XXXVII

        Вот, окружен своей дубравой,
        Петровский замок. Мрачно он
        Недавнею гордится славой.
        Напрасно ждал Наполеон,
        Последним счастьем упоенный,
        Москвы коленопреклоненной
        С ключами старого Кремля;
        Нет, не пошла Москва моя
        К нему с повинной головою.
        Не праздник, не приемный дар,
        Она готовила пожар
        Нетерпеливому герою.
        Отселе, в думу погружен,
        Глядел на грозный пламень он.

XXXVIII

        Прощай, свидетель падшей славы,
        Петровский замок. Ну! не стой,
        Пошел! Уже столпы заставы
        Белеют; вот уж по Тверской
        Возок несется чрез ухабы.
        Мелькают мимо будки, бабы,
        Мальчишки, лавки, фонари,
        Дворцы, сады, монастыри,
        Бухарцы, сани, огороды,
        Купцы, лачужки, мужики,
        Бульвары, башни, казаки,
        Аптеки, магазины моды,
        Балконы, львы на воротах
        И стаи галок на крестах.

XXXIX. XL

        В сей утомительной прогулке
        Проходит час-другой, и вот
        У Харитонья в переулке
        Возок пред домом у ворот
        Остановился. К старой тетке,
        Четвертый год больной в чахотке,
        Они приехали теперь.
        Им настежь отворяет дверь,
        В очках, в изорванном кафтане,
        С чулком в руке, седой калмык.
        Встречает их в гостиной крик
        Княжны, простертой на диване.
        Старушки с плачем обнялись,
        И восклицанья полились.

XLI

        «Княжна, mon ange!» – «Pachette!»(70 - «Mon ange!» – «Pachette!» – «Мой ангел!» – «Пашенька!» (фр.)) – –«–Алина»! —
        «Кто б мог подумать? Как давно!
        Надолго ль? Милая! Кузина!
        Садись – как это мудрено!
        Ей-богу, сцена из романа…» —
        «А это дочь моя, Татьяна». —
        «Ах, Таня! подойди ко мне —
        Как будто брежу я во сне…
        Кузина, помнишь Грандисона?»
        «Как, Грандисон?.. а, Грандисон!
        Да, помню, помню. Где же он?» —
        «В Москве, живет у Симеона;
        Меня в сочельник навестил;
        Недавно сына он женил.

XLII

        А тот… но после всё расскажем,
        Не правда ль? Всей ее родне
        Мы Таню завтра же покажем.
        Жаль, разъезжать нет мочи мне:
        Едва, едва таскаю ноги.
        Но вы замучены с дороги;
        Пойдемте вместе отдохнуть…
        Ох, силы нет… устала грудь…
        Мне тяжела теперь и радость,
        Не только грусть… душа моя,
        Уж никуда не годна я…
        Под старость жизнь такая гадость…»
        И тут, совсем утомлена,
        В слезах раскашлялась она.

XLIII

        Больной и ласки и веселье
        Татьяну трогают; но ей
        Не хорошо на новоселье,
        Привыкшей к горнице своей.
        Под занавескою шелковой
        Не спится ей в постеле новой,
        И ранний звон колоколов,
        Предтеча утренних трудов,
        Ее с постели подымает.
        Садится Таня у окна.
        Редеет сумрак; но она
        Своих полей не различает:
        Пред нею незнакомый двор,
        Конюшня, кухня и забор.

XLIV

        И вот по родственным обедам
        Развозят Таню каждый день
        Представить бабушкам и дедам
        Ее рассеянную лень.
        Родне, прибывшей издалеча,
        Повсюду ласковая встреча,
        И восклицанья, и хлеб-соль.
        «Как Таня выросла! Давно ль
        Я, кажется, тебя крестила?
        А я так на руки брала!
        А я так за уши драла!
        А я так пряником кормила!»
        И хором бабушки твердят:
        «Как наши годы-то летят!»

XLV

        Но в них не видно перемены;
        Всё в них на старый образец:
        У тетушки княжны Елены
        Всё тот же тюлевый чепец;
        Всё белится Лукерья Львовна,
        Всё то же лжет Любовь Петровна,
        Иван Петрович так же глуп,
        Семен Петрович так же скуп,
        У Пелагеи Николавны
        Всё тот же друг мосье Финмуш,
        И тот же шпиц, и тот же муж;
        А он, всё клуба член исправный,
        Всё так же смирен, так же глух
        И так же ест и пьет за двух.

XLVI

        Их дочки Таню обнимают.
        Младые грации Москвы
        Сначала молча озирают
        Татьяну с ног до головы;
        Ее находят что-то странной,
        Провинциальной и жеманной,
        И что-то бледной и худой,
        А впрочем, очень недурной;
        Потом, покорствуя природе,
        Дружатся с ней, к себе ведут,
        Целуют, нежно руки жмут,
        Взбивают кудри ей по моде
        И поверяют нараспев
        Сердечны тайны, тайны дев.

XLVII

        Чужие и свои победы,
        Надежды, шалости, мечты.
        Текут невинные беседы
        С прикрасой легкой клеветы.
        Потом, в отплату лепетанья,
        Ее сердечного признанья
        Умильно требуют оне.
        Но Таня, точно как во сне,
        Их речи слышит без участья,
        Не понимает ничего,
        И тайну сердца своего,
        Заветный клад и слез и счастья,
        Хранит безмолвно между тем
        И им не делится ни с кем.

XLVIII

        Татьяна вслушаться желает
        В беседы, в общий разговор;
        Но всех в гостиной занимает
        Такой бессвязный, пошлый вздор;
        Всё в них так бледно, равнодушно;
        Они клевещут даже скучно;
        В бесплодной сухости речей,
        Расспросов, сплетен и вестей
        Не вспыхнет мысли в целы сутки,
        Хоть невзначай, хоть наобум
        Не улыбнется томный ум,
        Не дрогнет сердце, хоть для шутки.
        И даже глупости смешной
        В тебе не встретишь, свет пустой.

XLIX

        Архивны юноши толпою
        На Таню чопорно глядят
        И про нее между собою
        Неблагосклонно говорят.
        Один какой-то шут печальный
        Ее находит идеальной
        И, прислонившись у дверей,
        Элегию готовит ей.
        У скучной тетки Таню встретя,
        К ней как-то Вяземский подсел
        И душу ей занять успел.
        И, близ него ее заметя,
        Об ней, поправя свой парик,
        Осведомляется старик.

L

        Но там, где Мельпомены бурной
        Протяжный раздается вой,
        Где машет мантией мишурной
        Она пред хладною толпой,
        Где Талия тихонько дремлет
        И плескам дружеским не внемлет,
        Где Терпсихоре лишь одной
        Дивится зритель молодой
        (Что было также в прежни леты,
        Во время ваше и мое),
        Не обратились на нее
        Ни дам ревнивые лорнеты,
        Ни трубки модных знатоков
        Из лож и кресельных рядов.

LI

        Ее привозят и в Собранье.
        Там теснота, волненье, жар,
        Музыки грохот, свеч блистанье,
        Мельканье, вихорь быстрых пар,
        Красавиц легкие уборы,
        Людьми пестреющие хоры,
        Невест обширный полукруг,
        Всё чувства поражает вдруг.
        Здесь кажут франты записные
        Свое нахальство, свой жилет
        И невнимательный лорнет.
        Сюда гусары отпускные
        Спешат явиться, прогреметь,
        Блеснуть, пленить и улететь.

LII

        У ночи много звезд прелестных,
        Красавиц много на Москве.
        Но ярче всех подруг небесных
        Луна в воздушной синеве.
        Но та, которую не смею
        Тревожить лирою моею,
        Как величавая луна,
        Средь жен и дев блестит одна.
        С какою гордостью небесной
        Земли касается она!
        Как негой грудь ее полна!
        Как томен взор ее чудесный!..
        Но полно, полно; перестань:
        Ты заплатил безумству дань.

LIII

        Шум, хохот, беготня, поклоны,
        Галоп, мазурка, вальс… Меж тем
        Между двух теток, у колонны,
        Не замечаема никем,
        Татьяна смотрит и не видит,
        Волненье света ненавидит;
        Ей душно здесь… Она мечтой
        Стремится к жизни полевой,
        В деревню, к бедным поселянам,
        В уединенный уголок,
        Где льется светлый ручеек,
        К своим цветам, к своим романам
        И в сумрак липовых аллей,
        Туда, где он являлся ей.

LIV

        Так мысль ее далече бродит:
        Забыт и свет и шумный бал,
        А глаз меж тем с нее не сводит
        Какой-то важный генерал.
        Друг другу тетушки мигнули,
        И локтем Таню враз толкнули,
        И каждая шепнула ей:
        «Взгляни налево поскорей». —
        «Налево? где? что там такое?» —
        «Ну, что бы ни было, гляди…
        В той кучке, видишь? впереди,
        Там, где еще в мундирах двое…
        Вот отошел… вот боком стал… —
        «Кто? толстый этот генерал?»

LV

        Но здесь с победою поздравим
        Татьяну милую мою
        И в сторону свой путь направим,
        Чтоб не забыть, о ком пою…
        Да кстати, здесь о том два слова:
        Пою приятеля младого
        И множество его причуд.
        Благослови мой долгий труд,
        О ты, эпическая муза!
        И, верный посох мне вручив,
        Не дай блуждать мне вкось и вкрив.
        Довольно. С плеч долой обуза!
        Я классицизму отдал честь:
        Хоть поздно, а вступленье есть.

Глава восьмая

Fare thee well, and if for ever

Still for ever, fare thee well.

    Byron(71 - Прощай, и если навсегда, то навсегда прощай.Байрон (англ.))

I

        В те дни, когда в садах Лицея
        Я безмятежно расцветал,
        Читал охотно Апулея(72 - Апулей – (ок. 124 до н. э. – ?) – римский писатель. ),
        А Цицерона(73 - Цицерон Марк Туллий (106—43 до н. э.) – римский политический деятель. ) не читал,
        В те дни в таинственных долинах,
        Весной, при кликах лебединых,
        Близ вод, сиявших в тишине,
        Являться муза стала мне.
        Моя студенческая келья
        Вдруг озарилась: муза в ней
        Открыла пир младых затей,
        Воспела детские веселья,
        И славу нашей старины,
        И сердца трепетные сны.

II

        И свет ее с улыбкой встретил;
        Успех нас первый окрылил;
        Старик Державин нас заметил
        И, в гроб сходя, благословил.
        ……………………………………

III

        И я, в закон себе вменяя
        Страстей единый произвол,
        С толпою чувства разделяя,
        Я музу резвую привел
        На шум пиров и буйных споров,
        Грозы полуночных дозоров;
        И к ним в безумные пиры
        Она несла свои дары
        И как вакханочка резвилась,
        За чашей пела для гостей,
        И молодежь минувших дней
        За нею буйно волочилась,
        А я гордился меж друзей
        Подругой ветреной моей.

IV

        Но я отстал от их союза
        И вдаль бежал… Она за мной.
        Как часто ласковая муза
        Мне услаждала путь немой
        Волшебством тайного рассказа!
        Как часто по скалам Кавказа
        Она Ленорой, при луне,
        Со мной скакала на коне!
        Как часто по брегам Тавриды
        Она меня во мгле ночной
        Водила слушать шум морской,
        Немолчный шепот Нереиды,
        Глубокий, вечный хор валов,
        Хвалебный гимн отцу миров.

V

        И, позабыв столицы дальной
        И блеск и шумные пиры,
        В глуши Молдавии печальной
        Она смиренные шатры
        Племен бродящих посещала,
        И между ими одичала,
        И позабыла речь богов
        Для скудных, странных языков,
        Для песен степи, ей любезной…
        Вдруг изменилось всё кругом,
        И вот она в саду моем
        Явилась барышней уездной,
        С печальной думою в очах,
        С французской книжкою в руках.

VI

        И ныне музу я впервые
        На светский раут(74 - Rout, вечернее собрание без танцев, собственно значит толпа.) привожу;
        На прелести ее степные
        С ревнивой робостью гляжу.
        Сквозь тесный ряд аристократов,
        Военных франтов, дипломатов
        И гордых дам она скользит;
        Вот села тихо и глядит,
        Любуясь шумной теснотою,
        Мельканьем платьев и речей,
        Явленьем медленным гостей
        Перед хозяйкой молодою,
        И темной рамою мужчин
        Вкруг дам, как около картин.

VII

        Ей нравится порядок стройный
        Олигархических бесед,
        И холод гордости спокойной,
        И эта смесь чинов и лет.
        Но это кто в толпе избранной
        Стоит безмолвный и туманный?
        Для всех он кажется чужим.
        Мелькают лица перед ним,
        Как ряд докучных привидений.
        Что, сплин иль страждущая спесь
        В его лице? Зачем он здесь?
        Кто он таков? Ужель Евгений?
        Ужели он?.. Так, точно он.
        – Давно ли к нам он занесен?

VIII

        Всё тот же ль он иль усмирился?
        Иль корчит так же чудака?
        Скажите, чем он возвратился?
        Что нам представит он пока?
        Чем ныне явится? Мельмотом,
        Космополитом, патриотом,
        Гарольдом, квакером, ханжой,
        Иль маской щегольнет иной,
        Иль просто будет добрый малой,
        Как вы да я, как целый свет?
        По крайней мере мой совет:
        Отстать от моды обветшалой.
        Довольно он морочил свет…
        – Знаком он вам? – И да и нет.

IX

        – Зачем же так неблагосклонно
        Вы отзываетесь о нем?
        За то ль, что мы неугомонно
        Хлопочем, судим обо всем,
        Что пылких душ неосторожность
        Самолюбивую ничтожность
        Иль оскорбляет, иль смешит,
        Что ум, любя простор, теснит,
        Что слишком часто разговоры
        Принять мы рады за дела,
        Что глупость ветрена и зла,
        Что важным людям важны вздоры,
        И что посредственность одна
        Нам по плечу и не странна?

X

        Блажен, кто смолоду был молод,
        Блажен, кто вовремя созрел,
        Кто постепенно жизни холод
        С летами вытерпеть умел;
        Кто странным снам не предавался,
        Кто черни светской не чуждался,
        Кто в двадцать лет был франт иль хват,
        А в тридцать выгодно женат;
        Кто в пятьдесят освободился
        От частных и других долгов,
        Кто славы, денег и чинов
        Спокойно в очередь добился,
        О ком твердили целый век:
        N. N. прекрасный человек.

XI

        Но грустно думать, что напрасно
        Была нам молодость дана,
        Что изменяли ей всечасно,
        Что обманула нас она;
        Что наши лучшие желанья,
        Что наши свежие мечтанья
        Истлели быстрой чередой,
        Как листья осенью гнилой.
        Несносно видеть пред собою
        Одних обедов длинный ряд,
        Глядеть на жизнь как на обряд
        И вслед за чинною толпою
        Идти, не разделяя с ней
        Ни общих мнений, ни страстей.

XII

        Предметом став суждений шумных,
        Несносно (согласитесь в том)
        Между людей благоразумных
        Прослыть притворным чудаком,
        Или печальным сумасбродом,
        Иль сатаническим уродом,
        Иль даже демоном моим.
        Онегин (вновь займуся им),
        Убив на поединке друга,
        Дожив без цели, без трудов
        До двадцати шести годов,
        Томясь в бездействии досуга
        Без службы, без жены, без дел,
        Ничем заняться не умел.

XIII

        Им овладело беспокойство,
        Охота к перемене мест
        (Весьма мучительное свойство,
        Немногих добровольный крест).
        Оставил он свое селенье,
        Лесов и нив уединенье,
        Где окровавленная тень
        Ему являлась каждый день,
        И начал странствия без цели,
        Доступный чувству одному;
        И путешествия ему,
        Как всё на свете, надоели;
        Он возвратился и попал,
        Как Чацкий, с корабля на бал.

XIV

        Но вот толпа заколебалась,
        По зале шепот пробежал…
        К хозяйке дама приближалась,
        За нею важный генерал.
        Она была нетороплива,
        Не холодна, не говорлива,
        Без взора наглого для всех,
        Без притязаний на успех,
        Без этих маленьких ужимок,
        Без подражательных затей…
        Всё тихо, просто было в ней,
        Она казалась верный снимок
        Du comme il faut… (Шишков, прости:
        Не знаю, как перевести.)

XV

        К ней дамы подвигались ближе;
        Старушки улыбались ей;
        Мужчины кланялися ниже,
        Ловили взор ее очей;
        Девицы проходили тише
        Пред ней по зале; и всех выше
        И нос и плечи подымал
        Вошедший с нею генерал.
        Никто б не мог ее прекрасной
        Назвать; но с головы до ног
        Никто бы в ней найти не мог
        Того, что модой самовластной
        В высоком лондонском кругу
        Зовется vulgar(75 - Vulgar – вульгарное (англ.).). (Не могу…