ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ,

которая заканчивается удивительной репликой Карефиноту

Наступила зима, под этими широтами все же достаточно суровая. Давали себя чувствовать первые холода, и следовало ожидать дальнейшего понижения температуры. Годфри правильно поступил, перенеся очаг внутрь жилища. Работы по возведению ограды к тому времени уже закончились, а прочная дверь обеспечивала безопасность жителям Вильтри.

В течение шести недель, то есть до середины января, на острове свирепствовали такие ураганы, что уходить далеко от дома было просто невозможно. Стволы гигантских секвой раскачивались от сильного ветра, срывавшего сухие ветки, которые тут же подбирались и складывались про запас: огонь в очаге не затухал, пожирая много топлива.

Наши островитяне должны были закутаться во все теплое, что нашлось в сундуке. Во время походов за камасами больше всего выручали куски шерстяной материи, но так как погода с каждым днем ухудшалась, и эти экскурсии пришлось сократить до минимума. Об охоте нечего было и думать: намело столько снегу, словно остров Фины находился не в тропической зоне, а где-то у Полярного круга.

Северная Америка, благодаря дующим с севера ветрам, — одна из самых холодных стран земного шара. Зима в ней длится до середины апреля, и с морозами приходится выдерживать настоящую борьбу. Поневоле напрашивался вывод, что остров Фины, вопреки предположениям Годфри, лежал примерно на тех же широтах — севернее Сан-Франциско.

Нужно было как можно лучше приспособить жилище к зиме. Правда, ветер туда не проникал, но сырость и холод ощущались. Поэтому наши Робинзоны, пока хватало провизии, заботились главным образом об утеплении Вильтри. Когда стало подходить к концу засоленное черепашье мясо, пришлось принести в жертву желудку несколько коз, агути и овец, поголовье которых почти не увеличивалось с тех пор, как они попали на остров.

Было от чего предаваться грустным размышлениям!

Как раз в это время Годфри заболел сильной лихорадкой, не отпускавшей его около двух недель. Не будь в его распоряжении лекарств, найденных в том же сундуке, вряд ли бы он быстро поправился. В отличие от Тартелетта, не способного оказать больному никакой помощи, Карефиноту ухаживал за ним так самоотверженно, что во многом способствовал его выздоровлению.

Трудно передать, какие Годфри испытывал муки, как он сожалел о прошлом и винил себя за все случившееся, за то ужасное безвыходное положение, в котором очутился по своей же вине! Сколько раз в лихорадочном бреду он звал свою невесту Фину и дядюшку Виля, которые находились за сотни миль, и, казалось, были для него навсегда потеряны! Как проклинал он теперь жизнь Робинзона, которая так пленяла его юношеское воображение и представлялась непостижимым идеалом! И вот суровая действительность заставила его, городского-жителя, испытать все трудности существования на лоне природы и даже отнять надежду вернуться когда-нибудь в родной дом…

Так прошел самый грустный из всех месяцев — декабрь, и только перед новым годом Годфри стал понемногу поправляться.

Что касается Тартелетта, то он, по милости судьбы, чувствовал себя превосходно, хотя и не переставал охать и стонать. И подобно тому, как грот нимфы Калипсо после отъезда Одиссея „перестал оглашаться веселыми звуками“, так и в Вильтри больше не звучала карманная скрипка: ее струны затвердели от холода.

Годфри тревожило не только присутствие хищных зверей, но и возможное появление туземцев. Раз уж им стало известно, что на острове находятся люди, ничто им не помешает сюда вернуться, а бревенчатый забор вряд ли от них защитит: Придя к такому заключению, Годфри решил, что самым надежным убежищем будут ветви секвойи, и поэтому следует позаботиться о более быстром и удобном способе подъема, а также о защите входного отверстия от непрошеных гостей, если бы они попытались проникнуть внутрь дупла.

С помощью Карефиноту Годфри устроил в стенках секвойи ступеньки и соединил их веревкой, свитой из волокнистых растений. Таким образом в жилище Робинзонов появилась лестница.

— Ну, вот! — с улыбкой сказал Годфри, кончив работу. — Теперь у нас два дома: внизу — городской, а сверху — загородный.

— Я предпочел бы погреб, но только на Монтгомери-стрит, — ответил Тартелетт.

Наступили рождественские праздники, которые всегда так весело встречают в Соединенных Штатах Америки. Первый день нового года, наполненный радостными детскими воспоминаниями, был дождливым, снежным, холодным и мрачным.

Вот уже пять месяцев, как потерпевшие крушение на „Дриме“ были отрезаны от всего мира.

Начало года не только не казалось счастливым, но сулило еще более суровые испытания.

Снег шел, не переставая, до 17 января. В этот день Годфри выпустил животных на луг, чтобы они сами позаботились о пропитании.

К вечеру опять стало холодно и сыро. Остров и темные очертания секвой вскоре погрузились в глубокий мрак.

Годфри и Карефиноту, вытянувшись на своих постелях, напрасно старались заснуть. Около десяти часов они услышали доносившийся с севера отдаленный шум, который постепенно становился все отчетливее.

Ошибки быть не могло. Поблизости бродили хищные звери. К страшным завываниям тигра и гиены присоединилось дикое рычание пантеры и льва. Какой» это был ужасный концерт!

Годфри, Тартелетт и негр немедленно вскочили, охваченные неописуемым страхом. Надо заметить, что Карефиноту выказывал не только страх, но и крайнее удивление.

Так в отчаянной тревоге прошло два долгих часа. Рычание слышалось все ближе и ближе и вдруг сразу прекратилось, как если бы стая диких зверей, не зная местности, по которой проходила, вдруг подалась в другую сторону. Быть может, Вильтри избежит нападения?

«Так или иначе, — думал Годфри, — если нам не удастся уничтожить всех этих зверей до последнего, покоя на острове не будет».

Вскоре после полуночи возобновился яростный рев. Хищники теперь находились в непосредственной близости от Вильтри.

Но откуда здесь взялись дикие звери? Ведь не могли же они приплыть по морю на остров Фины? Значит, они были здесь раньше, еще до появления Годфри! В таком случае, что побуждало их так старательно прятаться и почему во время экскурсий по острову и охоты в самых отдаленных местах, если не считать случайной встречи с медведем и тигром, он ни разу не напал на их след? И где находится таинственное логово, в котором скрывались все эти львы, гиены, пантеры и тигры? Из всего непонятного, что творилось до сих пор на острове, внезапное нападение зверей было самой необъяснимой загадкой.

Карефиноту, казалось, не верил ушам своим, содрогаясь от грозного рева. При свете очага можно было заметить, как на его черном лице появлялись странные гримасы.

Тартелетт то жалобно хныкал, то причитал в своем углу. Он забрасывал Годфри вопросами, но тот не имел ни желания, ни возможности ему отвечать. Перед лицом страшной опасности юноша измышлял средства, как ее предотвратить.

Он не раз выходил с Карефиноту к бревенчатой ограде, чтобы убедиться, крепко ли заперта дверь.

Вдруг, откуда ни возьмись, стадо домашних животных со страшным шумом бросилось к Вильтри.

Козы, бараны и агути, испуганные рычанием хищных зверей и чуя их приближение, покинули пастбище и в панике устремились к большим секвойям.

— Нужно открыть дверь! — крикнул Годфри.

Карефиноту кивнул головой в знак согласия и молча выполнил приказание.

В ту же минуту стадо ринулось внутрь загородки, а вслед за ним в глубокой темноте метнулись неясные тени и фосфорическим блеском сверкнули зловещие глаза.

Нельзя было терять ни секунды. Годфри не успел опомниться, как Карефиноту втолкнул его в дупло и закрыл дверь Вильтри. Все это туземец проделал в мгновение ока.

Но калитка забора осталась незапертой, и хищники прорвались за ограду. Снова раздался дикий рев, к которому примешивалось жалобное блеяние скота.

Годфри и Карефиноту, прильнув к окошкам, прорубленным в коре секвойи, с трепетом следили за кровавой оргией хищников.

Тигры или львы, пантеры или гиены — в темноте нелегко было разобрать, какие именно звери — накинулись на домашних животных.

Тартелетт, в припадке безумного страха, схватил ружье и, просунув его наружу, собирался спустить курок.

Годфри успел его удержать.

— Остановитесь! — сказал он учителю. — В такой темноте почти невозможно попасть в цель, а у нас-не так много зарядов, чтобы тратить попусту. Нужно подождать до рассвета!

И он был прав. Скорее, чем хищных зверей, пули могли сразить домашних животных, которых было значительно больше. Спасти их теперь казалось совершенно невозможно. Пожалуй, даже благоразумнее было ими пожертвовать, чтобы дикие звери, насытившись, убрались еще до рассвета из Вильтри. Тогда будет время поразмыслить, как уберечься от нового нападения.

«Лучше всего, — думал Годфри, — воспользоваться ночным мраком, чтобы не выдать хищникам своего присутствия и не дать им повода предпочесть людей домашним животным».

Но обезумевший от ужаса Тартелетт не способен был внимать ни просьбам, ни уговорам. И тогда Годфри без лишних слов отобрал у него ружье. Учитель танцев в отчаянии упал на свою постель, проклиная и путешествия, и путешественников, и вообще всех маньяков, которым не сидится дома.

Тем временем Годфри с Карефиноту снова заняли наблюдательные посты, не в силах помешать ужасной резне, происходившей в нескольких шагах от Вильтри. Блеяние коз и баранов мало-помалу стихло. По-видимому, часть стада звери уже успели растерзать, а уцелевшие животные выбежали за ограду — навстречу неминуемой смерти. Гибель домашнего скота была невосполнимой потерей для маленькой колонии. Но будущее сейчас мало занимало Годфри, все его мысли были поглощены настоящим.

Около часа ночи рычание и вой хищников на несколько минут прекратились, но Годфри и Карефиноту продолжали стоять у окошек: им казалось, что в ограде Вильтри мелькают огромные тени. Доносился неясный шум.

Должно быть, прибежали и другие звери, привлеченные запахом крови. Они обнюхивали гигантское дерево и сновали вокруг него с сердитым рычанием. Некоторые из этих прыгающих теней напоминали огромных кошек. Очевидно, одного стада им было мало: хищников дразнили запахи человеческого жилья.

Годфри и его товарищи боялись пошевельнуться. Сохраняя полное молчание, они надеялись избежать вторжения зверей внутрь секвойи.

Но злосчастный поступок Тартелетта открыл хищникам присутствие людей и свел на нет все предосторожности.

Одержимый галлюцинациями, учитель танцев схватил револьвер и выстрелил наугад, воображая, что на него набросился тигр. Раньше, чем Годфри и Карефиноту успели ему помешать, пуля прошла через дверь Вильтри.

— Несчастный! Что вы сделали! — воскликнул Годфри, подбегая к Тартелетту, в то время как Карефиноту успел отобрать у него оружие.

Но было уже поздно. В ответ на выстрелы раздалось рычание… Хищники бросились в атаку. Громадные когти раздирали кору секвойи, трясли дверь, недостаточно прочную, чтобы противостоять подобному натиску.

— Надо защищаться! — крикнул Годфри.

Схватив ружье и привесив к поясу патронташ, он снова занял свой пост у одного из окошек.

К его удивлению, Карефиноту сделал то же самое. Да! Туземец схватил другой карабин — оружие, которым они никогда до этого не пользовались — наполнил карманы патронами и тут же устроился у второго окошка.

И вот сквозь амбразуру загремели выстрелы. При свете вспышек Годфри и Карефиноту смогли разглядеть своих врагов.

Внутри ограды, воя от ярости, беснуясь от выстрелов, прыгали и падали под пулями львы и тигры, гиены и пантеры — не менее двух десятков зверей! Их оглушительный рев разносился так далеко, что ему вторили хищники, бродившие в окрестностях Вильтри. Уже можно было расслышать завывания, доносившиеся из леса и прерии. Звери выли все громче, с каждой минутой все ближе подбираясь к Вильтри. Не иначе, как на остров Фины кому-то вздумалось выпустить целый зверинец!

Не обращая внимания на Тартелетта, который в эти критические минуты терял голову, Годфри и Карефиноту хладнокровно продолжали стрельбу. Чтобы не терять даром патронов и бить без промаха, они выжидали появления какой-нибудь тени, затем прицеливались и стреляли в нее. Раздался дикий рев, показавший, что пуля сделала свое дело.

Через четверть часа вой прекратился, потому ли, что звери устали от непрерывных атак, стоивших многим из них жизни, или потому, что ждали рассвета, чтобы возобновить нападение в более благоприятных условиях.

Что бы там ни было, ни Годфри, ни Карефиноту не отходили от смотровых окошек. Негр стрелял так же хорошо, как и Годфри, и если им руководил только инстинкт подражания, то, нужно признаться, что этот инстинкт был у него поразительно развит.

Около двух часов ночи хищники в удвоенном количестве и с удвоенной яростью ринулись в новую атаку. Опасность была неминуемой, защищаться становилось почти невозможно. У подножья секвойи раздался яростный рев. Годфри и Карефиноту со своих наблюдательных постов продолжали бить по метущимся теням. Звери трясли и царапали когтями дверь. В любой момент она могла рухнуть… Через щели доносилось горячее дыхание хищников, стремящихся прорваться в Вильтри.

Годфри и Карефиноту пытались укрепить дверь кольями, на которых держались топчаны, но это была напрасная попытка: дверь сотрясалась от натиска и трещала от могучих толчков.

Годфри понимал, что дальнейшая борьба бесполезна. Если звери ворвутся в Вильтри, огнестрельное оружие не поможет. Юноша стоял, скрестив руки, и с ужасом глядел, как сотрясалась сверху донизу дверь. Больше ничего он не мог предпринять.

В отчаянии он провел рукой по лбу, но тут же овладел собой и крикнул:

— Наверх! Все наверх!

И указал рукой на узкий проход в дупле, выходивший к разветвлению большой секвойи.

Не медля ни минуты, они с Карефиноту, захватив ружья, револьверы и боеприпасы, стали искать Тартелетта, чтобы силой заставить его последовать за ними. До сих пор учитель танцев никак не мог решиться влезть на такую высоту.

Но Тартелетта нигде не оказалось. Пока его товарищи стреляли, напуганный учитель танцев, по-видимому, забрался туда по внутренней лестнице.

— Наверх! — повторил Годфри.

Это было последнее убежище, где можно было чувствовать себя в безопасности. В любом случае, если тигр или пантера вздумают подняться до разветвления Вильтри, можно будет отбить нападение, обстреляв выходное отверстие, через которое они должны будут проникнуть.

Не успели еще Годфри и Карефиноту подняться на тридцать футов, как внутри секвойи послышалось рычание. Очевидно, дверь была сорвана. Опоздай они на несколько минут, их ждала бы неминуемая гибель.

Ускорив подъем, они быстро достигли верхнего отверстия дупла. Вдруг раздался душераздирающий крик. Бедный Тартелетт вообразил, что к нему взбирается пантера или тигр. Несчастный танцмейстер висел на тонкой ветке, вцепившись в нее руками и ногами; ветка сгибалась под его тяжестью и готова была обломиться.

Карефиноту протянул ему руку, заставил спуститься пониже и привязал к дереву своим поясом. Затем Годфри и туземец расположились с разных сторон у развилки, чтобы держать выход из дупла под перекрестным огнем.

Прошло несколько минут тягостного ожидания.

По-видимому, в этих условиях осажденные были в полной безопасности.

Годфри старался разглядеть, что происходит внизу, но в кромешной тьме ничего нельзя было различить. Он начал прислушиваться. Судя по тому, что рычание не прекращалось, звери не собирались покинуть Вильтри.

Вдруг около четырех часов утра внизу, у подножья дерева, мелькнул яркий свет. Потом засветились окна, и в то же время из отверстия дупла повалил едкий дым, поднимавшийся к верхним ветвям.

— Что там случилось? — воскликнул Годфри и тут же догадался, что это такое.

Звери, проникнув внутрь Вильтри, раскидали уголь из очага. Загорелись деревянные топчаны, стол, табуретки, а затем воспламенилась и высохшая кора дерева. Гигантская секвойя горела на самом основании ярким пламенем.

Положение сделалось еще ужаснее, чем прежде. Пламя пожара осветило все вокруг и можно было видеть, как испуганные звери метались у подножья секвойи.

Почти в ту же минуту раздался оглушительный взрыв, потрясший до основания весь ствол гигантского дерева. Сильный напор воздуха вырвался из верхнего отверстия дупла, как при выстреле из оружейного дула.

Это взорвался хранившийся в Вильтри остаток пороха.

Годфри и Карефиноту чудом удержались на месте, а Тартелетта спасло то, что он был привязан к ветвям.

Испуганные звери бросились наутек. Благодаря вспышке пороха, дерево загорелось с еще большей силой. Огонь поднимался внутри огромного ствола, как по вытяжной трубе. Громадные языки пламени лизали внутренние стенки секвойи и доходили до самого разветвления. Сухая кора лопалась с треском, подобно револьверным выстрелам. Зарево пожара освещало не только группу секвой, но и все побережье, от Флагпункта до южного мыса Дримбея.

Огонь быстро распространялся и доходил уже до первого разветвления Вильтри, угрожая Годфри и его спутникам. Неужели им суждено погибнуть в этом огне, против которого они бессильны? Неужели у них остался только один выход — броситься отсюда на землю? Но и в этом случае их ждала верная смерть!

Годфри мучительно соображал, нельзя ли найти какое-нибудь средство для спасения, но придумать ничего не мог. А между тем, загорались уже нижние ветви, и густая пелена дыма, обволакивая все вокруг, закрывала от взоров проблески утренней зари.

Вдруг раздался ужасный треск. Сгоревшая у основания секвойя подломилась и стала медленно падать.

Годфри и его спутники считали себя уже погибшими. Но, к счастью, большая секвойя при падении уперлась в ветви соседних деревьев и осталась в наклонном положении, образуя над поверхностью земли угол в сорок пять градусов.

— Девятнадцатое января! — прозвучал чей-то голос, показавшийся Годфри удивительно знакомым.

Неужели это сказал Карефиноту?.. Да, Карефиноту! Это он, не понимавший до сих пор по-английски, заговорил на английском языке!

— Ты говорил по-нашему? — воскликнул Годфри, спускаясь к нему по веткам.

— Да, я хочу сказать, — ответил Карефиноту, — что сегодня, девятнадцатого января, сюда на остров должен приехать ваш дядя Виль, и если он не приедет — мы пропали!

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ,

в которой объясняется все, что казалось до сих пор необъяснимым

Прежде чем Годфри успел ответить, неподалеку от Вильтри прогремели ружейные выстрелы. В ту же минуту хлынул грозовой дождь, настоящий ливень, загасивший пламя, грозившее уже перекинуться на соседние деревья, к которым, падая, прислонилась большая секвойя.

После всех необъяснимых явлений на Годфри обрушилась новая лавина загадок: Карефиноту, вдруг заговоривший, как истый лондонец, на чистейшем английском языке, сообщение о скором прибытии дядюшки Виля, и, наконец, эти неожиданные ружейные выстрелы.

Годфри казалось, что он сходит с ума, но у него не было времени проверить свои ощущения. Не прошло и пяти минут после того, как раздались выстрелы, когда из-за деревьев показалось несколько матросов во главе с капитаном Тюркотом.

Годфри и Карефиноту тут же стали спускаться по наклонному стволу, хотя внутренние стенки секвойи были еще охвачены огнем.

Не успел Годфри сойти на землю, как его окликнули два радостных голоса, которые нельзя было не узнать.

— Племянник Годфри! Честь имею кланяться!

— Годфри!.. Дорогой Годфри!..

— Дядя Виль!.. Фина!.. Это вы?.. — отозвался окончательно сбитый с толку юноша.

Еще через несколько секунд он обнимал их обоих.

Между тем, два матроса, по команде капитана Тюркота, быстро влезли на секвойю, отвязали злополучного Тартелетта и спустили его вниз со всеми предосторожностями и подобающим его персоне почтением.

И тут посыпались вопросы, ответы, объяснения…

— Дядя Виль! Неужели это вы?

— Да! Как видишь!

— Но как вам удалось открыть остров Фины?

— Остров Фины? — переспросил Кольдеруп. — Ты хочешь сказать остров Спенсер? О, это не составило большого труда, так как я купил его шесть месяцев назад!

— Остров Спенсер?

— И ты назвал его моим именем, милый Годфри? — спросила Фина.

— Ну и что ж! Это имя мне нравится, так и будем впредь его называть! — заметил Уильям Кольдеруп. — Но до сих пор для географов это был остров Спенсер; он находится в трех днях пути от Сан-Франциско. Я счел полезным отправить тебя сюда, чтобы ты познал на собственном опыте, что такое жизнь Робинзона.

— Что вы говорите, дядя? — воскликнул Годфри. — Если это правда, то, конечно, мне воздано по заслугам. Но как же тогда объяснить кораблекрушение «Дрима»?

— Это была инсценировка! — засмеялся Уильям Кольдеруп, бывший в самом благодушном настроении, в каком его когда-либо видели. — По моему указанию капитан Тюркот наполнил водобалластные отделения, и судно немного опустилось. Поэтому ты и вообразил, что корабль тонет. Но как только капитан убедился, что вы с Тартелеттом выбрались на берег, он дал задний ход, и через три дня преспокойно вернулся в Сан-Франциско. И на «Дриме» же в назначенный мною день мы вернулись за тобой на остров Спенсер.

— Значит никто из экипажа не погиб при кораблекрушении? — спросил Годфри.

— Никто… Разве тот несчастный китаец, который прятался в трюме. По крайней мере, его нигде не нашли.

— А пирога?

— Фальшивая. Ее построили по моему указанию.

— А дикари?

— Тоже фальшивые. К счастью, ты никого из них не убил.

— А Карефиноту?

— Такой же, как и все остальные. Это мой верный Джип Брасс, который, как я вижу, великолепно сыграл назначенную ему роль Пятницы.

— Да! — проговорил Годфри. — Он дважды спас мне жизнь: при встрече с медведем и с тигром.

— С поддельным медведем и искусственным тигром, — сказал Кольдеруп, надрываясь от смеха. — Оба чучела были привезены на остров незаметно для тебя Джипом Брассом и его спутниками.

— Но ведь звери ворочали головой и лапами…

— При помощи пружины, которую Джип заводил ночью, за несколько часов до твоих встреч с хищниками, которые он же и подстраивал.

— Так вот оно что! — пробормотал Годфри, немного сконфуженный, что дал себя так легко провести.

— Да, дорогой племянник, на твоем острове все было слишком благополучно, и потому я доставил тебе несколько случаев поволноваться.

— Тогда, — ответил Годфри, не в силах удержаться от смеха, — раз уж вам захотелось дать мне такой урок, то зачем же было присылать сундук со всеми необходимыми вещами?

— Сундук? — удивился Кольдеруп. — Какой сундук? Я не посылал тебе никакого сундука! Уж не ты ли это постаралась?..

И он выразительно взглянул на Фину, которая от смущения опустила глаза и потупила голову.

— Теперь мне понятно, — продолжал Кольдеруп. — В таком случае, у Фины должен быть соучастник… — И дядюшка резко повернулся к капитану Тюркоту, который разразился звонким смехом.

— Как вам угодно, мистер Кольдеруп, — сказал капитан, — с вами я еще могу не соглашаться… но слишком трудно было бы отказать мисс Фине. И вот… четыре месяца назад, когда вы послали меня проверить, что делается на острове, я отправил туда шлюпку с этим самым сундуком.

— Фина! Моя милая Фина! — произнес растроганный Годфри, протягивая девушке руку.

— Но, капитан Тюркот! Вы же обещали мне держать все в секрете, — сказала, зардевшись, Фина.

Дядюшка Кольдеруп, укоризненно покачав головой, напрасно пытался скрыть волнение.

Но если Годфри слушал все эти объяснения с веселой улыбкой, то Тартелетт совсем не смеялся! Ему было не до смеха! То, что он только что узнал, потрясло его до глубины души, буквально уничтожило! Как это он, известнейший учитель танцев и изящных манер, стал жертвой подобной мистификации?

Он вышел вперед с видом оскорбленного достоинства и спросил:

— Может быть, вы будете утверждать, мистер Кольдеруп, что гнавшийся за мной крокодил тоже был заводной и сделан из картона?

— Крокодил? — удивился дядюшка.

— Да, мистер Кольдеруп, — заметил Карефиноту, которому пора уже возвратить его настоящее имя — Джип Брасс. — За господином Тартелеттом действительно гнался живой крокодил.

Тогда Годфри рассказал обо всем, что случилось за последнее время: о внезапном нападении огромного количества хищников — львов, тигров, пантер, затем о нашествии змей, которые до этого, за все четыре месяца, ни разу на острове не показывались.

Тут уже пришла очередь удивляться Уильяму Кольдерупу. Он ничего не мог понять. Ведь доподлинно было известно, что на острове Спенсер не водилось ни хищных зверей, ни ядовитых пресмыкающихся. Это даже специально оговаривалось в продажном реестре. В равной степени он не мог понять, кто разводил костры, которые тщетно пытался обнаружить Годфри в разных концах острова, наблюдая за появлением дыма. Итак, выходило, что многие события, происходившие на острове, не были предусмотрены программой.

Что же касается Тартелетта, то он был не из тех людей, которых можно поймать на удочку. Он не поверил ни одному слову Кольдерупа. По его мнению, все было настоящее: и кораблекрушение, и дикари, и хищные звери. И никто бы его не разуверил в подлинности того эпизода, когда он проявил недюжинную храбрость, с первого же выстрела сразив наповал предводителя отряда полинезийцев. Нет, он не мог допустить, что это был один из служащих Кольдерупа, который только притворился убитым и в настоящее время наслаждался таким же отменным здоровьем, как и сам учитель танцев.

Итак, всему нашлось объяснение, кроме непонятного нашествия зверей и загадочного появления дыма. Даже Уильяму Кольдерупу поневоле пришлось призадуматься. Но будучи человеком практичным, он решил на некоторое время отложить эти вопросы и обратился к племяннику с такими словами:

— Годфри, ты с детства любил необитаемые острова, и, я думаю, тебе будет приятно услышать, что я дарю тебе этот остров! Ты можешь здесь жить, сколько хочешь. Я не собираюсь увозить тебя отсюда насильно. Если хочешь быть Робинзоном, будь им хоть до конца дней своих, если тебе это доставляет удовольствие…