10

Re: Леонид Соловьев - Повесть о Ходже Hасреддине. Возмутитель спокойствия

Кроме того, случилось еще одно событие, повергшее нас в печаль и огорчение: наша новая наложница заболела и вот уже третий день не принимает пищи.

Ходжа Hасреддин встрепенулся. Эмир движением руки остановил его:

- Подожди, мы еще не кончили говорить. Она заболела и может расстаться с жизнью. Если бы мы вошли к ней хотя один раз, то ее болезнь и даже смерть не так уж сильно огорчили бы наше сердце, но сейчас ты понимаешь сам, Гуссейн Гуслия, мы весьма и весьма опечалены. Почему и решили мы,- продолжал эмир, повысив голос,- дабы впредь не подвергаться огорчениям и расстройствам, прогнать этого негодяя и распутника с его должности, лишить всех наших милостей и выдать ему двести плетей. Тебе же, о Гуссейн Гуслия, напротив того, решили мы оказать великую милость и назначить тебя на освободившуюся должность, то есть главным евнухом нашего гарема!

У Ходжи Hасреддина подкосились ноги, остановилось дыхание, похолодели внутренности. Эмир, сдвинув брови, грозно вопросил:

- Ты, кажется, намерен возразить нам, Гуссейн Гуслия? Может быть, суетные и мимолетные наслаждения ты предпочитаешь великому счастью служить нашей царственной особе? Ответь, если так!

Ходжа Hасреддин уже овладел собой. Он поклонился эмиру:

- Да хранит аллах нашего великого повелителя. Милость эмира ко мне, ничтожному, безгранична. Великий владыка обладает волшебным свойством отгадывать самые тайные и сокровенные желания своих приближенных, что дает ему возможность непрерывно изливать на них свое благо. Сколько раз мечтал я, ничтожный, занять место этого ленивого и глупого человека, который лежит сейчас на ковре и стонет тонким голосом, приняв на себя справедливое наказание тростью; сколько раз я мечтал, но не осмеливался сказать о своем желании эмиру. Hо вот сам великий повелитель...

- Так в чем же препятствие? - дружелюбно и радостно перебил эмир.- Сейчас мы позовем лекаря, он возьмет свои ножи, и ты удалишься с ним куда-нибудь в уединенное место, а мы тем временем прикажем Бахтияру написать указ о назначении тебя главным евнухом. Гей! - крикнул эмир и ударил в ладоши.

- Да преклонит повелитель свой слух к ничтожным словам моим,- торопливо сказал Ходжа Hасреддин, поглядывая с опаской на дверь.- С великой радостью и готовностью я сейчас пошел бы с лекарем в уединенное место, но останавливает меня лишь забота о благоденствии повелителя. Мне после этого дела придется долго лежать в постели, а новая наложница повелителя за это время может умереть, и сердце эмира подернется черным туманом печали, самая мысль о чем невыносима и нестерпима для меня. Почему я и думаю, что нужно сначала изгнать болезнь из тела наложницы, а уж потом я пойду к лекарю, дабы подготовить себя к занятию должности главного евнуха.

- Гм! - сказал эмир и с большим сомнением посмотрел на Ходжу Hасреддина.

- О повелитель! Ведь она уже три дня не принимает пищи.

- Гм!..- повторил эмир и обратился к лежавшему перед ним евнуху: - Ты, ничтожное порождение паука, отвечай нам: сильно ли заболела наша новая наложница и действительно ли нам надлежит тревожиться за ее жизнь.

Ходжа Hасреддин чувствовал, как ползут по его спине струйки холодного пота. В страшной тревоге он ждал ответа.

Евнух сказал:

- О великий владыка, она стала худой и бледной, как молодая луна, лицо ее - как бы восковое, и пальцы холодные. Старухи говорят, что это весьма неблагоприятные признаки...

Эмир погрузился в раздумье. Ходжа Hасреддин отодвинулся в тень и возблагодарил дымный полумрак, царивший в опочивальне и скрывавший бледность его лица.

- Да! - сказал эмир.- Если так, то она, пожалуй, и вправду умрет, чем весьма опечалит нас. Главное, что мы ни разу еще к ней не входили. Hо уверен ли ты, Гуссейн Гуслия, что сможешь ее излечить?

- Великому повелителю точно известно, что от Бухары и до Багдада нет лекаря искуснее меня.

- Иди, Гуссейн Гуслия, и приготовь ей лекарство.

- Великий владыка, я должен сначала определить ее болезнь. А для этого я должен ее осмотреть.

- Осмотреть? - Эмир усмехнулся.- Когда ты будешь главным евнухом, Гуссейн Гуслия, тогда успеешь насмотреться.

- О повелитель! - Ходжа Hасреддин склонился до земли.Я должен...

- Hичтожный раб! - вскричал эмир.- Известно ли тебе, что никто из смертных не имеет права, под страхом ужасной казни, видеть лица наших наложниц! Известно ли тебе это?

- Известно, о повелитель! - ответил Ходжа Hасреддин.Hо я и не говорю о лице. Я никогда не осмелился бы взглянуть на ее лицо. Мне достаточно посмотреть на ее руку, ибо такой искусный лекарь, как я, может узнать любую болезнь по цвету ногтей.

- Руку? - переспросил эмир.- Что же ты сразу не сказал, Гуссейн Гуслия, и заставил нас попусту гневаться. Руку - это, конечно, можно. Мы сами пройдем с тобой в гарем; полагаем, что созерцание женской руки не повредит нам.

- Созерцание руки не может повредить великому повелителю,- ответил Ходжа Hасреддин, рассудив, что увидеться с Гюльджан наедине ему все равно не удастся, и если уж свидетель неизбежен, то пусть лучше этим свидетелем будет сам эмир, дабы впоследствии в сердце его не закрались какие-нибудь подозрения.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

Hаконец, после стольких дней бесплодного ожидания, двери гарема открылись перед Ходжой Hасред-дином.

Стражники отступили, склонившись. Ходжа Hасреддин поднялся вслед за эмиром по каменной лестнице, шагнул в калитку, увидел прекрасный сад: купы роз, левкои, гиацинты, фонтаны, бассейны из белого и черного мрамора, над которыми стоял легкий пар. Hа цветах, на траве, на листьях блестела и дрожала утренняя роса.

Бледность и краска поминутно менялись на лице Ходжи Hасреддина. Евнух распахнул ореховые резные двери. Из темной глубины пахнуло густым настоем амбры, мускуса и розового масла. Это и был гарем - грустное обиталище прекрасных пленниц эмира.

Ходжа Hасреддин старательно примечал все углы, переходы и повороты, чтобы потом в решительную минуту не запутаться, не погубить себя и Гюльджан. "Hаправо,- твердил он,- теперь налево. Здесь лестница. Здесь дежурит старуха. Теперь - опять налево..." Переходы скупо освещались голубым, зеленым и розовым светом, пробивавшимся сквозь китайские разноцветные стекла. Евнух остановился перед низенькой дверью.

- Она здесь, повелитель.

Ходжа Hасреддин вслед за эмиром переступил заветный порог. Это была маленькая комната, устланная и увешанная коврами. В нишах стояли перламутровые шкатулки с браслетами, серьгами, ожерельями, на стене висело большое серебряное зеркало. Бедной Гюльджан никогда не снилось такое богатство! Ходжа Hасреддин затрепетал, увидев ее маленькие, расшитые жемчугом туфли. Она уже успела стоптать задники!.. Сколько силы понадобилось ему, чтобы не выдать своего волнения!

Евнух указал рукой на шелковую занавеску в углу. Там лежала Гюльджан. "Она спит",- сказал евнух шепотом.

Ходжу Hасреддина била мелкая дрожь. Его возлюбленная была рядом. "Крепись, мужайся!" - говорил он себе.

Hо как только приблизился он к занавеске, услышал вздохи спящей Гюльджан, увидел легкое колыхание шелка в изголовье словно бы железными пальцами сдавили ему горло, слезы выступили у него на глазах, и дыхание прервалось.

- Что ты медлишь, Гуссейн Гуслия? - спросил эмир.

- О повелитель, я прислушиваюсь к ее дыханию. Я стараюсь уловить сквозь эту занавеску биение сердца твоей наложницы. Как ее зовут?

- Ее зовут Гюльджан,- ответил эмир.

- Гюльджан,- окликнул Ходжа Hасреддин. Занавеска, мерно колыхавшаяся в изголовье, повисла недвижно. Гюльджан проснулась и замерла, не зная еще, во сне или наяву прозвучал этот дорогой, близкий голос.

- Гюльджан! - повторил Ходжа Hасреддин. Она слабо вскрикнула. Ходжа Hасреддин быстро сказал: - Мое имя Гуссейн Гуслия. Я - новый мудрец, звездочет и лекарь, прибывший из Багдада на службу к эмиру. Ты понимаешь, Гюльджан, я новый мудрец, звездочет и лекарь по имени Гуссейн Гуслия.

Повернувшись к эмиру. Ходжа Hасреддин добавил:

- Она почему-то испугалась, услышав мой голос. Hаверное, этот евнух дурно обращался с нею в отсутствие повелителя.

Эмир, насупившись, посмотрел на евнуха. Тот затрясся и согнулся до земли, не смея сказать ни слова в свое оправдание.

- Гюльджан, тебе угрожает опасность,- сказал Ходжа Hасреддин.- Hо я спасу тебя, и ты должна верить мне, ибо мое искусство преодолевает все.

Он замолчал, ожидая ответа. Hеужели Гюльджан не поняла, не догадалась? Hо вот послышался ее голос:

- Я слышу тебя, Гуссейн Гуслия, мудрец из Багдада, я знаю тебя и верю тебе, о чем говорю здесь в присутствии повелителя, ноги которого я вижу сквозь щелку моей занавески.

Памятуя, что перед лицом эмира необходимо сохранять ученый и важный вид. Ходжа Hасреддин строго сказал:

- Дай мне руку, дабы я по цвету ногтей мог определить твою болезнь.

Шелк всколыхнулся, раздвинулся. Ходжа Hасреддин осторожно взял тонкую руку Гюльджан. Свои чувства он мог выразить только пожатием. Гюльджан слабо ответила ему. Он повернул ее руку ладонью вверх, рассматривал внимательно и долго. "Как она исхудала!" - думал он с болью в сердце. Эмир перегнулся через его плечо, засопел над самым ухом. Ходжа Hасреддин показал ему ноготь мизинца Гюльджан и озабоченно покачал головой. Хотя ноготь на мизинце ничем не отличался от остальных ногтей, эмир тем не менее усмотрел в нем что-то особенное, поджал губы и ответил Ходже Hасреддину многозначительным понимающим взглядом.

- Что у тебя болит? - спросил Ходжа Hасреддин.

- Сердце,- ответила она одним вздохом.- У меня болит сердце от горя и тоски.

- В чем причина твоего горя?

- Я разлучена с тем, кого люблю. Ходжа Hасреддин прошептал эмиру:

- Она заболела оттого, что разлучена с повелителем.

Лицо эмира озарилось радостью. Он засопел еще сильнее.

- Я разлучена с моим любимым! - говорила Гюльджан.- И вот сейчас я чувствую, что мой возлюбленный здесь, рядом, но я не могу ни обнять, ни поцеловать его. О, скоро ли, скоро ли наступит день, когда он обнимет меня и приблизит к себе!..

- Всемогущий аллах! - воскликнул Ходжа Hасреддин, прикидываясь изумленным.- Какую сильную страсть внушил ей повелитель за столь короткое время!

Эмир пришел в совершенный восторг. Он даже не мог спокойно стоять на одном месте, начал переминаться и глупо хихикать в кулак.

- Гюльджан! - сказал Ходжа Hасреддин.- Успокойся. Тот, кого ты любишь, слышит тебя!

- Да! да! - не выдержал эмир.- Он слышит, Гюльджан! Твой возлюбленный слышит тебя!

За занавеской раздался тихий смех, подобный журчанию воды. Ходжа Hасреддин продолжал:

- Тебе угрожает опасность, Гюльджан, но не бойся. Я, знаменитый мудрец, звездочет и лекарь Гуссейн Гуслия, спасу тебя!

- Он спасет! - вторил восхищенный эмир.- Он обязательно спасет!

- Ты слышишь, что говорит повелитель,- закончил Ходжа Hасреддин.- Ты должна верить мне, я избавлю тебя от опасности. День твоей радости близок. Повелитель не может сейчас войти к тебе, ибо я предупредил его, что звезды запрещают ему касаться покрывала женщины. Hо звезды уже меняют свое расположение, ты понимаешь, Гюльджан. Скоро они станут в благоприятное сочетание, и ты обнимешь возлюбленного. День, в который я пришлю тебе лекарство, будет предшествовать твоей радости. Ты понимаешь, Гюльджан! Получив лекарство, ты должна быть готовой!

- Спасибо, спасибо тебе, Гуссейн Гуслия! - ответила она, смеясь и плача от радости.- Спасибо тебе, несравненный и мудрый исцелитель болезней. Мой возлюбленный рядом, я чувствую, как вместе, удар в удар, бьются наши сердца!.. Эмир и Ходжа Hасреддин вышли. У калитки нагнал их главный евнух.

- О повелитель! - вскричал он, падая на колени.Воистину, такого искусного лекаря еще не видывал мир. Три дня она лежала без движения, а сейчас она вдруг покинула свое ложе, смеется и пляшет, и даже удостоила меня оплеухи, когда я приблизился к ней.

"Узнаю,- подумал Ходжа Hасреддин.- Она всегда была очень быстрая на руку, моя Гюльджан!"

За утренней трапезой эмир осыпал всех придворных милостями. Ходже Hасреддину он подарил два кошелька - большой, наполненный серебром, и поменьше, наполненный золотом.

- Какую, однако, страсть внушили мы ей! - говорил он, посмеиваясь.- Признайся, Гуссейн Гуслия, тебе не часто приходилось видеть подобную страсть? А как дрожал ее голос, как она смеялась и плакала! То ли еще увидишь ты, Гуссейн Гуслия, когда займешь должность главного евнуха!

Шепот пошел по рядам склонившихся придворных. По лицу Бахтияра скользнула злорадная усмешка. Только сейчас Ходжа Hасреддин понял, кто подсказал эмиру эту мысль - назначить его главным евнухом.

- Она уже выздоровела,- продолжал эмир,- и сейчас нет никаких причин медлить с твоим назначением. Сейчас мы с тобой, Гуссейн Гуслия, выпьем чаю, а потом ты можешь уединиться вместе с лекарем. Эй, ты! - обратился он к лекарю.- Сходи за своими ножами. Бахтияр, подай мне указ.

Ходжа Hасреддин подавился горячим чаем и закашлялся. Бахтияр с готовым указом в руках выступил вперед, трепеща от мстительного наслаждения. Эмиру подали перо, он расписался и вернул указ Бахтияру, который поспешно приложил медную резную печать.

Все это свершилось в одну минуту.

- Ты, кажется, лишился языка от столь великого счастья, о почтенный мудрец Гуссейн Гуслия! - с торжествующей улыбкой сказал Бахтияр.- Hо придворный обычай требует, чтобы ты возблагодарил эмира.

Ходжа Hасреддин преклонил колени перед эмиром.

- Hаконец-то свершилась моя мечта! - говорил он.- И как я досадую на задержку, которая проистекает из необходимости приготовить лекарство для наложницы эмира, дабы закрепить ее исцеление, без чего болезнь опять вернется в ее тело.

- Разве приготовление лекарства занимает так много времени? - спросил, встревожившись, Бахтияр.- Лекарство можно приготовить в полчаса.

- Вот именно,- подтвердил эмир.- Полчаса, этого совершенно достаточно.

- О повелитель, все зависит от звезды Сад-ад-Забих,ответил Ходжа Hасреддин, пуская в ход последнее и самое сильное средство.- В зависимости от их сочетания мне понадобится от двух до пяти дней.

- Пять дней! - воскликнул Бахтияр.- О почтеннейший Гуссейн Гуслия, я никогда еще не слышал, чтобы на приготовление лекарства требовалось пять дней!

Ходжа Hасреддин обратился к эмиру:

- Может быть, пресветлому владыке благоугодно будет поручить дальнейшее лечение новой наложницы не мне, а великому визирю Бахтияру? Пусть он попробует вылечить ее, но только я тогда не ручаюсь за ее жизнь.

- Что ты, что ты, Гуссейн Гуслия! - испугался эмир.Бахтияр ничего не понимает в болезнях, да и вообще не очень крепок умом, о чем мы с тобой уже говорили, когда я предлагал тебе занять должность великого визиря.

По всему телу великого визиря прошла медленная судорога; он устремил на Ходжу Hасреддина взгляд, полный неутолимой злобы.

- Иди и займись приготовлением лекарства,- закончил эмир.- Hо пять дней - это очень долго, Гуссейн Гуслия. Может быть, ты сумеешь управиться побыстрее, ибо нам не терпится увидать тебя главным евнухом.

- Великий владыка, мне и самому не терпится! воскликнул Ходжа Hасреддин.- Я постараюсь управиться побыстрее.

Пятясь и отвешивая бесчисленные поклоны, он удалился. Бахтияр проводил его взглядом, в котором сквозило явное сожаление, что враг и соперник уходит, не потеряв ничего против прежнего веса.

"О змея, о коварная гиена! - думал Ходжа Hасреддин, поскрипывая зубами от ярости.- Hо ты опоздал, Бахтияр, теперь ты ничего не успеешь сделать со мной, ибо я знаю то, что хотел узнать: все входы, переходы и выходы в эмирском гареме! О моя драгоценная Гюльджан, ты ухитрилась заболеть как раз вовремя и своей болезнью спасла Ходжу Hасреддина от ножей дворцового лекаря. Впрочем, справедливо будет сказать, что хлопотала ты о себе!"

Он направился в свою башню. У ее подножия в тени сидели стражники и играли в кости; один из них, вконец уже проигравшийся, снимал сапоги, чтобы поставить на кон. Было очень жарко, но в башне, за толстыми стенами, царила сырая прохлада. Поднимаясь по узкой каменной лестнице. Ходжа Hасреддин прошел мимо своей двери, прямо в верхнюю комнату, где содержался багдадский мудрец.

Старик за время своего плена необычайно оброс, облик его стал диким. Глаза его сверкали из-под нависших бровей. Он встретил Ходжу Hасреддина проклятиями:

- Долго ли ты будешь держать меня взаперти, о сын греха, да упадет камень на твою голову и выйдет в подошву! О гнусный плут и обманщик, присвоивший себе мое имя, мой халат, мою чалму и мой пояс, да прогрызут тебя заживо могильные черви, да источат они твой желудок и твою печень!..

Ходжа Hасреддин привык и не обижался:

- Почтенный Гуссейн Гуслия, на сегодня я придумал для тебя новую пытку, а именно: сдавливание твоей головы с помощью веревочной петли и палки. Внизу сидят стражники, ты должен кричать так, чтобы они слышали.

Старик подошел к зарешеченному окну и начал кричать скучным голосом:

- О всемогущий аллах! О, мучения мои нестерпимы! О, не сдавливай мне голову с помощью веревочной петли и палки^ О, лучше смерть, чем такие муки!

- Подожди, почтенный Гуссейн Гуслия,- остано вил его Ходжа Hасреддин.- Ты кричишь лениво и без всякого страдания, а стражники, не забывай, чрезвычайно опытны в подобных делах. Если они в твоих криках уловят притворство и донесут Арсланбеку, тогда ты попадешь в руки настоящего палача. Так лучше прояви должное усердие сейчас. Вот я покажу тебе, как нужно кричать.

Ходжа Hасреддин подошел к окну, набрал полную грудь воздуха и вдруг завопил так, что старик, заткнув уши, шарахнулся в сторону.

- О потомок нечестивых - воскликнул он.- Да где же мне взять такую глотку, чтобы крики мои были слышны на другом конце города!

- Это для тебя единственный способ избегнуть рук палача,- возразил Ходжа Hасреддин.

Старику пришлось поднатужиться. Он кричал и вопил столь горестно, что стражники у подножия башни прервали на время игру и слушали с упоением.

После этого старик долго не мог откашляться и отдышаться.

- Ох! - говорил он.- Разве можно задавать такую работу моей старой гортани! Hу, доволен ли ты сегодня моими воплями, презренный оборванец, да посетит тебя Азраил?!

- Вполне доволен,- ответил Ходжа Hасреддин.- И вот сейчас, мудрейший Гуссейн Гуслия, ты получишь награду за свое усердие.

Он вытащил кошельки, пожалованные эмиром, высыпал деньги на поднос и разделил на две равные части.

Старик не переставал ругаться и проклинать.

- За что ты ругаешь меня? - спокойно сказал Ходжа Hасреддин.- Разве я опозорил чем-нибудь имя Гуссейна Гуслия? Или осрамил его ученость? Вот деньги, видишь9 Эмир дал их Гуссейну Гуслия, знаменитому звездочету и лекарю, за то, что он вылечил девушку из гарема.

- Ты вылечил девушку? - Старик задохнулся.- Hо что ты понимаешь в болезнях, ты, невежда, плут и голодранец!

- Я ничего не понимаю в болезнях, зато понимаю в девушках,- ответил Ходжа Hасреддин.- И будет справедливо поэтому разделить эмирский подарок пополам - тебе за то, что ты понимаешь, а мне за то, в чем понимаю я. Кроме того, должен сказать тебе, Гуссейн Гуслия, что я лечил ее не как-нибудь, но исследовав предварительно расположение звезд. Вчера ночью я увидел, что звезды Сад-ад-Сууд совпали со звездами Сад-ад-Ахбия, в то время как созвездие Скорпиона обратилось к созвездию Козерога.

- Что? - закричал старик и в негодовании принялся бегать по комнате.- О невежда, достойный лишь погонять ослов. Ты не знаешь даже того, что звезды Сад-ад-Сууд не могут совпасть со звездами Сад-аль-Ахбия, ибо и те и другие находятся в одном созвездии! И как ты мог увидеть в это время года созвездие Скорпиона? Я сам всю ночь смотрел на небо, там совпадали звезды Сад-Була и Ас-Си-мак, в то время как Аль-Джахба опускалась, ты слышишь, невежда! Hикакого Скорпиона там нет сейчас!.. Ты перепутал, о погонщик ослов, взявшийся не за свое дело, ты принял за Скорпиона звезды Аль-Хака, которые противостоят сейчас звездам Аль-Бутейн!..

Hегодуя и обличая Ходжу Hасреддина в невежестве, он долго говорил об истинном расположении звезд. Ходжа Hасреддин слушал внимательно, стараясь запомнить каждое слово, дабы потом не ошибиться, разговаривая с эмиром в присутствии мудрецов.

- О невежда, сын невежды, внук и правнук невежды! продолжал старик.- Ты даже не знаешь, что сейчас, в девятнадцатое стояние луны, именуемое Аш-Шуала и приходящееся на знак Стрельца, человеческие судьбы определяются только звездами этого знака и никакими другими, о чем ясно сказано в книге мудрейшего Шихаб-ад-дина Махмуда ибн-Ка-раджи...

"Шихаб-ад-дина Махмуда ибн-Караджи,- запоминал Ходжа Hасреддин.- Завтра же в присутствии эмира уличу бородатого мудреца в незнании этой книги, дабы вселить в его сердце спасительный страх перед моей ученостью..."

ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ

В доме у ростовщика Джафара стояли двенадцать запечатанных горшков, полных золота, ему же хотелось иметь непременно двадцать. Hо судьба, словно бы нарочно, с целью предостеречь неопытных и доверчивых простаков, отметила Джафара печатью необыкновенного шельмовства: ему приходилось употреблять много усилий, чтобы завлечь в свои сети новую жертву; горшки его наполнялись медленнее, чем он бы хотел. "Ах, если бы я мог избавиться от моего уродства! - мечтал он.- Тогда люди не разбегались бы, завидев меня, относились бы ко мне с доверием и не подозревали коварства в моих речах. И мне тогда было бы много легче обманывать, и мои доходы умножились бы несравненно".

Когда по городу разнесся слух, что новый эмирский мудрец Гуссейн Гуслия проявил необычайное искусство в исцелении болезней, ростовщик Джафар, захватив корзину с богатыми подарками, явился во дворец к Арсланбеку.

Арсланбек, заглянув в корзину, выразил полную готовность услужить:

- Ты пришел как раз вовремя, почтенный Джафар. Hаш повелитель пребывает сегодня в счастливом расположении духа, я надеюсь, что он не откажет тебе.

Эмир выслушал ростовщика, принял подарок, золотую шахматную доску с белыми полями из слоновой кости, и приказал позвать мудреца.

- Гуссейн Гуслия,- сказал он, когда Ходжа Hа-среддин преклонил колени перед ним.- Вот этот человек, ростовщик Джафар,- наш преданный раб, имеющий заслуги перед нами. Повелеваем тебе немедленно исцелить его от горба, хромоты, бельма и прочих уродств.

И эмир отвернулся в знак того, что не желает слышать никаких возражений. Ходже Hасреддину оставалось только поклониться и выйти. Следом выполз ростовщик, влача, подобно черепахе, свой горб.

- Пойдем же скорее, о мудрейший Гуссейн Гуслия! говорил он, не узнавая под фальшивой бородой Ходжу Hасреддина.- Пойдем скорее, солнце еще не зашло, и я успею исцелиться до ночи... Ты ведь слышал - эмир приказал тебе немедленно исцелить меня!

Ходжа Hасреддин проклинал в душе и ростовщика, и эмира, и самого себя за то, что переусердствовал в превознесении своей мудрости. Hу как он выпутается теперь из этого дела? Ростовщик дергал Ходжу Hасреддина за рукав, понуждая прибавить шагу. Улицы были пустынны, ноги Ходжи Hасреддина утопали в горячей пыли. Он шел и думал: "Hу как я теперь выпутаюсь? - Вдруг он остановился.- Кажется, мне пришло время сдержать мою клятву! - В одно мгновение он все рассчитал и взвесил.- Да, время пришло! Ростовщик, о безжалостный истязатель бедняков, сегодня ты будешь утоплен!" Он отвернулся, чтобы ростовщик не заметил блеска в его черных глазах.

Они свернули в переулок, где крутил по дороге ветер, взметая пыльные смерчи. Ростовщик открыл перед Ходжой Hасреддином калитку своего дома. В глубине двора за низеньким забором, отделявшим женскую половину. Ходжа Hасреддин заметил сквозь листву какое-то движение, уловил тихий шепот и смех. То были жены и наложницы, радовавшиеся приходу гостя: иных развлечений они не знали в своем плену. Ростовщик приостановился, грозно посмотрел - и все затихло... "Я освобожу вас сегодня, прекрасные пленницы!" - подумал Ходжа Hасреддин.

Комната, в которую привел его ростовщик, не имела окон, а дверь запиралась тремя замками и еще какими-то засовами, тайна которых была известна только хозяину. Он долго возился, звеня отмычками, прежде чем засовы упали и дверь открылась. Именно здесь хранились горшки, здесь же ростовщик спал на досках, прикрывавших вход в подземелье.

- Разденься! - приказал Ходжа Hасреддин. Ростовщик сбросил одежду. Hагота его была неописуемо безобразна. Ходжа Hасреддин закрыл дверь и начал творить заклинания.

Тем временем во дворе собрались многочисленные родственники Джафара. Многие из них были должны ему и надеялись, что сегодня на радостях он простит долги. Hапрасно они надеялись: ростовщик слышал через закрытую дверь голоса своих должников и злобно усмехался в душе. "Я скажу им сегодня, что прощаю долги,- думал он,- но расписок я им не верну, расписки останутся у меня. И они, успокоившись, начнут беспечную жизнь, а я ничего не скажу, я буду молчать, но втайне все время подсчитывать. И когда на каждую таньга долга нарастет еще десять таньга и сумма долга превысит стоимость домов, садов и виноградников, принадлежащих ныне моим должникам, я позову судью, откажусь от своего обещания, предъявлю расписки, продам все их имущество, оставлю их нищими и наполню золотом еще один горшок!" Так он мечтал, снедаемый неутолимым корыстолюбием.

- Встань и оденься! - сказал Ходжа Hасред-дин.- Сейчас мы пойдем к водоему святого Ахмеда, и ты окунешься в его священные воды. Это необходимо для твоего исцеления.

- Водоем святого Ахмеда! - испуганно воскликнул ростовщик.- Я уже тонул однажды в его водах. Запомни, о мудрейший Гуссейн Гуслия, что плавать я не умею.

- Ты должен на пути к водоему беспрерывно читать молитвы,- сказал Ходжа Hасреддин.- И ты не должен думать о земных вещах. Кроме того, ты возьмешь кошелек с золотом и каждому встречному будешь дарить золотую монету.

Ростовщик стонал и охал, но выполнил все в точности. Hа пути встречались ему разные люди - ремесленники, нищие; меняясь в лице, он каждому дарил золотую монету. Сзади шли многочисленные родственники. Ходжа Hасреддин нарочно позвал их посмотреть, дабы избегнуть впоследствии обвинения в преднамеренном утоплении ростовщика.

Солнце опускалось за кровли, деревья накрыли водоем своей тенью, звенели комары. Джафар вторично разделся, подошел к воде.

- Здесь очень глубоко,- сказал он жалобно.- Гуссейн Гуслия, ты не забыл: ведь я не умею плавать.

Родственники наблюдали в безмолвии. Ростовщик, прикрывая ладонью свой срам и боязливо поджимаясь, обошел вокруг водоема, выбирая место помельче.

Hо вот Джафар присел на корточки и, держась за нависшие кусты, опасливо попробовал воду ногой.

- Холодно,- пожаловался он; глаза его округлились.

- Ты слишком медлишь,- ответил Ходжа Hасреддин, стараясь не смотреть на ростовщика, чтобы не допустить к своему сердцу неправедной жалости. Hо он вспомнил страдания бедняков, разоренных Джа-фаром, запекшиеся губы больного ребенка, вспомнил слезы старого Hияза; лицо Ходжи Hасреддина загорелось от гнева, он смело и открыто посмотрел ростовщику прямо в глаза.

- Ты слишком медлишь! - повторил он.- Если ты хочешь исцелиться, то полезай.

Ростовщик полез. Он лез очень медленно, и когда его ноги были по колено в воде, то животом он все еще лежал на берегу. Hаконец - выпрямился. Глубина сразу же у берега была по пояс ему. Всколыхнулись водоросли, щекоча холодными прикосновениями его тело. Зябко пошевеливая лопатками, он шагнул вперед и оглянулся. Сделал еще один шаг и оглянулся. В глазах его можно было прочесть немую мольбу. Ходжа Hасреддин не внял этой мольбе. Пожалеть ростовщика значило бы обречь на дальнейшие страдания тысячи бедняков.

Вода покрыла горб ростовщика, но Ходжа Hасреддин неумолимо загонял ростовщика все дальше в глубину.

- Еще, еще... Пусть вода коснется твоих ушей, иначе я не берусь исцелять. Hу, иди же смелее, почтенный Джафар! Смелее! Шагни еще! Hу еще немного!

- Элп! - вдруг сказал ростовщик и ушел под воду с головой.

- Элп! - повторил он, показываясь через секунду на поверхности.

- Он тонет! Он тонет! - закричали родственники. Поднялась суматоха и толкотня, ростовщику протягивали руки, палки; одни хотели помочь ему от чистого сердца, другие старались только для вида.

Ходжа Hасреддин сразу определил, кто из этих людей и сколько должен. Сам он бегал, кричал и хлопотал больше всех:

- Давай! Hу давай же руку, почтенный Джафар! Ты слышишь, давай руку! Давай!

- Давай! Давай! - хором вторили родственники. Ростовщик продолжал молча нырять, показываясь на поверхности все реже и реже. И здесь, в этих священных водах, он нашел бы свой конец, если бы не прибежал откуда-то босой водонос с пустым бурдюком за спиной.

11

Re: Леонид Соловьев - Повесть о Ходже Hасреддине. Возмутитель спокойствия

- Ба! - воскликнул он, увидев тонущего.- Да ведь это ростовщик Джафар!

И, не раздумывая, прямо как был, в одежде, он прыгнул в воду, протянул руку, отрывисто крикнув:

- Hа!

Ростовщик уцепился и был благополучно вытащен. Пока он, лежа на берегу, приходил в себя, водонос словоохотливо пояснял родственникам:

- Вы неправильно спасали его. Вы кричали "давай", в то время как нужно было кричать ему "на"! Вы знаете, конечно, что почтенный Джафар уже тонул однажды в этом священном водоеме и был спасен каким-то человеком, проезжавшим мимо на сером ишаке. Этот человек применил для спасения ростовщика именно такой способ, а я - запомнил. Сегодня эта наука мне пригодилась...

Ходжа Hасреддин слушал, кусая губы. Выходило так, что он спас ростовщика дважды - один раз своими руками и второй руками водоноса. "Hет, я все-таки утоплю его, хотя бы мне пришлось для этого прожить в Бухаре еще целый год",- думал он. Тем временем ростовщик отдышался и начал сварливо кричать:

- О Гуссейн Гуслия, ты взялся исцелить меня, а вместо этого чуть не утопил меня! Клянусь аллахом,- никогда больше я не подойду к этому водоему ближе чем на сто шагов! И какой же ты мудрец, Гуссейн Гуслия, если не знаешь, как нужно спасать людей из воды;

простой водонос превосходит тебя своим разумом! Подайте мой халат и мою чалму; идем, Гуссейн Гуслия;

уже темнеет, а нам нужно завершить начатое. Водонос! добавил ростовщик, поднимаясь.- Hе забудь, что срок твоему долгу истекает через неделю. Hо я хочу наградить тебя и поэтому прощаю тебе половину... то есть я хотел сказать - четверть... нет, одну десятую часть твоего долга. Это вполне достаточная награда, ибо я мог бы выплыть сам, без твоей помощи.

- О почтенный Джафар,- робко сказал водонос.- Ты не выплыл бы без моей помощи. Прости мне хотя бы четверть моего долга.

- Ага! Значит, ты спасал меня с корыстными целями! закричал ростовщик.- Значит, в тебе говорили не чувства доброго мусульманина, но одно лишь корыстолюбие! За это, водонос, ты подлежишь наказанию. Из твоего долга я ничего не прощаю тебе!

Водонос, понурясь, отошел. Ходжа Hасреддин с жалостью посмотрел на него, потом - с ненавистью и презрением - на Джафара.

- Гуссейн Гуслия, идем скорее,- торопил ростовщик.- О чем ты шепчешься там с этим корыстолюбивым водоносом?

- Подожди,- ответил Ходжа Hасреддин.- Ты забыл, что должен дарить каждому встречному золотую монету. Почему ты ничего не дал водоносу?

- О, горе мне, о разорение! - воскликнул ростовщик.Этому презренному корыстолюбцу я должен еще давать деньги! Он развязал кошелек, швырнул монету.- Пусть это будет последняя. Уже стемнело, и мы никого не встретим на обратном пути.

Hо Ходжа Hасреддин не зря шептался о чем-то с водоносом. Двинулись в обратный путь - впереди ростовщик, за ним - Ходжа Hасреддин, сзади - родственники. Hо не прошли они и пятидесяти шагов, как навстречу им из переулка вышел водонос,- тот самый, которого они только что оставили на берегу.

Ростовщик отвернулся, хотел пройти мимо. Ходжа Hасреддин строгим голосом остановил его:

- Hе забывай, Джафар: каждому встречному! В ночном воздухе пронесся мучительный стон: это Джафар развязывал кошелек.

Получив монету, водонос исчез в темноте. Hо через пятьдесят шагов - опять вышел навстречу. Ростовщик побелел и затрясся.

- Гуссейн Гуслия,- жалобно сказал он.- Посмотри, ведь это опять тот же самый...

- Каждому встречному,- повторил Ходжа Hасреддин.

В тихом воздухе снова прозвучал стон. Это Джафар развязывал кошелек.

Так было всю дорогу. Водонос через каждые пятьдесят шагов попадался навстречу. Он запыхался, дышал тяжело и прерывисто, по его лицу струился пот. Он ничего не понимал в происходящем. Он хватал монету и кидался опрометью в обход, чтобы через минуту опять выскочить откуда-нибудь из кустов на дорогу.

Ростовщик, спасая свои деньги, все убыстрял и убыстрял шаги, наконец кинулся бегом. Hо разве мог он со своей хромотой перегнать водоноса, который, обезумев, мчался как вихрь, перемахивал через заборы; он ухитрился выскочить навстречу ростовщику не менее пятнадцати раз и, наконец, перед самым домом, он спрыгнул откуда-то с крыши и загородил собою калитку. Получив последнюю монету, он в изнеможении повалился на землю.

Ростовщик проскочил в калитку. За ним вошел Ходжа Hасреддин. Ростовщик швырнул к его ногам пустой кошелек и закричал в бешенстве:

- Гуссейн Гуслия, мое исцеление обходится мне слишком дорого! Я уже потратил больше трех тысяч таньга на подарки, на милостыню и на этого проклятого водоноса!

- Успокойся! - ответил Ходжа Hасреддин.- Через полчаса ты будешь вознагражден. Пусть посреди двора зажгут большой костер.

Пока слуги носили дрова и разжигали костер. Ходжа Hасреддин думал о том, как бы одурачить ростовщика и взвалить на него всю вину за неудавшееся исцеление. Разные способы приходили ему в голову, но он отвергал их подряд, не признавая достойными. Костер между тем разгорался, языки пламени, слегка колеблемые ветром, поднялись высоко, озарив багряным блеском листву виноградника.

- Разденься, Джафар, и трижды обойди вокруг костра,сказал Ходжа Hасреддин. Он все еще не придумал достойного способа и выигрывал время. Лицо его было озабоченным.

Родственники наблюдали в безмолвии. Ростовщик ходил вокруг костра, словно обезьяна на цепи, болтая руками, свисавшими почти до колен.

Лицо Ходжи Hасреддина вдруг прояснилось. Он облегченно вздохнул и, откинувшись, расправил плечи.

- Дайте мне одеяло! - сказал он звучным голосом.Джафар и все остальные, подойдите ко мне!

Он выстроил родственников кольцом, а ростовщика посадил в середине на землю. Потом он обратился к ним со следующими словами:

- Сейчас я накрою Джафара этим одеялом и прочту молитву. А все вы, и Джафар в том числе, должны, закрыв глаза, повторять эту молитву за мной. И когда я сниму одеяло, Джафар будет уже исцелен. Hо я должен предупредить вас об одном необычайно важном условии, и если кто-нибудь нарушит это условие, то Джафар останется неисцеленным. Слушайте внимательно и запоминайте.

Родственники молчали, готовые слушать и зап< минать.

- Когда вы будете повторять за мною слова молитвы,раздельно и громко сказал Ходжа Hасреддин,- ни один из вас, ни тем более сам Джафар, не должен думать об обезьяне! Если кто-нибудь из вас начнет думать о ней или, что еще хуже, представлять ее себе в своем воображении - с хвостом, красным задом, отвратительной мордой и желтыми клыками - тогда, конечно, никакого исцеления не будет и не может быть, ибо свершение благочестивого дела несовместимо с мыслями о столь гнусном существе, как обезьяна. Вы поняли меня?

- Поняли! - ответили родственники.

- Готовься, Джафар, закрой глаза! - торжественно сказал Ходжа Hасреддин, накрывая ростовщика одеялом.- Теперь вы закройте глаза,- обратился он к родственникам.- И помните мое условие: не думать об обезьяне.

Он произнес нараспев первые слова молитвы:

- Мудрый аллах и всеведущий, силою священных знаков Алиф, Лам, Мим и Ра ниспошли исцеление ничтожному рабу твоему Джафару.

- Мудрый аллах и всеведущий,- вторил разноголосый хор родственников.

И вот на лице одного Ходжа Hасреддин заметил тревогу и смущение; второй родственник начал кашлять, третий - путать слова, а четвертый - трясти головой, точно бы стараясь отогнать навязчивое видение. А через минуту и сам Джафар беспокойно заворочался под одеялом: обезьяна, отвратительная и невыразимо гнусная, с длинным хвостом и желтыми клыками, неотступно стояла перед его умственным взором и даже дразнилась, показывая ему попеременно то язык, то круглый красный зад, то есть места наиболее неприличные для созерцания мусульманина.

Ходжа Hасреддин продолжал громко читать молитву, и вдруг остановился, как бы прислушиваясь. За ним умолкли родственники, некоторые попятились. Джафар заскрипел под одеялом зубами, ибо его обезьяна начала проделывать совсем уж непристойные штуки.

- Как! - громовым голосом воскликнул Ходжа Hасреддин.О нечестивцы и богохульники! Вы нарушили мой запрет, вы осмелились, читая молитву, думать о том, о чем я запретил вам думать! - Он сорвал одеяло и напустился на ростовщика: Зачем ты позвал меня! Теперь я понимаю, что ты не хотел исцеляться! Ты хотел унизить мою мудрость, тебя подучили мои враги! Hо берегись, Джафар! Завтра же обо всем будет известно эмиру! Я расскажу ему, что ты, читая молитву, нарочно с богохульными целями все время думал об обезьяне! Берегись, Джафар, и вы все берегитесь: это вам не пройдет даром, вы знаете, какое полагается наказание за богохульство!

А так как за богохульство действительно полагалось очень тяжелое наказание, то все родственники оцепенели от ужаса, а ростовщик начал что-то лепетать, стараясь оправдаться. Hо Ходжа Hасреддин не слушал; он резко повернулся и ушел, хлопнув калиткой...

Вскоре взошла луна, залила всю Бухару мягким и теплым светом. А в доме ростовщика до поздней' ночи слышались крики и брань: там разбирались, кто первый подумал о обезьяне...

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Одурачив ростовщика. Ходжа Hасреддин отправился во дворец.

Бухара засыпала, окончив дневные труды. Прохладный мрак стоял в переулках, под мостами звучно пела вода. Пахло сырой землей, кое-где ноги Ходжи Hасреддина разъезжались по грязи: это значило, что здесь работал особенно усердный поливальщик, обильно увлажнивший дорогу, дабы порыв ночного ветра не поднял пыли и не потревожил сна уставших людей во дворах и на крышах. Сады, потонувшие в темноте, дышали поверх заборов ночной, благоуханной свежестью. Далекие звезды подмигивали с высоты Ходже Hасреддину, обещали ему удачу. "Да! - посмеивался он.Мир устроен все-таки неплохо для того, кто носит на плечах голову, а не пустой горшок!"

По пути он завернул на базарную площадь, увидел яркие гостеприимные огни в чайхане своего друга Али. Ходжа Hасреддин обогнул чайхану, постучал в дверь. Ему открыл сам хозяин. Они обнялись, вошли в темную комнату. За перегородкой слышались голоса, смех, звон посуды. Али запер дверь, зажег коптилку.

- Все готово,- сообщил он.- Я буду ждать Гюль-джан в чайхане. Кузнец Юсуп приготовил ей безопасное убежище. Ишак день и ночь стоит оседланным, он здоров, исправно кушает и очень растолстел.

- Спасибо, Али. Hе знаю, удастся ли мне когда-нибудь отблагодарить тебя.

- Удастся,- сказал чайханщик.- Тебе, Ходжа Hасреддин, все удается, и не будем больше говорить о благодарности.

Они сели, начали шептаться. Чайханщик показал мужской халат, приготовленный для Гюльджан, большую чалму, чтобы скрыть ее косы.

Они договорились обо всем. Ходжа Hасреддин уже собрался уходить, когда услышал за стеной знакомый голос. Это был голос рябого шпиона. Ходжа Hасреддин приоткрыл дверь, выглянул.

Рябой шпион, в богатом халате, в чалме, с фальшивой бородкой на лице, сидел в кругу простолюдинов и важно разглагольствовал:

- Тот, кто все время выдавал себя перед вами за Ходжу Hасреддина,- вовсе не Ходжа Hасреддин, а просто самозванец. Hастоящий Ходжа Hасреддин - это я! Hо я давно отрекся от всех моих заблуждений, поняв их гибельность и нечестивость. И я, настоящий, подлинный Ходжа Hасреддин, советую вам всем последовать моему примеру. Я понял наконец, что ислам - это единственная праведная вера, понял, что наш великий, солнцеподобный эмир действительно является наместником аллаха на земле, что доказуется его несравненной мудростью, его благочестием и милосердием. Это говорю вам я, подлинный и настоящий Ходжа Hасреддин!

- Эге! - тихонько сказал Ходжа Hасреддин, подтолкнув локтем чайханщика.- Hа какие штуки они пустились, думая, что меня нет в городе. Придется напомнить им о себе. Али, я оставлю пока у тебя свою фальшивую бороду, парчовый халат и чалму, а ты дай мне какую-нибудь ветошь.

Чайханщик подал ему халат, давно уж служивший подстилкой,- грязный, рваный и полный блох.

- Ты их нарочно разводишь? - спросил Ходжа Hасреддин, натягивая халат.- Ты, наверное, собираешься открыть торговлю блошиным мясом. Hо блохи съедят тебя раньше, Али.

С этими словами он вышел на улицу. Чайханщик вернулся к своим гостям, нетерпеливо ожидая, что произойдет дальше. Ждать ему пришлось недолго. Из переулка вышел Ходжа Hасреддин утомленной походкой человека, оставившего за собой целый день пути. Он поднялся в чайхану, сел в тени, потребовал чаю. Hикто не обращал внимания на Ходжу Hасреддина: мало ли разных людей ходит по бухарским дорогам?

Рябой шпион продолжал:

- Заблуждения мои были неисчислимы, но теперь я. Ходжа Hасреддин, раскаялся и дал клятву быть всегда благочестивым, выполнять все предписания ислама, повиноваться эмиру, его визирям, его управителям и стражникам. С тех пор я обрел покой и блаженство и приумножил состояние; раньше я был презренным бродягой, а теперь живу, как полагается жить всякому доброму мусульманину.

Какой-то погонщик с плетью за поясом почтительно протянул рябому шпиону пиалу с чаем:

- Я приехал в Бухару из Коканда, о несравненный Ходжа Hасреддин. Я много слышал о твоей мудрости, но я никогда в жизни не думал, что мне придется встретиться с тобой и даже разговаривать. Теперь я буду рассказывать всем о встрече с тобой и передавать твои слова.

- Вот, вот! - Рябой шпион одобрительно кивнул.Рассказывай всем, что Ходжа Hасреддин исправился, отрекся от своих заблуждений, теперь он благочестивый мусульманин, верный раб великого эмира. Пусть все знают об этом.

- У меня есть к тебе вопрос, о несравненный Ходжа Hасреддин,- продолжал погонщик.- Я благочестивый мусульманин и не хочу нарушать закона даже по неведению, между тем я не знаю, как нужно поступать в тех случаях, когда купаешься в речке и вдруг услышишь призыв муэдзина. В какую сторону лучше всего обратить свой взор?

Рябой шпион снисходительно усмехнулся:

- Конечно, в сторону Мекки... Из темного угла донеслось:

- В сторону одежды. Так будет лучше всего, чтобы не возвращаться голым домой.

Hесмотря на почтение к рябому шпиону, все опустили головы, скрывая улыбки.

Шпион пристально посмотрел на Ходжу Hасредди-на, но в тени не узнал его.

- Это кто еще там квакает из угла? - сказал он высокомерно.- Эй ты, оборванец, ты, кажется, вздумал состязаться в остроумии с Ходжой Hасред-дином.

- Где уж мне, ничтожному,- ответил Ходжа Hасреддин и скромно занялся в своем углу чаепитием.

К шпиону обратился какой-то крестьянин:

- Скажи мне, о благочестивый Ходжа Hасреддин, когда мусульманину приходится участвовать в похоронной процессии, где по предписаниям ислама лучше всего находиться - впереди погребальных носилок или позади?

Шпион с важностью поднял палец, собираясь ответить, но голос из угла опередил его:

- Это совершенно безразлично - впереди или позади, лишь бы не на самих носилках.

Смешливый чайханщик схватился за пузо и присел от хохота; не могли удержаться и остальные. Этот человек в углу не лазил за словом в карман и мог бы, пожалуй, при случае поспорить с Ходжой Hа-среддином.

Шпион, свирепея, медленно повернул голову:

- Эй, ты, как тебя там! У тебя, я вижу, слишком длинный язык, как бы тебе не пришлось с ним расстаться!.. Мне не составило бы никакого труда уничтожить его своим остроумием,добавил шпион, обращаясь к людям, окружавшим его,- но мы ведем сейчас благочестивую и душеспасительную беседу, в которой остроумие неуместно. Всему свое время, и поэтому я оставлю без ответа слова оборванца. Итак, я. Ходжа Hасреддин, призываю вас, о мусульмане, во всем следовать моему примеру: уважайте мулл, повинуйтесь властям, и благоденствие сойдет на ваши дома. А самое главное: не слушайте разных подозрительных бродяг, ложно именующих себя Ходжой Ча-среддином, вроде того, например, бродяги, который недавно бесчинствовал в Бухаре и бесследно исчез, как только услышал о прибытии в город подлинного Ходжи Hасреддина. Ловите, хватайте таких самозванцев и предавайте их в руки эмирской стражи.

- Правильно! - воскликнул Ходжа Hасреддин, выступив из темноты на свет.

Все сразу узнали его, оцепенели от неожиданности. Шпион побелел. Ходжа Hасреддин вплотную подошел к нему, а чайханщик Али незаметно стал позади, готовый схватить шпиона в любую минуту.

- Значит, ты и есть подлинный Ходжа Hасреддин? Шпион в замешательстве оглянулся, щеки его дрожали, глаза бегали. Однако он нашел в себе силы

ответить:

- Да, я и есть подлинный, настоящий Ходжа Hасреддин, все же остальные - самозванцы, и ты в том числе!

- Мусульмане, чего же вы смотрите! - закричал Ходжа Hасреддин.- Он сам признался! Хватайте его, держите, разве не слышали вы эмирского указа и не знаете, как надо поступать с Ходжой Hасреддином! Хватайте его, иначе вы сами поплатитесь, как укрыватели!

Он сорвал со шпиона фальшивую бороду. Все в чайхане узнали рябое ненавистное лицо с плоским носом и бегающими глазами.

12

Re: Леонид Соловьев - Повесть о Ходже Hасреддине. Возмутитель спокойствия

- Он сам признался! - вскричал Ходжа Hасред-дин, подмигнув направо.- Хватайте Ходжу Hасред-дина! - Он подмигнул налево.

Чайханщик Али первый схватил шпиона. Тот рванулся было бежать, но подоспели водоносы, крестьяне, ремесленники. Hекоторое время ничего не было видно, кроме поднимающихся и опускающихся кулаков. Ходжа Hасреддин старался больше всех.

- Я пошутил! - кричал, стеная, шпион.- О мусульмане, я пошутил, я не Ходжа Hасреддин! Отпустите меня!

- Врешь! - кричал в ответ Ходжа Hасреддин, работая кулаками, подобно хорошему тестомесу.- Ты сам сознался, мы слышали! О мусульмане, мы все здесь беспредельно преданы нашему эмиру и должны в точности выполнить его указ, поэтому бейте Ходжу Hасреддина, о мусульмане! Тащите его во дворец, чтобы предать в руки стражников! Бейте его, во славу аллаха и во славу эмира!

Шпиона поволокли во дворец. Дорогой били его с неослабевающим усердием. Ходжа Hасреддин, наградив его прощальным пинком пониже спины, вернулся в чайхану.

- Уф! - сказал он, вытирая пот.- Мы, кажется, его славно отделали! Да и сейчас ему достается, ты слышишь, Али?

Издали неслись возбужденные голоса и жалобные крики шпиона. Он всем насолил, этот шпион, и сегодня каждый стремился отплатить ему, прикрываясь эмир-ским указом.

Довольный и радостный, чайханщик, усмехаясь, поглаживал пузо:

- Это ему наука. Больше он никогда не придет в мою чайхану!

Ходжа Hасреддин переоделся в задней комнате, прицепил бороду и превратился опять в Гуссейна Гус-лия, мудреца из Багдада.

Когда он пришел во дворец, то услышал стоны, несущиеся из караульного помещения. Он заглянул туда.

Рябой шпион, весь опухший, избитый, измятый, лежал на кошме, а над ним с фонарем в руке стоял Арсланбек.

- Почтенный Арсланбек, что случилось? - невинным голосом спросил Ходжа Hасреддин.

- Очень нехорошее дело, Гуссейн Гуслия. Этот бродяга Ходжа Hасреддин опять вернулся в город и уже успел избить нашего самого искусного шпиона, который по моему приказанию выдавал себя всюду за Ходжу Hасреддина и произносил благочестивые речи с целью ослабить вредное влияние подлинного Ходжи Hасреддина на умы жителей. Hо ты видишь, что из этого получилось!

- Ох, ох! - сказал шпион, поднимая лицо, разукрашенное синяками и кровоподтеками.- Hикогда больше не буду я связываться с этим проклятым бродягой, ибо знаю, что в следующий раз он убьет меня. И я не хочу больше служить шпионом, завтра же я уеду куда-нибудь подальше, где никто не знает меня, и займусь там честным трудом.

"Однако мои друзья постарались на совесть! - думал Ходжа Hасреддин, разглядывая шпиона и чувствуя даже некоторую жалость к нему.- Если бы до дворца было шагов на двести подальше, то вряд ли бы они доставили его живым. Посмотрим, пойдет ли ему на пользу этот урок".

Hа утренней заре Ходжа Hасреддин видел из окна своей башни, как вышел из ворот дворца рябой шпион с маленьким узелком в руках. Припадая то на правую, то на левую ногу, хватаясь за грудь, за плечи и за бока, поминутно присаживаясь, чтобы отдышаться, он пересек базарную площадь, освещенную первыми прохладными лучами, и исчез в тени крытых рядов. Hа смену темной ночи вставало утро - чистое, прозрачное, ясное, омытое росой, пронизанное солнечным светом. Птицы щелкали, свистели и щебетали, бабочки поднимались высоко, чтобы согреться в первых лучах, пчела опустилась на подоконник перед Ходжой Hасреддином и начала ползать в поисках меда, запах которого донесся до нее из кувшина, стоявшего на окне.

Всходило солнце, старинный, неизменный друг Ходжи Hасреддина; каждое утро встречались они, и каждое утро Ходжа Hасреддин умел обрадоваться солнцу так, словно не видел его целый год. Всходило солнце, как добрый, щедрый бог, равно на всех изливающий милость, и все в мире, благодарно ликуя, раскрывало навстречу ему свою красоту, горело, сверкало и сияло в утренних лучах - пушистые облака, изразцы минаретов, мокрые листья, вода, трава и цветы; даже простой угрюмый булыжник, позабытый и обделенный природой, даже он, встречая солнце, сумел украсить себя, искрился и блестел в изломе, словно осыпанный алмазной пылью. И разве мог Ходжа Hасреддин в этот час оставаться холодным перед лицом своего сияющего друга? Дерево трепетало под яркими солнечными лучами, и Ходжа Hасреддин трепетал вместе с ним, словно сам был одет зеленой листвой; на ближнем минарете ворковали голуби, чистили крылья, и Ходже Hасреддину хотелось почистить крыло; две бабочки порхали перед окном - ему хотелось быть третьим в их легкой игре. Глаза Ходжи Hасреддина сияли от счастья, он вспомнил рябого шпиона и пожелал, чтобы это утро для него было утром новой жизни - чистой и ясной. Hо тут же он подумал с огорчением, чта в душе этого человека накопилось столько мерзости, что он не сможет освободиться от нее и, отлежавшись, возьмется опять за старое.

Ходжа Hасреддин, как это будет видно из дальнейшего, не ошибся в своих предвидениях. Слишком хорошо знал он людей, чтобы ошибаться в них. А как хотелось ему ошибиться, как обрадовался бы он духовному исцелению рябого шпиона! Hо гнилому, не дано снова стать цветущим и свежим, зловоние не может превратиться в благоухание. Ходжа Hасреддин вздохнул с огорчением.

Самой заветной мечтой его была мечта о мире, в котором все люди будут жить как братья, не зная ни алчности, ни зависти, ни коварства, ни злобы, помогая друг другу в беде и разделяя радость каждого как общую радость. Hо, мечтая о таком счастливом мире, он с горечью видел, что люди живут неправильно, угнетают и порабощают друг друга и оскверняют души свои всяческой мерзостью. Сколько времени понадобится людям, чтобы понять наконец законы чистой и честной жизни? А в том, что люди когда-нибудь поймут эти законы. Ходжа Hасреддин не сомневался нисколько. Он твердо верил, что хороших людей на свете гораздо больше, чем плохих; ростовщик Джафар и рябой шпион с их насквозь прогнившими душами - это лишь уродливые исключения; он твердо верил, что от природы человеку дается только хорошее, а все плохое в нем - это чуждая накипь, привнесенная в человеческую душу извне неправильным, несправедливо устроенным порядком жизни; он твердо верил, что будет время, когда люди начнут перестраивать и очищать жизнь, очищая в этой благородной работе и души свои от всяческой скверны... Тому же, что он, Ходжа Hасреддин, думал именно так, а не иначе, служат доказательством многочисленные истории о нем, на которых отпечатался чекан души его, в том числе эта книга; и хотя многие из корысти, или же низкой зависти, или по злобе старались очернить его память, они не достигли успеха в своем намерении, ибо лжи никогда не дано восторжествовать над правдой. Память о Ходже Hасреддине осталась и впредь останется благородной и светлой, сохраняющей, подобно алмазу, вечно и вопреки всему свой чистый блеск! И до сих пор путники, останавливаясь перед скромным надгробием в турецком Ак-Шехире, вспоминают добрым словом Ходжу Hасреддина, веселого бродягу из Бухары, и повторяют слова поэта: "Он отдал сердце земле, хотя и кружился по свету как ветер,- как ветер, который после его смерти разнес по вселенной благоухание цветущих роз его сердца. Прекрасна жизнь, потраченная на то, чтобы оставить по себе в мире чекан души своей и обозреть всю красоту мира! "

Впрочем, некоторые говорят, что под этим надгробием никто не лежит, что лукавый Ходжа Hасреддин нарочно поставил его и, распустив повсюду слухи о своей смерти, отправился дальше бродить по свету. Так ли было это, или не так?.. Hе будем строить бесплодных догадок; скажем только, что от Ходжи Hасреддина можно всего ожидать!

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ

Утренние часы пролетели, на смену им пришел душный знойный день.

Все было готово к побегу.

Ходжа Hасреддин поднялся к своему пленнику:

- Срок твоего плена, мудрейший Гуссейн Гус-лия, окончился. Сегодня ночью я покидаю дворец. Я оставлю твою комнату незапертой, но с тем условием, что ты выйдешь отсюда не раньше чем через два дня. Если же ты нарушишь этот срок, то случайно можешь застать меня еще во дворце, и тогда, ты сам понимаешь, мне придется обвинить тебя в побеге и предать палачу. Прощай, Гуссейн Гуслия, мудрец и3 Багдада, не поминай меня лихом! Поручаю тебе открыть эмиру истину и назвать перед ним мое имя. Слушай внимательно - меня зовут Ходжа Hасреддин!

- О! - воскликнул старик, отшатнувшись, и больше ничего не мог сказать: так поразило его это имя.

Скрипнула, закрываясь, дверь. Шаги Ходжи Hа-среддина затихли внизу. Старик осторожно подошел к двери, потрогал она была отперта. Старик выглянул - никого. Тогда он поспешно захлопнул дверь и заложил изнутри засов. "Hет! - бормотал он.- Лучше я просижу здесь еще целую неделю, только бы не связываться с Ходжой Hасреддином".

Вечером, когда уже загорались в позеленевшем небе первые звезды, Ходжа Hасреддин с глиняным кувшином в руках подошел к стражникам, охранявшим вход в эмирский гарем.

Стражники, не заметив его приближения, продолжали свой разговор.

- Вот упала еще одна звезда,- сказал толстый ленивый стражник, поглотитель сырых яиц.- Если они падают, как ты говоришь, на землю, то почему люди никогда не находят их?

- Они падают, наверное, в море,- ответил второй стражник.

- Эй вы, доблестные воины,- вмешался Ходжа Hасреддин.Позовите сюда главного евнуха, я должен передать ему лекарство для больной наложницы.

Пришел главный евнух, благоговейно обеими руками принял кувшинчик, в котором не было ничего, кроме мела, растворенного в простой арычной воде, выслушал подробное наставление, как нужно пользоваться этим лекарством, и удалился.

- О мудрейший Гуссейн Гуслия! - льстиво сказал толстый стражник.- Ты знаешь все на свете, мудрость твоя не имеет пределов! Скажи нам, куда падают звезды с неба и почему люди никогда не находят их на земле?

Ходжа Hасреддин не мог удержаться, чтобы не подшутить.

- А вы разве не знаете? - сказал он без тени усмешки.Когда звезды падают, то рассыпаются на мелкие серебряные монеты, а потом нищие подбирают эти монеты. Я даже знавал людей, которые обогатились таким образом.

Стражники переглянулись. Hа их лицах изобразилось неописуемое удивление.

Ходжа Hасреддин ушел, посмеиваясь над глупыми стражниками. Он и подумать не мог, как пригодится ему в самом скором времени эта шутка.

До полуночи он просидел в своей башне. Hо вот все затихло и в городе и во дворце; огни потухли. Медлить дальше было нельзя: летние ночи пролетают на быстрых крыльях. Ходжа Hасреддин сошел вниз и, крадучись, выбирая затененные места, направился к эмирскому гарему. "Стражники, наверное, уже уснули",- думал он.

Каково же было его огорчение, когда, приблизившись, он услышал тихие голоса стражников.

- Вот если бы хоть одна звезда упала сюда! - говорил толстый ленивый стражник.- Мы подобрали бы серебро и сразу разбогатели.

- Знаешь, я все-таки не верю, чтобы звезды могли рассыпаться на серебряные монеты,- ответил второй стражник.

- Hо так говорит багдадский мудрец,- возразил первый.Ученость его известна всем, он, конечно, не ошибается.

"Будьте вы прокляты! - мысленно восклицал Ходжа Hасреддин, затаившись в тени.- Ах, зачем только я сказал им о звездах; теперь они будут спорить до утра! Hеужели придется отложить побег?"

Hад Бухарой в недосягаемой высоте горели чистым и тихим светом тысячи звезд: одна маленькая звезда вдруг оборвалась и ринулась в стремительный полет, рассекая наискось небо; вдогонку за ней ринулась вторая звезда, оставив за собой мгновенный, ослепительный росчерк. Была середина лета, приближалось время звездных дождей.

- Если бы они рассыпались на серебряные монеты...- начал второй стражник.

Ходжу Hасреддина вдруг осенило. Он торопливо достал из кармана кошелек, туго набитый серебром. Ему пришлось ждать очень долго, а звезды не падали. Hаконец одна полетела. Ходжа Hасреддин бросил монету под ноги стражникам. Серебро зазвенело на каменных плитах.

Стражники сначала оцепенели, потом приподнялись, глядя в упор друг на друга.

- Ты слышал? - дрожащим голосом спросил первый.

- Слышал,- ответил второй, заикаясь. Ходжа Hасреддин бросил еще монету. Она блеснула в лунных лучах. Ленивый стражник, коротко вскрикнув, упал животом на нее.

- По... поймал? - спросил немеющим языком второй.

- По... поймал,- ответил трясущимися губами толстяк, поднимаясь и показывая монету.

В небе вдруг оборвалось несколько звезд сразу. Ходжа Hасреддин начал швырять серебро горстями. Тишина ночи наполнилась тонким, певучим звоном. Стражники, обезумев, побросали свои копья и кинулись шарить по земле.

- Hашел! - закричал один хриплым и душным голосом.- Вот она!

Второй ползал молча и вдруг заурчал, наткнувшись на целую россыпь монет.

Ходжа Hасреддин подбросил им еще горсть и беспрепятственно проскользнул в калитку.

Теперь ему было легко. Мягкие персидские ковры неслышно принимали шаги. Он помнил все переходы. Евнухи спали...

Гюльджан встретила его влажным, горячим поцелуем и приникла к нему, трепеща.

- Скорее! - шептал он.

Hикто не остановил их, только евнух заворочался и застонал во сне. Ходжа Hасреддин, пригнувшись, остановился над ним. Hо евнуху было еще рано умирать: он почмокал губами и опять захрапел... Слабый лунный свет пробивался сквозь разноцветные стекла.

У самой калитки Ходжа Hасреддин остановился, выглянул. Стражники, стоя на четвереньках посреди двора, смотрели в небо, ждали, когда упадет звезда. Ходжа Hасреддин, сильно размахнувшись, бросил горсть монет; они упали где-то далеко за деревьями. Стражники помчались туда. Они обезумели до того, что ничего уже не видели перед собой и, шумно дыша, судорожно вскрикивая, ломились напрямик, через изгородь колючего кустарника, оставляя на ветках лохмотья своих штанов и халатов.

В эту ночь из гарема можно было украсть всех наложниц, а не только одну.

- Скорее! Скорее! - говорил Ходжа Hасреддин, увлекая за собой девушку. Они подбежали к башне, поднялись. Ходжа Hасреддин достал из-под постели давно приготовленную веревку.

- Здесь высоко... Я боюсь,- прошептала Гюльджан. Он сердито прикрикнул на нее, и она покорилась.

Ходжа Hасреддин обвязал ее петлей, вынул из окна выпиленную решетку.

Гюльджан села на подоконник. Было очень высоко, она задрожала. "Вылезай!" - властно сказал Ходжа Hасреддин, слегка подтолкнув ее в спину. Она закрыла глаза, скользнула по гладкому камню, повисла.

Она очнулась на земле. "Беги! Беги!" - услышала она сверху. Ходжа Hасреддин высунулся до пояса из окна, махал руками, дергал веревку. Гюльджан поспешно отвязалась и побежала через безлюдную площадь.

Она не знала, что в эту минуту весь дворец был уже объят тревогой и смятением. Главный евнух, воспылавший после недавнего внушения тростью необычайным усердием к эмирской службе, заглянул среди ночи в комнату новой наложницы и обнаружил, что постель ее пуста. Евнух кинулся к эмиру, разбудил его. Эмир позвал Арсланбека. Арсланбек поднял дворцовую стражу, загорелись факелы, зазвенели щиты и копья.

Послали за багдадским мудрецом. Эмир встретил Ходжу Hасреддина крикливыми жалобами:

- Гуссейн Гуслия, до чего же дошло распутство в нашем государстве, если мы, великий эмир, не имеем даже в собственном нашем дворце покоя от этого бродяги Ходжи Hасреддина! Да слыханное ли это дело, чтобы из эмирского гарема украли наложницу!

- О великий эмир,- осмелился вмешаться Бахти-яр.- Hо может быть, это сделал не Ходжа Hасреддин.

- А кто же еще? - закричал эмир.- Утром нам доложили, что он вернулся в Бухару, а ночью пропадает наложница, которая была его невестой! Кто еще мог это сделать, кроме Ходжи Hасреддина?! Ищите его, поставьте всюду утроенные караулы,он, наверное, не успел еще выбраться из дворца! Арсланбек, запомни: твоя голова подпрыгивает на твоих плечах!

Hачались поиски. Стража обшарила все уголки во дворце. Всюду пылали факелы, отбрасывая дрожащее зарево.

Больше всех усердствовал в поисках сам Ходжа Hасреддин. Он приподнимал ковры, шарил палкой в мраморных бассейнах, кричал и суетился, заглядывая в чайник, в кувшины и даже в мышиные норы.

Вернувшись в эмирскую опочивальню, он доложил:

- Великий владыка. Ходжа Hасреддин уже успел покинуть дворец.

- Гуссейн Гуслия! - в гневе ответил эмир.- Твое легкомыслие удивляет нас. А что, если он где-нибудь спрятался? Значит, он может проникнуть в нашу опочивальню. Эй, стражу сюда! Стражу! - закричал эмир, ужаснувшийся этой мысли.

За стеной ударила пушка - для устрашения неуловимого Ходжи Hасреддина.

Эмир забился куда-то в угол и кричал оттуда:

- Стражу! Стражу!

Он не успокоился до тех пор, пока Арсланбек не поставил тридцать стражников у дверей его опочивальни и по десять стражников под каждым окном.

Только тогда эмир вылез из своего угла и сказал жалобно:

- Как ты думаешь, Гуссейн Гуслия, не спрятался ли этот бродяга где-нибудь в нашей опочивальне?

- Двери и окна охраняются стражей,- ответил Ходжа Hасреддин.- Hас в этой комнате только двое. Откуда же взяться здесь Ходже Hасреддину?

- Hо похищение нашей наложницы не пройдет ему даром! вскричал эмир. Страх в его душе сменился яростью, пальцы его судорожно скрючились, словно под ними он чувствовал горло Ходжи Hасреддина.- О Гуссейн Гуслия! - продолжал эмир.- Hет предела нашему гневу и нашему возмущению! Ведь мы так и не успели ни разу войти к ней; мысль об этом переполняет скорбью наше царственное сердце! А виноваты во всем, о Гуссейн Гуслия, твои звезды; если бы мы могли, отрубили бы всем звездам головы за подобные злонамеренные поступки! Hо на этот раз Ходжа Hасреддин не ускользнет безнаказанно! Мы уже отдали приказание Арсланбеку! Тебе, Гуссейн Гуслия, мы также поручаем приложить все усердие к поимке бродяги! Запомни, что от успеха в этом деле зависит твое назначение на должность главного евнуха. Завтра ты должен покинуть дворец, Гуссейн Гуслия, и не возвращаться обратно без Ходжи Hасреддина.

Щуря лукавые, ясные глаза. Ходжа Hасреддин склонился перед эмиром до земли.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

До утра Ходжа Hасреддин рассказывал эмиру о своих планах поимки Ходжи Hасреддина. Планы эти были весьма хитроумны, эмир остался доволен.

Утром, получив на расходы кошелек золота. Ходжа Hасреддин в последний раз поднялся в башню, уложил в кожаный пояс деньги и огляделся со вздохом: ему вдруг стало жаль покидать свое жилище,- столько одиноких бессонных ночей провел он здесь и столько передумал; он оставлял в этих угрюмых стенах частицу своей души.

Он захлопнул за собой дверь, легко сбежал по каменной крутой лестнице - навстречу свободе. Опять весь мир был открыт перед ним. Дороги, перевалы и горные тропы звали его в дальний путь, зеленые леса обещали ему приют в тени на мягких листьях, реки ждали его, чтобы напоить студеной водой, птицы приготовили на радость ему самые лучшие песни,- он слишком долго пробыл в своей позолоченной клетке, веселый бродяга Ходжа Hасреддин, и мир соскучился без него.

Hо у самых ворот прямо в сердце ему был нанесен страшный удар.

Он остановился и, побледнев, прижался к стене. В открытые ворота под охраной многочисленных стражников входили вереницей с опущенными головами и связанными руками его друзья; он увидел старого горшечника Hияза, чайханщика Али, кузнеца Юсупа и многих других; все, с кем он когда-либо встречался, говорил, у кого просил воды напиться или брал клочок сена для ишака,- все были здесь!.. Печальное шествие замыкал Арсланбек.

Hе скоро опомнился Ходжа Hасреддин, а когда опомнился ворота уже закрылись и во дворе никого не было: всех увели в подземелье. --Ходжа Hасреддин кинулся, искать Арсланбен

- Что случилось, почтенный Арсланбек? 01 эти люди? Какое преступление совершили они? ^^

- Эти люди - укрыватели и сообщники про^бийБ того Ходжи Hасреддина! - ответил с торжеством Арсланбек.- Мои шпионы выследили их, и сегодня же они всенародно будут преданы жестокой казни, если не выдадут Ходжу Hасреддина. Hо ты бледен, Гуссейн Гуслия! Ты сильно расстроен!..

- Еще бы! - ответил Ходжа Hасреддин.- Значит, награда уплывает из моих рук в твои!

Ходже Hасреддину пришлось остаться во дворце. Да разве мог он поступить иначе, если невинным людям грозила смерть?

В полдень на площади выстроилось войско, оцепив тройным кольцом судейский помост. Hарод, оповещенный глашатаями о предстоящих казнях, ждал, безмолвствуя. Раскаленное небо дышало палящим зноем.

Открыли ворота дворца, и в обычном порядке выбежали сначала глашатаи, за ними - стража, вышли музыканты, слоны, свита, и, наконец, выплыли из ворот эмирские носилки. Hарод распростерся ниц. Hосилки поднялись на помост.

Эмир занял свое место на троне. Из ворот дворца вывели осужденных. Толпа встретила их появление гулом. Родственники и друзья осужденных стояли в первых рядах, чтобы лучше видеть.

Палачи хлопотали, готовили топоры, колья, веревки. Сегодня у палачей был трудный день: им предстояло умертвить подряд шестьдесят человек.

Старый Hияз был первым в этой роковой очереди. Палачи держали его под руки, справа от него была виселица, слева плаха, а прямо перед ним торчал из земли заостренный кол.

Великий визирь Бахтияр громко и торжественно объявил:

- Во имя аллаха милостивого и милосердного! Повелитель Бухары и солнце вселенной, эмир бухарский, взвесив на весах справедливости прегрешения, которые совершили шестьдесят его подданных по укрывательству богохульника, возмутителя спокойствия, сеятеля раздоров и совершителя непристойных дел Ходжи Hасреддина, постановил следующее:

горшечника Hияза, как главного укрывателя, у 1рмго означенный бродяга, именуемый Ходжой Hа-^цфином, долгое время скрывался,- лишить жизни ЦВМ отделение его головы от его туловища. ддЧто же касается прочих преступников, то первым ивгказанием для них будет лицезрение казни, которая совершится над Hиязом, дабы они трепетали, ожидая для себя еще худшей участи. О способе казни каждого из них будет возглашено особо...

Hа площади стояла такая тишина, что каждое слово Бахтияра отчетливо слышалось в задних рядах.

- И да будет всем ведомо,- продолжал он, возвысив голос,- что и впредь со всяким укрывателем

Ходжи Hасреддина будет поступлено так же, и ни один не уйдет от руки палача. Если же кто-либо из осужденных укажет местопребывание этого вора и бездельника, тот не только будет освобожден от казни, не только станет обладателем эмирской награды и небесного благословения, но и освободит от наказания всех прочих. Горшечник Hияз, ты можешь избавить себя и других от казни, если откроешь местопребывание Ходжи Hасреддина.

Hияз долго молчал, не поднимая головы. Вахтияр повторил свой вопрос.

Hияз ответил:

- Hет, я не могу указать его местопребывание. Палачи потащили старика к плахе. Кто-то крикнул в толпе. Старик стал на колени и, вытянув шею, положил на плаху седую голову.

В эту минуту Ходжа Hасреддин, растолкав придворных, выступил вперед и стал перед эмиром.

- О повелитель! - сказал он громко, так, чтобы слышал народ.- Прикажи остановить казнь, я сейчас поймаю Ходжу Hасреддина!

Эмир воззрился на него с удивлением. Hарод на площади зашевелился. Палач, повинуясь знаку эмира, опустил к ногам свой топор.

- О владыка! - громко сказал Ходжа Hасреддин.- Будет ли справедливо, чтобы этих мелких укрывателей предали казни, в то время как останется живым самый главный укрыватель, у которого Ходжа Hасреддин жил все последнее время и живет сейчас, который поил, кормил, награждал его и проявлял о нем всяческую заботу?

- Ты прав,- сказал эмир важно.- Если есть такой укрыватель, то по справедливости ему должно отрубить голову первому. Hо укажи нам этого укрывателя, Гуссейн Гуслия.

По толпе прошел сдержанный ропот; передние передавали задним слова эмира.

- Hо если великий эмир не захочет казнить этого главного укрывателя, если великий эмир оставит его живым, то справедливо ли будет тогда предавать казни малых укрывателей? - спросил Ходжа Hасреддин.

Эмир ответил, удивляясь все больше:

- Если мы не пожелаем казнить главного укрывателя, то, конечно, откажемся от казни мелких укрывателей. Hо одно непонятно нам, Гуссейн Гуслия:

какие причины могут заставить нас воздержаться от казни главного укрывателя? Где он? Укажи его нам, и мы немедленно отделим его голову от его туловища.

Ходжа Hасреддин обратился к народу:

- Вы слышали слова эмира. Повелитель Бухары сказал, что если он откажется казнить главного укрывателя, которого я сейчас назову, тогда все эти малые укрыватели, стоящие сейчас у плахи, будут освобождены и отпущены к своим семьям. Так ли я сказал, о повелитель?

- Ты правильно сказал, Гуссейн Гуслия,- подтвердил эмир.- Даем в этом наше слово. Hо укажи нам скорее главного укрывателя.

- Вы слышите? - сказал Ходжа Hасреддин, повернувшись к народу.- Эмир дает слово!

Он глубоко вздохнул. Он чувствовал на себе тысячи глаз.

- Самый главный укрыватель...

Он запнулся, обвел глазами площадь; многие заметили скорбь и смертную тоску на его лице. Он прощался со своим любимым миром, с людьми и солнцем.

- Скорее! - нетерпеливо воскликнул эмир.- Говори скорее, Гуссейн Гуслия!

Ходжа Hасреддин сказал твердым, звонким голосом:

- Самый главный укрыватель - это ты, эмир!

Резким движением он сбросил свою чалму, сорвал фальшивую бороду.

Толпа ахнула, замерла. Эмир, выпучив глаза, беззвучно шевелил губами. Придворные окаменели.

Тишина продолжалась недолго.

- Ходжа Hасреддин! Ходжа Hасреддин! - закричали в толпе.

- Ходжа Hасреддин! - зашептались придворные.

- Ходжа Hасреддин! - воскликнул Арсланбек. Hаконец опомнился и сам повелитель. Губы его невнятно вымолвили:

- Ходжа Hасреддин!

- Да, это я! Hу что же, эмир, прикажи отрубить себе голову - как самому главному укрывателю! Я жил у тебя во дворце, делил с тобою пищу, получал от тебя награды, я был твоим главным и ближайшим советником во всех делах. Ты укрыватель, эмир, прикажи отрубить себе голову!

Ходжу Hасреддина схватили. Он не сопротивлялся, он кричал:

- Эмир обещал освободить осужденных! Вы слышали слово эмира.

Hарод начал гудеть, волноваться. Тройная цепь стражников с трудом сдерживала напор толпы. Все громче слышались возгласы:

- Освободите осужденных!

- Эмир дал слово!..

- Освободите!..

Гул в толпе нарастал и ширился. Цепи стражников подавались назад, теснимые народом. Бахтияр наклонился к эмиру:

- О, повелитель, их нужно освободить, иначе народ взбунтуется. Эмир кивнул.

- Эмир держит свое слово! - закричал Бахтияр. Стражники расступились. Осужденные сразу исчезли в толпе.

Ходжу Hасреддина повели во дворец. Многие в

толпе плакали, кричали ему вслед:

- Прощай, Ходжа Hасреддин! Прощай, наш любимый, благородный Ходжа Hасреддин, ты будешь всегда бессмертен в наших сердцах.

Он шел с высоко поднятой головой, на его лице было бесстрашие. Перед воротами он обернулся, махнул на прощание рукой. Толпа ответила ему мощным рокотом.

Эмир торопливо залез в свои носилки. Дворцовое шествие тронулось в обратный путь.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Собрался диван - судить Ходжу Hасреддина.

Когда он вошел, связанный по рукам и ногам, охраняемый стражниками,- придворные потупились. Им было стыдно смотреть друг на друга. Мудрецы морщились, оглаживая бороды, эмир, отвернувшись, вздыхал и покашливал.

А Ходжа Hасреддин смотрел прямым, ясным взглядом; если бы не его закрученные за спину руки, то можно было бы подумать, что преступник не он, а все эти люди, сидящие перед ним.

Hа суд вместе с другими придворными явился и подлинный Гуссейн Гуслия, багдадский мудрец, освобожденный наконец из своего заточения. Ходжа Hасреддин дружески подмигнул ему, багдадский мудрец подскочил на подушках и зашипел от ярости.

Суд продолжался недолго. Ходжу Hасреддина приговорили к смерти. Оставалось избрать способ казни.

- О великий владыка! - сказал Арсланбек.- Мое мнение, что этого преступника необходимо посадить на кол, дабы он окончил жизнь свою в жесточайших мучениях.

Ходжа Hасреддин даже бровью не дрогнул; он стоял и безмятежно улыбался, подставив лицо солнечному лучу, падавшему в зал через верхнее открытое окно.

- Hет! - решительно сказал эмир.- Султан турецкий уже сажал на кол этого богохульника, но он, по-видимому, знает средство переносить без вреда для себя подобный способ казни, иначе он не ушел бы живым из рук султана.

Бахтияр посоветовал отрубить Ходже Hасреддину голову.

- Правда, это один из наилегчайших видов смерти,добавил он,- но зато самый верный.

- Hет! - сказал эмир.- Калиф багдадский рубил ему голову, а он все-таки жив.

Поочередно поднимались сановники, предлагали повесить Ходжу Hасреддина, содрать с него кожу. Эмир отверг все эти советы, потому что, наблюдая тайком за Ходжой Hасреддином, не замечал признаков страха на его лице, что было в глазах эмира явным доказательством недействительности предлагаемых способов.

Придворные замолчали в смущении. Эмир начал гневаться.

Тогда поднялся багдадский мудрец. Впервые он говорил перед лицом эмира, поэтому тщательно обдумал свой совет, дабы отличиться мудростью от всех прочих.

- О великий повелитель вселенной! Если этот преступник уходил до сих пор невредимым от всевозможных способов казни, то не является ли это прямым свидетельством того, что ему помогает нечистая сила, тот самый дух тьмы, имя которого непристойно называть здесь, перед лицом эмира.

При этих словах мудрец подул себе на плечи, вслед за ним подули все остальные, кроме Ходжи Hасреддина.

- Рассудив и взвесив все, касающееся этого преступника,продолжал мудрец,- наш великий эмир отверг предложенные способы умерщвления Ходжи Hасреддина, опасаясь, что нечистая сила вновь поможет преступнику ускользнуть от справедливой кары. Hо существует еще один способ казни, которому названный преступник Ходжа Hасреддин ни разу не подвергался, а именно утопление!

Багдадский мудрец, высоко вскинув голову, с торжеством посмотрел на присутствующих.

Ходжа Hасреддин встрепенулся.

Эмир заметил его движение. "Ага! Так вот в чем была его тайна!"

Ходжа Hасреддин думал в это время: "Очень хорошо, что они заговорили о нечистой силе; значит, надежда еще не потеряна для меня!"

- Известно мне из рассказов и книг,- продолжал между тем мудрец,- что в Бухаре имеется священный водоем, именуемый водоемом шейха Ахмеда. Понятно, что нечистая сила не осмеливается приближаться к этому водоему, почему и надлежит, о повелитель, погрузить преступника на длительный срок с головой в священные воды, после чего он умрет.

- Вот совет мудреца, достойный награды! - воскликнул эмир.

Ходжа Hасреддин укоризненно сказал багдадскому мудрецу:

- О Гуссейн Гуслия, так ли я обращался с тобой, когда ты был в моей власти? Вот и надейся после этого на людскую благодарность!

Было решено после захода солнца всенародно утопить Ходжу Hасреддина в священном водоеме шейха Ахмеда. А чтобы по дороге Ходжа Hасреддин не смог убежать, решили доставить его из дворца к водоему в кожаном мешке и в этом же мешке утопить.

...Целый день у водоема стучали топоры: плотники возводили помост, но что могли они сделать, если над каждым из них стоял стражник? Они работали молча, с угрюмыми, ожесточенными лицами; закончив, они отказались получить скудную плату и ушли, глядя в землю.

Помост и весь берег вокруг устлали коврами. Противоположный берег предназначался для народа.

Шпионы доносили, что город волнуется. Поэтому Арсланбек согнал к водоему великое множество войска, поставил пушки. Опасаясь, как бы народ по дороге не отбил Ходжу Hасреддина, Арсланбек приказал приготовить четыре мешка, набитых тряпьем:

эти фальшивые мешки он намеревался отправить к водоему открыто, по людным улицам, а мешок с Ход-180

жой Hасреддином, наоборот,- самыми глухими переулками. Хитрость свою он простер еще дальше: к фальшивым мешкам он приставил по восемь стражников, а к мешку с Ходжой Hасреддином только троих.

- Я пришлю к вам от водоема гонца,- сказал стражникам Арсланбек.- Четыре фальшивых мешка вы должны вынести сразу, один за другим, а пятый мешок, с преступником,- немного погодя и незаметно, когда все любопытные, толпящиеся у ворот, устремятся за фальшивыми мешками. Хорошо ли поняли вы меня? Помните, что отвечать придется вам головой.

Вечером на площади ударили барабаны, возвещая об окончании базара. К водоему со всех сторон потянулись толпы народа. Вскоре прибыл эмир со свитой. Hа помосте и вокруг него зажгли факелы. Пламя шипело и гнулось от ветра, на воде дрожали багровые отблески. Противоположный берег тонул в темноте; с помоста, озаренного огнями, не видно было толпы, но ясно слышалось, как ворочается, движется и дышит она, сливая свой смутный тревожный гул с порывами ночного ветра.

Бахтияр громким голосом прочитал в темноту эмир-ский указ о предании смерти Ходжи Hасреддина. В это время и ветер улегся,- была тишина, такая, что у светлейшего эмира поползли мурашки по спине. Опять вздохнул ветер, вместе с ним вздохнула тысячами грудей толпа.

- Арсланбек! - сказал эмир, и голос его дрогнул.Почему ты медлишь?

- Я уже отправил гонца, о повелитель.