выбирает кабину и входит.
– Что? – спрашивает кабина.
– Вопрос, – отвечает Гор.
– Минуту.
Раздается металлический щелчок, и открывается внутренняя дверь.
– Войдите в палату.
Гор входит в маленькую комнату. В ней, оказывается, стоит кровать. На ней женское тело, сочлененное со светящейся консолью, в стене над ней вмонтирован динамик.
– Ложитесь на блок вопроса, – инструктирует его голос из динамика.
Сбросив набедренную повязку, Гор выполняет указание.
– Правило состоит в том, что на ваши вопросы будут даваться ответы до тех пор, пока вы в состоянии удовлетворять меня, – сообщает голос. – Что именно вы желаете знать?
– У меня проблема: я в раздоре с братом. Я пытался убить его и потерпел неудачу. Я не могу решить, нужно ли мне разыскивать его, чтобы биться вновь...
– Информация недостаточна. Какого рода ссора? Кто ваш брат? Кто вы?
...Отвратителен запах сирени, и соцветия роз – лес ранящих в кровь шипов, и сад памяти полнится букетами безумия...
– Быть может, я пришел не туда?
– Быть может – да, а быть может, и нет. Вы просто не знаете правил.
– Правил? – и Гор смотрит вверх на квадратное отверстие динамика. И падает песчинками монотонный голос:
– Я не пророк и не ясновидец. Я – электро-механо-биологический адепт божественной Логики. Моя цена – наслаждение, и ради него я взываю к своему богу для любого индивида, но чтобы сделать это, я нуждаюсь в более полной информации. В вашем случае у меня недостаточно данных, чтобы ответить на вопрос. Поэтому любите меня и рассказывайте дальше.
– Я не знаю, с чего начать, – вздыхает Гор. – Мой брат когда-то правил всем.
– Стоп! Ваше утверждение алогично...
– ...И вполне правильно. Имя моего брата – Тот, хотя иногда его называют Принцем-Который-был-Тысячей. Было время, когда все Средние Миры жили под его властью...
– Моя память указывает на существование некоего мифа о Повелителе Жизни и Смерти. Согласно мифу, у него не было братьев.
– Правильно. Это, честно говоря, семейная тайна. У Исиды было три сына, и только один из них – от ее законного супруга, Осириса, а два – от Сета Разрушителя. От Сета она родила Тифона и Тота. От Осириса – меня, Мстителя-Гора.
– Ты – Гор?
– Именно.
– Ты хочешь убить Тота?
– Это было порученной мне миссией.
– Ты не сумеешь этого сделать.
– О-о-о!
– Пожалуйста, не уходи. Ты мог бы задать еще какие-нибудь вопросы.
– Я не могу их придумать!
Но Гор не может и уйти. К своему удивлению, он увлечен любовью с машиной.
– Что же ты такое? – спрашивает он наконец.
– Я рассказывала тебе.
– И все же – как ты стала и машиной, и женщиной одновременно?
– На этот вопрос я не могу ответить, пока не буду удовлетворена полностью. Но я постараюсь утешить тебя...
– Спасибо. Ты добра.
– Это ведь мое наслаждение.
– Мне кажется, когда-то ты была человеком...
– Верно.
– Почему же ты стала такой?
– Я уже говорила, что не отвечу сразу.
– Могу я помочь тебе, исполнить какое-нибудь твое желание?
– Да.
– Как именно?
– Мне нельзя говорить.
– Ты уверена, что Гор не может убить Тота?
– По мифам, которые мне известны, вероятность этого равна нулю.
– Если бы ты была смертной женщиной, я бы хорошо к тебе относился.
– Что это значит?
– Я бы любил тебя за твою неповторимую честность.
– О, бог мой, что сделал ты! Ты спас меня!
– Спас?
– Я была обречена на это существование, пока кто-то больший, чем человек, не посмотрит на меня с любовью.
– Я мог бы смотреть на тебя и так. Что тут невероятного?
– Да, но ведь я слишком часто... слишком многие...
– Ты не знаешь бога Гора.
– Нет, это невозможно!..
– Но я еще никого не любил. Может, поэтому и люблю тебя.
– Бог Гор любит меня?
– Да.
– Ты мой повелитель, и ты пришел!
– Я не...
– Подожди минуту. Сейчас случится самое главное.
Гор приподнимается.
ЧТО ЕСТЬ СЕРДЦЕ
Фрамин идет по Дому Мертвых. Окажись вы тут, вы бы не увидели ничего. Всюду слишком темно, чтобы видеть. Но Фрамин видит.
Он идет по громадному залу, и когда достигает определенной точки, загорается свет – тусклый и оранжевый, протискивающийся в самые дальние углы.
Мертвые поднимаются из прозрачных прямоугольников, открывающихся в полу, поднимаются не дыша, не мигая, они покоятся на невидимых катафалках в двух футах над полом, и одежда их и кожа – всех цветов, и тела их – всех времен. У некоторых крылья, у других хвосты, у кого-то рога или длинные когти. У некоторых есть все это, в иных встроены детали машин, в других – нет.
Слышатся стоны, скрипенье ломких суставов. Шуршание, пощелкивание, шелест; они садятся, затем встают.
Затем все склоняются перед ним, и единственное слово дрожит в воздухе:
– Хозяин...
Он смотрит на мертвых зелеными глазами, и откуда-то доносится до него смех. Короткое мгновение, и – она стоит рядом с ним.
– Фрамин, твои новые подданные свидетельствуют тебе свое почтение!
– Леди?! Как ты попала сюда? Она снова смеется и не отвечает.
– Я тоже пришла почтить тебя. Аве, Фрамин, Повелитель Дома Мертвых!
– Ты добра, леди.
– Я более чем добра. Конец близится, и то, чего я хочу, почти у меня в руках.
– Это ты подняла мертвых?
– Конечно.
– Где Анубис?
– Не знаю, но могу помочь тебе найти его.
– Тогда верни их обратно, и я смогу попросить твоей помощи. И еще смогу спросить, чего же ты хочешь.
– А я смогу рассказать тебе!
И мертвые вдруг ложатся в свои могилы, и меркнет оранжевый свет.
– Ты знаешь, от кого бежал Анубис? – спрашивает он.
– Нет, я слишком недолго на Средних Мирах.
– Он ушел, преследуемый твоим сыном Тифоном.
Огненная Ведьма улыбается под вуалью.
– То, что Тифон жив, радует меня безмерно, – говорит она. – Где он сейчас?
– Охотится за Осирисом. Может быть, он уже избавил Средние Миры и от шакала, и от птицы.
Она хохочет, а ее фамильяр вспрыгивает к ней на плечо и хватается за живот от смеха.
– Неужели это случится сейчас? Я не отказалась бы взглянуть...
– Пожалуйста, – отвечает Фрамин и чертит в темноте воздуха зеленое окно.
Исида подходит к нему и берет его руку в свои. В воздухе возникает движение. Это тень черной лошади, в одиночестве скользящая по стене.
– Ничего нового, – заключает Фрамин.
– Да, но зато я вновь увидела своего сына, носящего в себе Пропасть Скагганака. А где может быть его брат?
– Со своим отцом, ведь они опять отправились сражаться с Безымянным.
Исида опускает глаза, и изображение в окне теряет четкость.
– Я хотела бы взглянуть и на это, – наконец говорит она.
– Прежде надо найти Анубиса и Осириса, если они еще живы. И Мадрака.
– Хорошо.
Изображение внутри изумрудной рамки медленно обретает новую форму.
НА БЕРЕГУ И НАД ВОЛНАМИ
...Встав там, он следит за Вещью-что-кричала-в-ночи. Она больше не кричит.
Освобожденная, она наклоняется к нему башней дыма, седой бородой в пустоте...
Поднимая Звездный жезл, он чертит на ней огненные узоры.
Она приближается...
Огни пробегают все цвета спектра и исчезают. Она вздрагивает, и руки его точнее нацеливают жезл.
Она свивается в кольца вокруг него, отступает... Стоя там, над облаками и над всем, он обрушивает на нее молнии.
Звездный жезл вибрирует в его руке, испускает вой, вспыхивает нестерпимым сиянием. Вещь отступает. Сет шагает по небу, преследуя ее. Она скручивается, падает, стелется по поверхности планеты.
Преследуя ее. Сет встает на вершину горы, и где-то над луной следом идут Принц и Генерал.
Сет смеется, и жар взрывающегося солнца хлещет тварь.
Но она разворачивается и бросается к нему, и Сет отступает через континент, поднимая за собой дымные смерчи.
Ураганы качают растрепанными головами. Шаровые молнии катятся по небу, и вечные сумерки озаряются языками пламени, падающими на Вещь-что-плакала.
Но она все идет, и там, где она ступает, падают горы. Далеко внизу гулко трясется земля, а сандалии на ногах Сета оставляют следы ударами грома.
Проливаются дожди, сгущаются облака, и огненные воронки раскалывают землю.
Тварь приближается, нападает, и путь ее – пламя и прах, прах и пламя.
Жезл звенит, как колокол, и моря выплескиваются из берегов.
Тварь атакуют все стихии, но она все равно надвигается.
Сет рычит, и скалы перемалываются в порошок, и ветры раздирают облака на части, вертят ими и соединяют вновь.
Тварь кричит, и Сет, стоя одной ногой в море, улыбается и поднимает вихри.
Она надвигается, и воздух леденеет от ее дыхания. Тайфун взвивается под рукой Сета, и молнии беспрерывно сыплются вокруг. Земля разрушается и оседает.
Сет и тварь бьют одновременно, и континент под ними разваливается.
Океаны начинают бурлить, и небо вспыхивает всеми красками северного сияния.
Три слепяще-белых огненных иглы пронзают тварь, и она отступает к экватору. Сет идет за ней, а хаос идет за Сетом. Раскаты грома над экватором и удары, удары, удары Звездного жезла, пронзающие небо насквозь...
Дым оттенка тусклого изумруда заволакивает мир, и слуга судьбы – Время меняет цвета декораций на сцене.
Плач и далекий удар колокола, и падают оковы моря и воды вздымаются, как колонны Помпеи в тот день, когда они были разрушены; и жар, жар кипящих океанов поднимается с ними; и нечем дышать в раскаленном, сгустившемся воздухе. Уходя в темпоральную фугу, Сет распинает тварь на кресте тлеющего неба, а она все кричит и отбивает его удары, и порывается ударить сама. И хотя броня Сета не есть истинная Перчатка Энергий, она цела, потому что Вещь-что-плачет не коснулась его. Он рассыпает бусины пламени, и изнуренная девятнадцатью ранами тварь обрушивается в себя. Снова бьют молнии, и Вещь-что-плачет-в-ночи коллапсирует в тяжелый кегельный шар, опасный и злобный. Он вопит, разрывая барабанные перепонки, и Сет зажимает уши, но продолжает лить на нее лучи своего оружия.
Затем нестерпимый вопль исторгается из самого жезла. Клинок розового огня падает на тварь.
Она становится длиннобородым стариком ростом в несколько миль...
Она поднимает руку, и пламя загорается вокруг Сета.
Но Сет вздымает свой жезл, и тьма пожирает пламя, и зеленый трезубец вонзается в грудь твари.
Падая, она превращается в сфинкса, и он раскалывает его ультразвуком.
Она превращается в сатира, и он кастрирует его серебряными щипцами.
Тогда, раненая, она возносится на трехмильную высоту коброй черного дыма, и Сет знает, что момент настал. Он поднимает Звездный жезл и направляет его...