1

Тема: Джон Китс - Поэмы

Китс Джон

Поэмы


Джон Китс

Поэмы

ИЗ ПОЭМЫ "ЭНДИМИОН"

x x x

Прекрасное пленяет навсегда.

К нему не остываешь. Никогда

Не впасть ему в ничтожество. Все снова

Нас будет влечь к испытанному крову

С готовым ложем и здоровым сном.

И мы затем цветы в гирлянды вьем,

Чтоб привязаться больше к чернозему

Наперекор томленью и надлому

Высоких душ; унынью вопреки

И дикости, загнавшей в тупики

Исканья наши. Да, назло пороку

Луч красоты в одно мгновенье ока

Сгоняет с сердца тучи. Таковы

Луна и солнце, шелесты листвы,

Гурты овечьи, таковы нарциссы

В густой траве, так под прикрытьем мыса

Ручьи защиты ищут от жары.

И точно так рассыпаны дары

Лесной гвоздики на лесной поляне.

И таковы великие преданья

О славных мертвых первых дней земли,

Что мы детьми слыхали иль прочли.

Перевод Б.Пастернака

ГИМН ПАНУ

...и пел огромный хор:

"О ты, кто свой раскидистый шатер

Восставил на шершавые стволы

Над морем тишины и полумглы,

Цветов незримых и лесной прохлады;

Ты наблюдаешь, как гамадриады

Расчесывают влажные власы,

И бессловесно долгие часы

Внимаешь песне тростника в воде

В местах пустынных и злотворных, где

Плодится трубчатый болиголов,

И вспоминаешь, грустен и суров,

Как за Сирингой долго гнался ты

Сквозь травы и кусты,

Внемли тебе слагаемый пеан,

Великий Пан!

О ты, кому тревожно и влюбленно

Воркуют горлицы в листве зеленой,

Когда ступаешь ты через луга,

Что солнцем обрамляют берега

Твоих замшелых царств; кому несет

Смоковница с почтеньем каждый плод;

Кому любой обязан жизнью злак

Цветущие бобы, пшеница, мак;

Кому в полях широких спозаранок

Возносятся напевы коноплянок

И для кого зеленый свой покров

Сплетают травы; крылья мотыльков

Тебя встречают праздничным нарядом,

Так очутись же с нами рядом,

Как ветер, что над соснами возник,

Божественный лесник!

О ты, кому вольны и своенравны,

Спешат служить сатиры или фавны,

Чтоб зайца на опушке подстеречь,

От коршуна ягненка уберечь

Поживу для прожорливой утробы;

Иль пастухов из сумрачной чащобы

Вернуть на им желанную тропу;

Иль, к берегу направивши стопу,

Ракушки собирать с прибрежных гряд,

Чтоб их кидать исподтишка в наяд

И за деревья прятаться в усмешке,

Когда они чернильные орешки

И шишки юных пихтовых дерев

Друг в друга целить станут, осмелев,

Во имя эха над долиной дикой

Явись, лесной владыка!

О ты, кто взмахи ножниц без конца

Считает, чтобы за овцой овца

Ушла остриженной, - ты, в рог трубящий,

Когда кабан, придя из темной чащи,

Пшеницу топчет, - ты, поля свои

Спасающий от бурь и спорыньи,

Творитель звуков, что из-под земли

Доносятся на пустошах, вдали

Средь вересков лиловых угасая,

Ты отворяешь двери, ужасая

Безмерным знаньем неземных пучин,

Дриопы славный сын,

Узри к тебе идущих без числа

С венками вкруг чела!

Останься необорною твердыней

Высоким душам, жаждущим пустыни,

Что в небо рвутся, в бесконечный путь,

Питая разум свой, - закваской будь,

Которая тупой земли скудель

Легко преобразует в колыбель,

Будь символом величия природы,

Небесной твердью, осенившей воды,

Стихией будь, летучею, воздушной,

Не будь ничем иным. - И мы, послушно

Собравшись посреди лесных полян,

Тебе возносим радостный пеан,

Внимай же хору голосов, звучащих

В твоих ликейских чащах!"

Перевод Е.Витковского

ПЕСНЯ ИНДИЙСКОЙ ДЕВУШКИ

Ты, Горе,

Грядешь - и вскоре

На людях нет лица от смертной пытки.

Куда идут румяна?

Ужели постоянно

Румяна переходят к маргаритке?

Ты, Горе,

Грядешь - и вскоре

Тускнеет пламя в соколином взоре.

Иль темень полуночи,

Вливаясь в эти очи,

Их прежний свет отбрасывает в море?

Ты, Горе,

Грядешь - и вскоре

Нам силы нет излиться даже в плаче.

Создать союз единый

С печалью соловьиной

Стремится эта сила, не иначе?

Ты, Горе,

Придешь - и вскоре

Весенний зов угаснет без ответа.

Влюбленному - движенье:

Скольженье и круженье,

Веселье от рассвета до рассвета,

Но в Горе он, бедняга,

Не сделает и шага

И не притопчет в поле первоцвета.

От Горя,

С судьбою споря,

Я убежать надумала когда-то.

Все кончилось плачевно:

Оно в меня душевно

Влюбилось так, что к жизни нет возврата.

Уж как я ни пыталась,

Но с Горем не рассталась:

Влюбилось Горе - к жизни нет возврата!

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Бывало,

И я искала

Любви и счастья каждую минуту,

Но, чувствуя с тоскою

Проклятье колдовское,

Переживаю ныне злую смуту.

Теперь зову я Горе:

Приди ко мне - и вскоре

Тебя я, как малютку, укачаю.

Вчера я только, Горе,

Была с тобой в раздоре,

А нынче я в тебе души не чаю!

Одна, совсем одна я!

Родни своей не зная,

Молюсь необходимости железной:

Приди, явись мне, Горе,

И стань мне братом, Горе,

Возлюбленным и матушкой любезной!

Перевод Е.Фельдмана

ИЗАБЕЛЛА,

ИЛИ ГОРШОК С БАЗИЛИКОМ

История из Боккаччо

1

Прекрасная, младая Изабелла!

Лоренцо, восхищенный пилигрим!

Она душою нежною робела,

За общей трапезой встречаясь с ним,

И юноша тянулся к ней несмело,

Ее блаженной близостью томим,

И по ночам вздыхал и плакал каждый,

Обуреваемый любовной жаждой.

2

Так под единой крышей много дней

Любовь была и горем, и отрадой;

Он ежечасно думал лишь о ней,

В дому, в лесу или под сенью сада,

Ей голос юноши звучал нежней,

Чем шум листвы, чем рокот водопада,

И, образом его увлечена,

Не раз губила вышивку она.

3

Томясь в своем покое одиноком,

Он знал: она недалеко сейчас;

И проникал он соколиным оком

В ее окно, и видел каждый раз:

По вечерам, в смирении глубоком,

Молясь, она не опускает глаз,

А ночью слышать жаждал с нетерпеньем,

Как утром дева сходит по ступеням.

4

Печально миновал прекрасный май;

Царила грусть июньскою порою.

"О, завтра для меня наступит рай

Я сердце госпоже моей открою",

"Коль он меня не любит, то пускай

Навек расстанусь с прелестью земною..."

Так грезили в полночный час они,

Но тщетно длились горестные дни.

5

Младая дева мучилась дотоле,

Пока не истощился цвет ланит,

Так мать, когда дитя кричит от боли,

У колыбели тает и скорбит.

Лоренцо думал: "Я не в силах боле

Смотреть на муки. Сердце мне велит:

Я ей мою любовь открыть посмею,

Хоть для того, чтоб плакать вместе с нею".

6

Так он однажды утром возгласил.

Но сердце было выпрыгнуть готово

От робости; недоставало сил;

Сердечный жар не дал сказать ни слова

И всю его решимость погасил,

А мысль к невесте устремлялась снова.

Кто любит, тот в один и тот же миг

Бывает столь же кроток, сколь и дик.

7

Еще одна бы ночь над ним висела,

Тоскою и любовью тяжела,

Когда бы не младая Изабелла,

Взор не сводившая с его чела,

Что в это утро смертно побледнело.

Она решилась и произнесла:

"Лоренцо!.." - и умолкла столь же скоро,

Все досказав одним сияньем взора.

8

"О Изабелла, я могу едва

Решиться молвить о моей кручине;

Люблю тебя, поверь в мои слова,

Как веришь избранной тобой святыне;

От мук душа моя почти мертва,

Я не посмел бы говорить и ныне,

Но дольше не могу прожить и дня,

В груди любовь безмолвно хороня.

2

Re: Джон Китс - Поэмы

9

Любовь моя! Зима уйдет, бушуя,

С тобой весна, лучиста и чиста.

Коснуться ныне алых роз хочу я,

Бутонов, где таится теплота".

И вот - сомкнулись рифмой поцелуя

С устами девушки его уста;

И, как росток под нежной лаской лета,

Блаженство их вступило в час расцвета.

10

Они расстались, будто два цветка,

Несомые волнами аромата,

Но встреча вновь была уже близка,

Девица пела, радостью объята,

Хваля стрелу умелого стрелка,

А юноша стоял в лучах заката,

Следил, как солнце падало во тьму.

И радовался чувству своему.

11

И вновь сошлись они при первых звездах,

Взошедших на хрустальный свод небес,

И много раз встречались так при звездах,

Взошедших на хрустальный свод небес,

В беседке, где дышал цветами воздух,

Укрытые от суетных словес,

Как жаль, что все изменится, что вскоре

Пойдет молва об их великом горе.

12

Нет, им печали не было дано.

Как много слез излито за влюбленных,

Как много скорби с ними заодно,

Как много воздыханий похоронных,

Как много повестей сочинено,

Во злато и сафьян переплетенных;

Лишь ту восторгом встретить не могу,

Где Ариадна ждет на берегу.

13

Хотя в любви - от горечи великой

Лекарство в малой сладости найдешь,

Дидона тенью странствует безликой,

И нашей деве счастья не вернешь;

Ее жених индийскою гвоздикой

По смерти не был умащен, - так что ж,

Известно даже пчелам, что недаром

Отравленный цветок манит нектаром.

14

В дому у братьев девушка жила.

Неисчислимы были их доходы

От шахт и фабрик, где царила мгла,

Где освещались факелами своды,

Где под кнутами корчились тела

Невольников, не ведавших свободы,

И люди, коченея, день-деньской

Песок перемывали золотой.

15

Для них ловец жемчужин на Цейлоне

Нырял, чтобы не вынырнуть потом;

Для них, припав ко льду в предсмертном стоне,

Лежал тюлень, пронзенный гарпуном;

Для них вершились травли и погони;

И меж людей, задавленных трудом,

Два брата - бережливы, терпеливы

Вращали ловко жернова наживы.

16

А чем гордиться? Тем ли, что фонтан

Не столь плаксив, как нищего гримаса?

А чем гордиться? Тем ли, что тимьян

Благоуханней, чем гнилое мясо?

А чем гордиться? Тем ли, что карман

Набит не хуже, чем казна Мидаса?

А чем гордиться? Пусть ответ дадут:

Во имя правды, чем гордиться тут?

17

Так жили оба, жизнь свою запрятав

Подалее от взоров бедняка,

В наживе достигая результатов,

Как два еврея, два ростовщика,

Два мытаря, два мула для дукатов,

Два ястреба, два жадных паука,

Искусно изучившие наречья

Иберии, Тосканы, Междуречья.

18

Но как смогли исчадия контор

Поведать, что в душе таит девица?

Как уследить сумел их жадный взор,

К какой наживе юноша стремится?

О, лучше б их сразил библейский мор!

Но братьям не случилось ошибиться:

Пусть каждый, кто огнем любви объят,

Как заяц на бегу, глядит назад.

19

Боккаччо, сочинитель превосходный,

Прошу прощенья за свою вину,

У рощ твоих, у нивы многоплодной,

У роз твоих, что влюблены в луну,

У мирта, у лилеи благородной,

Что никнет у мелодии в плену,

Простите, что в печальный тон рассказа

Закралась дерзкая, чужая фраза.

20

Прости меня, Боккаччо, и тогда

Рассказ пойдет спокойно, как пристало;

Прости, на строки этого труда

Взирая благосклонно с пьедестала;

Ты в рифмы облачен - и не беда,

Что проза старая поэмой стала,

Что ты стихом английским зазвучал,

Что ветер севера тебя помчал.

21

Проведали злокозненные братья,

Что их сестра и юноша младой

Друг другу дарят вздохи и объятья,

Хозяева, забывшие покой,

Лоренцо слали тайные проклятья,

Слуге остаться надлежит слугой!

Для братьев было выгодней и проще

Отдать сестру за фабрики и рощи.

22

Не раз кусали губы два дельца

И меж собою совещались много,

Каким путем остановить юнца,

И вот, обдумав все и взвесив строго,

Искоренили жалость до конца,

Под планом проведя черту итога,

Решенье братьев было таково:

Убить Лоренцо и зарыть его.

23

Однажды юноша пред балюстрадой

Стоял, встречая солнечный восход,

Не зная, что по свежим росам сада

К нему спешат хозяева, - и вот

Услышал он: "Хотя нежна прохлада,

Лоренцо, но, однако, труд не ждет:

Садись в седло, послушайся совета,

Сколь ни приятен тихий час рассвета.

24

Сегодня мы намерены с утра

Скакать по направленью к Апеннинам,

Покуда солнцу не придет пора

В ветвях шиповника пылать рубином".

Не зная, что за страшная игра

Ведется ими с юношей невинным,

Склонил Лоренцо свой покорный взгляд

И поспешил к себе сменить наряд.

25

Войдя во двор, приблизясь к окнам дома,

Он часто замирал, едва дыша:

Быть может, ранней свежестью влекома,

Она окно откроет не спеша,

И трелью смеха, музыкой знакомой

Он был вознагражден: его душа

Возликовала: за резной решеткой

Сверкнула дева красотою кроткой.

26

"Любимая! Сколь щедры небеса,

Что вижу я тебя, - сказал он нежно,

Бессильны все земные словеса

Поведать, как печаль моя безбрежна:

Простись со мной на целых три часа

Но встреча наша будет безмятежна!"

"До встречи, милый!" - прозвучал ответ,

И песнь летела юноше вослед.

27

Все трое ехали туда, где Арно

Средь камышей танцующих течет,

Где солнца луч трепещет светозарно

И плещется форель на глади вод,

Следя за жертвой зорко и коварно,

Злодеи-братья отыскали брод

И с юношей - ошуюю, одесную

Вступили братья в гущину лесную.

28

Там был убит Лоренцо и зарыт.

Любовь его нашла конец в могиле

Душа свободна, но она болит.

Преступники мечи в реке омыли;

Приявши сытый и довольный вид,

Как гончие, что зверя затравили,

И бодро, в первый раз за много дней,

Они домой направили коней.

29

Они сестре истолковали вскоре

Столь непонятный юноши отъезд:

По их делам уехал он за море

И не пришлет вестей из дальних мест.

Узнай, о дева, что такое горе

И мужественна будь, неся свой крест;

Отныне вдовий час все безнадежней,

И каждый день - печальнее, чем прежний.

30

Так первый день проплакала она,

Вкушая горечь и тоску разлуки,

Поняв, что ночь любви не суждена;

Молчание удваивало муки,

И, вглядываясь в темноту, одна,

Прекрасные заламывая руки,

Стонала дева о своей беде

И тихо призывала: "Где ты, где?"

31

Но час печали о себе не долог,

Над ней иные думы взяли власть,

Пропал последний горести осколок,

В терпение настало время впасть,

Над ней простерло ожиданье полог,

В ее душе не угасала страсть,

И мучили великие тревоги

О юноше, томившемся в дороге.

32

В дни осени, когда багряный цвет

Сменяют дерева на темно-серый

И ветры свой смертельный менуэт

Играют нежно на ветвях шпалеры,

Чтоб каждый ствол был донага раздет,

Пока зима не вышла из пещеры,

Теряла Изабелла красоту,

И было ждать уже невмоготу.

33

Лоренцо не вернулся к ней. С истомой

Она к убийцам обращала взор

Зачем так долго друг вдали от дома?

Ей сообщали братья разный вздор,

Но преступленье, словно дым Еннома,

Терзало их, и по ночам с тех пор

Они стонали, видя сон фатальный:

Свою сестру в одежде погребальной.

34

И так бы завершились дни ее,

Но нечто, черным ужасом чревато,

Разрушило внезапно забытье,

Так смерть от яда - быстрая отплата

Испившему; так острое копье

Того, кто принял дозу опиата,

Внезапно отвращает от мечты

К мирским страданьям, в гущу суеты.

35

То призрак был. В ногах ее постели

Возник Лоренцо в тишине ночной:

Он горько плакал; кудри потускнели,

Иссушены гробницею лесной,

И голос, что звучал нежней свирели,

Проникнулся тоскою ледяной,

Могила угасила взор невинный

И уши грязной залепила глиной.

36

Он говорил, и речь его текла

Печально, странно, будто панихида,

Была мучительна и тяжела

Его мольба из глубины Аида,

Она, казалось, рождена была

Надтреснутою арфою друида:

Звучал во мраке призрачный напев,

Как ветер меж кладбищенских дерев.

37

Он усмирил во взоре блеск озноба,

Несвойственного жителям земли,

Он прошлое приоткрывал ей: злоба

Преступных братьев, козни, что плели

Они крутом, - сосновая чащоба,

Куда его убийцы привели,

И топкая дерновая лощина,

Где суждена была ему кончина.

38

"О Изабелла, - прошептала тень,

Я сплю в земле; лесная даль туманна,

Лежит в изножье у меня кремень,

Шуршат колючие плоды каштана,

Могилу осыпая; каждый день

За речкой овцы блеют утром рано

Приди, слезу на вереск урони,

Утешь мои мучительные дни!

39

Я - призрак! Я навеки обездолен,

Я мессу в одиночестве пою

И звуки жизни слышать приневолен

У бытия земного на краю:

Гуденье пчел и звоны колоколен

Безмерной болью ранят грудь мою,

Я сплю, печаль великую скрывая,

И ты чужда мне тем, что ты - живая.

40

Когда бы призрак мог сойти с ума,

Я обезумел бы неотвратимо:

Мне в памяти не отказала тьма,

Но вижу - ты печалями томима,

И оттого теплей моя тюрьма,

Как если б я любовью серафима

Владел; я счастлив красотой твоей,

Я мертв, но я люблю еще сильней".

41

Дух прорыдал: "Прощай!" - и сгинул в бездне,

Оставя темноту искриться. Так,

В полночный час раздумья и болезни,

Нас угнетает каждый прошлый шаг

И больше прочих - труд, что бесполезней

Всех дел земных, и мы глядим во мрак

И видим искры тлеющие эти.

Очнулась дева только на рассвете.

42

"Увы! - она сказала. - Эта ложь

Была прикрытьем нашему несчастью

Я думала, от рока не уйдешь,

Сама судьба нас наделила страстью,

Но вижу я кровавый братнин нож!

О Призрак милый! Ты нездешней властью

Отверз мне очи: я приду к тебе,

И да внимает Бог моей мольбе!"

43

Уж рассвело, и дева осторожно

Придумала, как братьев обмануть,

Добраться до чащобы и, возможно,

Найти к могиле драгоценный путь,

И, если впрямь видение несложно,

Излить всю скорбь любимому на грудь.

И в лес, когда решение созрело,

Пошла со старой нянькой Изабелла.

44

Они спустились медленно к реке,

И дева здесь кормилице украдкой,

Завидевши опушку вдалеке,

Шепнула что-то. "Что за лихорадка

Томит тебя, дитя, зачем в руке

Ты держишь нож?" - и страшная разгадка

Нашлась, когда к концу склонился день:

Могила под каштаном и кремень.

45

Кому не доводилось на кладбище,

Бродя в тиши, которой равных нет,

Сквозь почву видеть гробовое днище,

Истлевший саван, череп и скелет,

Вселяя душу мысленно в жилище,

Пустующее столько долгих лет?

Ах! В этих чувствах скорби слишком мало

В сравненье с тем, что дева испытала.

46

Взор Изабеллы проникал до дна

Сквозь комья почвы, вплоть до сердцевины,

Ей раскрывала тайну глубина

Яснее, чем хрусталь речной стремнины.

Так над могилой высилась она

Подобно лилии лесной долины

Но стала вдруг со страстию былой

Копать ножом земли присохший слой.

47

Над вышитой перчаткою Лоренцо

Пришлось ей вскоре тягостно вздохнуть;

Несчастная, бледнее полотенца,

Перчатку эту спрятала на грудь,

Что предназначена кормить младенца,

Но тут же, не замешкавшись ничуть,

Продолжила работу Изабелла

Лишь локон поправляла то и дело.

48

Кормилица, печальна и седа,

Дивилась отыскавшейся могиле

И помогала девушке. Тогда,

Усталые от тягостных усилий,

По завершенье трех часов труда

Они в земле холодный труп отрыли,

А в небесах уже сгустилась мгла,

Но стойко дева все перенесла.

49

Ах, для чего описывать пространно

Ту плоть, что тлела в глубине сырой?

3

Re: Джон Китс - Поэмы

О, ради чести старого романа

И наслажденья чистою игрой!..

Что ж, если для тебя, читатель, странно

Внимать поэме - ты ее закрой,

Поскольку ожидать смешно и дико,

Что в ней сокрыта сладкая музыка.

50

Не так, как некогда Персеев меч

От тела отчленил главу Горгоны,

О нет, - они отважились отсечь

Главу Лоренцо. Древние законы

Гласят: любовь ни потопить, ни сжечь;

В печали дева сдерживала стоны,

К любви своей с лобзанием припав

Звала любовь, любовью смерть поправ.

51

Вернувшись, утая приметы клади,

Омыла девушка ручьями слез

Главу Лоренцо; расчесала пряди

В земле давно слежавшихся волос,

Освободила, с нежностью во взгляде,

От глины липкой уши, рот и нос,

Разгладила прекрасные ресницы

И горестно рыдала до денницы.

52

А ранним утром голову в платке,

Что был напитан смолами Востока,

Возогнанными на змеевике

И в темноте хранимыми до срока,

Она в цветочном глиняном горшке

Ту голову запрятала глубоко

И, слез не укрощая ни на миг,

В ту землю посадила базилик.

53

И позабыла голоса природы,

И позабыла чисел имена,

И позабыла пажити и воды

И позабыла, как шумит весна,

Не зная, дни проходят или годы,

Она всегда сидела у окна

И плакала над милым базиликом,

Навеки в горе затворясь великом.

54

Вспоен слезами, рос чудесный куст,

Служа бальзамом наболевшей ране,

Он становился и высок и густ,

Как ни один подобный куст в Тоскане,

Корнями восходя из мертвых уст,

Ланит, очей, - и то, что было ране

Истлевшей отсеченною главой,

Взрастало благовонною листвой.

55

О Грусть, помедли, я молю - ни шага!

О Музыка, печалью прозвучи!

О Эхо, долети с архипелага

В летейских водах, - о, не умолчи!

О Скорби дух, над камнем саркофага

С усмешкой лей сребристые лучи,

Рассеивая сумрак живописный

Над мраморами в роще кипарисной.

56

Стенайте, ямбы горя и тоски,

Служители печальной Мельпомены!

Коснитесь струн в мистерии строки

В трагическом распеве кантилены,

Пусть звуки будут скорбны, глубоки

Увы, несет нам ветер перемены:

Исчахнуть дева вскорости должна,

Как пальма, что ножом надсечена.

57

Оставьте пальму, чтоб она увяла

Сама собой, не приближайте час!..

Нет, так нельзя: служители Ваала

Приметили - в потоке слез погас

Взор девы; это многих удивляло

Средь родичей ее уже не раз:

Ведь, пожелай, она была бы скоро

Невестою богатого синьора.

58

Дивило братьев более всего,

Зачем она проводит дни, лаская

Цветок, - и с ним творится волшебство:

Он оживает, листья распуская;

И были в толк не силах взять того,

Как отвлекла безделица такая

Сестру от всяких помыслов о том,

Что юноша не воротился в дом.

59

Как вышло это, как могло случиться?

И братья долго были начеку:

Порой сестра ходила причаститься,

Но тотчас же, к любимому цветку,

Назад спешила в свой покой девица,

Как мать спешит к недужному сынку,

Садилась, как наседка, терпеливо

И снова плакала без перерыва.

60

И все же был украден базилик,

Им удалась преступная затея

Сколь ни был мерзок им представший лик,

Но юношу узнали два злодея,

Открыв секрет, они в единый миг,

От ужаса назад взглянуть не смея,

Бежали, не оставив ни следа,

Из города неведомо куда.

61

О Грусть, молю, не говори ни слова,

О Музыка, надеждой не звучи,

О Эхо, Эхо, долети к нам снова

Из Леты черной, - о, не умолчи!

О Скорби дух, не береди былого

Ведь Изабелла брошена в ночи:

Она угаснет в непомерной муке,

С возлюбленным цветком навек в разлуке.

62

Отныне деве не было утех,

Все поиски остались бесполезны.

Стал взор ее безумен, жалок смех,

Вопросы тщетны и моленья слезны;

Она старалась разузнать у всех,

Где спрятан базилик ее любезный,

И все звучал ее печальный клик:

"Верните мне мой нежный базилик!"

63

Она скончалась в одинокой спальне,

Похищенный цветок вернуть моля.

Со смертью девы сделалась печальней

Прекрасная тосканская земля;

Судьбу ее и ближний знал и дальний,

И до сих пор напев поют поля:

"О, сколь жесток в безумии великом

Похитивший горшок мой с базиликом!"

Перевод Е.Витковского

ГИПЕРИОН

Фрагмент

КНИГА ПЕРВАЯ

Вдали от неба, в сумрачной низине,

Куда не залетят ни луч рассвета,

Ни свет луны, ни блеск ночных созвездий,

Покоился Сатурн - недвижней скал,

Безмолвней, чем молчание вокруг.

Как будто тучи, темная листва

Склонялась над седыми волосами;

Казалось, воздух затаил дыханье,

И жухлый лист, слетевший на траву,

Лежал, где лег; поток струился мимо,

Столь мертвенный, как будто тень паденья

Былых божеств окутала его;

Наяда притаилась в камыше,

К устам прижав озябший пальчик: тише!

Вдоль берега глубокие следы

Вели туда, где пребывал Титан,

К его стопам и к старческой деснице,

Откинутой бессильно и безвластно;

К его смеженным векам; к голове,

Опущенной на землю, будто ждущей

От Геи материнских утешений.

Он крепко спит... Но появилась та,

В чьей власти сон прервать необоримый.

Она к нему склонилась - не увидел.

Она к его притронулась плечу

Он не почувствовал прикосновенья...

Но кто ж она? Пред этою богиней

Начальных лет младенческого мира

Предстала бы пигмейкой амазонка,

Явился бы ничтожеством Ахилл,

И диск, несущий в небе Иксиона,

Она остановила бы шутя.

Подобен лику сфинкса из Мемфиса

Был лик ее; но тот - всего лишь камень.

Ее ж лицо светилось изнутри

Неизъяснимой красотою скорби,

И скорбь приумножала красоту.

Был полон взор тревожным ожиданьем,

Словно провидел за лавиной бедствий,

Промчавшейся со всекрушащим громом,

Другие беды - и куда страшней.

Прижав ладонь к груди - туда, где сердце

Болит у смертных, будто и богине

Знакома боль - она другой рукой

Приобняла поникшего Сатурна

И голосом глубоким и напевным

Проговорила горькие слова...

...Как передать божественную речь

На жалком человеческом наречье?

Лишь тени фраз, нелепый слепок слов!

"Открой глаза, Сатурн! - но для чего же?

Уж лучше спи, бессильный властелин,

Поскольку нет на свете утешенья,

И небеса отныне - не твои,

И на земле удел тебе - страданье,

И океан торжественно шумит,

Но не твое он произносит имя,

И не разлито в воздухе самом

Твое седое древнее величье.

Ты слал грома - теперь они звучат

Как смех над разоренным нашим домом;

Ты молнии метал - теперь они

В руках детей опасная игрушка...

О злое время! Каждый миг - как год!

С такою силой сдавливает правда

Со всех сторон, что силы нет вздохнуть.

Так спи, Сатурн, не размыкая вежд!

Не я, не я глаза тебе открою

Для неизбывной муки. Я склонюсь

К стопам твоим, рыдая. Спи, Сатурн!"

Как ветра неожиданный порыв,

Вдруг накатив волною одинокой,

Лишь чуть всколышет в полночи листву,

Спокойствия ночного не нарушив,

И в летней роще темные дубы

Патриции в зеленых одеяньях

Не шелохнутся больше, словно их

Околдовало звездное свеченье,

Так и ее слова умчались вдаль,

Не потревожив мертвый сон. Богиня,

Не сдерживая слез, к земле припала,

И волосы ее легли ковром

У ног Сатурна. Полная луна

Прошла по небу путь до новолунья

И полнолуньем завершила круг,

Мир заливая серебристым светом,

А бог с богиней были недвижимы

Все это время, будто изваянья.

Но час пришел - Сатурн открыл глаза.

Где блеск и мощь его былых владений?

Унылый сумрак, скорбный плач богини

Вот все, что охватили взгляд и слух.

Сатурн заговорил. Его слова

Звучали глухо. Борода дрожала

От старческой беспомощной трясцы.

"Жена Гипериона золотого,

Божественная Тейя! Я хочу

Взглянуть в твои глаза и в них увидеть

Живое отражение судьбы.

Как, это тело - мощный торс Титана?!

Как, этот лепет - голос божества?!

И этот лоб, морщинами изрытый,

Лишенный ныне властного венца,

Принадлежит Сатурну? Кто и как

Меня сумел низвергнуть? Что за силы,

Копясь подспудно, вырвались наружу,

Хоть я сжимал железной хваткой Рок?

Увы, увы! Я немощен и жалок!

Я не способен больше управлять

Ни бегом ясных звезд по небосводу,

Ни бурями, ни всходами - ничем.

Бог - сердце мира; мир лишился сердца,

Как я лишен своей высокой сути,

Затерянной теперь меж горним троном

И этим сумрачным клочком земли.

Открой глаза! Ищи, ищи, о Тейя!

И там, где мрак, ищи, и там, где свет;

В животворящем воздухе; в бесплодной

Бескрайней пустоте; в аду холодном

И в негасимом пламени - ищи!

Ты видишь, Тейя, видишь?! Что там? Тень

Крылатая? Иль это колесница?

Конечно, колесница - и она

Нас вознесет к утраченному небу!

Сатурну быть владыкою владык!

Я дам приказ. Мятежники падут.

Пришла пора, уже близка победа,

О ней на золотистых облаках

Да возгласят сверкающие трубы,

С победных струн прольется серебро,

И Красота вернется к нам, и снова

Возрадуются дети неба... Тейя!

О Тейя, Тейя! Где былой Сатурн?"

Он встал во весь свой рост. Он к небесам

Вознес хвои трясущиеся длани.

Струился пот с растрепанных волос.

Его глаза сверкали. Он умолк,

Не слыша горьких всхлипываний Тейи,

Затем, нахмурив брови, возгласил:

"Нет! Я творец, и если в этом мире

Мне места нет, то я создам другой

И лучший мир, а этот станет прахом.

Где новый хаос? Я готов творить!"

Он говорил так властно, что слова,

Достигшие спесивого Олимпа,

Заставили мятежников дрожать,

А Тейя, снова обретя надежду

И ощутив благоговейный трепет,

Порывисто воскликнула: "Сатурн!

Наш дом разрушен, но такою речью

Отвагу ты вселишь в сердца друзей.

Я знаю, где они. Пойдем скорее!"

И было так. Рукой маня Сатурна

Вслед за собой, она вступила в лес,

И вековые ветви расступились,

Как пелена тумана пред орлами,

Ширококрыло рвущимися ввысь.

Тем временем царило в мире горе,

Которое не могут передать

Слова людские. Павшие Титаны,

Внимая с болью голосу Сатурна,

Скорбели, вспоминая о былом

Своем величье; непрестанный стон