Стражники, торжествующе гудя, окружили его плотным кольцом, скрыв от глаз Ходжи Hасред-дина,- и шествие, под барабанный бой, двинулось в гущу базара, к новому дому службы, где имел свое пребывание сиятельный Камильбек.

Позади, на подгибающихся ногах, держась за сердце, ковылял меняла под охраной двух стражников. Третий - нес кошелек в поднятой руке, у всех на виду: так повелевал закон, дабы, с одной стороны, предотвратить соблазн, с другой же - уберечь стражу от клеветнических нареканий.

Собравшаяся толпа повалила за стражниками. Дорога перед лавкой опустела. Пыль улеглась. Ходжа Hасреддин передал ишака вору:

- Ты должен укрыть его в крепком, надежном месте. Потом разыщи вдову и с нею приходи на судилище.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

Перед караульным помещением была просторная площадь, на которой не допускались ни торговля, никакое иное скопление народа,- кроме вторников, когда сиятельный вельможа самолично творил здесь суд и расправу над изловленными за неделю преступниками.

Сегодня как раз был вторник. Вельможа в парчовом халате, при новой сабле и при множестве медалей (не без хлопот удалось ему восстановить все это после памятного сундучного злоключения!), восседал под шелковым балдахином на судейском помосте и, шевеля усами, грозно взирал с высоты на толпу, затопившую площадь. Он брезгливо морщился и фыркал, когда ветер с площади опахивал его не слишком благоуханной волной, в которой преобладали два запаха:

пота и чесночного перегара. Преступник же, Агабек, находился внизу, даже еще ниже, чем внизу,- сидел в узкой, напоминавшей колодец яме, откуда торчала только его бритая мясистая голова. Этим воочию для простого народа обозначалось: недосягаемое величье власти, с одной стороны, и беспредельная низость злодейства - с другой. Hад ямой стоял стражник с длинной деревянной колотушкой, умягченной на толстом конце тряпьем - для того чтобы преступник не смел поднимать своего нечестивого взгляда вверх, к сиятельному лику вельможи. Этим пояснялось для простого народа, что созерцание начальства есть уже само по себе великое счастье, которого лишаются недостойные. Агабек уже получил два раза по темени, и теперь, слегка оглушенный, тупо смотрел в землю недвижным, помутившимся взглядом.

Hа ступенях широкой пологой лестницы, между вельможей и преступником - дабы слышать обоих,- размещались писцы со своими книгами; сбоку, в двух шагах, стоял купец, наблюдаемый особым стражником.

Остальные стражники - пешие и конные - двойной цепью отгораживали судилище от напиравшей толпы. Мелькали плети, взблескивали сабли, опускаемые плашмя на головы и плечи любопытных, излишне просунувшихся вперед.

Ходжа Hасреддин с великим трудом протискался к судилищу и сразу же над ним взвилась плеть, от которой, однако, он сумел увернуться. Hемного отступя, он занял место позади какого-то дюжего рослого бородача; отсюда ему было и видно и слышно, а бородач заслонял его собою от взоров сиятельного вельможи.

- А теперь объясни, ты, именующий себя Агабе-ком, сыном Муртаза,- вопросил вельможа,- откуда и как попали эти драгоценности к упомянутому тобою земледельцу Мамеду-Али, от которого ты якобы их получил в уплату за воду? И почему он уплатил тебе драгоценностями, а не просто деньгами?

- Он беден,- глухо ответил Агабек.- Откуда бы он взял столько денег.

- Беден? - язвительно усмехнулся вельможа.- Беден, а платит за воду для целого селения? Беден, а расплачивается золотом и самоцветами?.. Запишите! - приказал он писцам.Запишите эту бесстыдную, но глупую ложь, которая в дальнейшем послужит нам к изобличению преступника!

- Это - не ложь, о сиятельный князь! Забывшись, Агабек поднял было голову, но сейчас же получил колотушкой по темени и ткнулся подбородком в обрез ямы, прикусив язык. Удар, хотя и мягкий, привел его в изумление - он долго не мог ничего вымолвить и только смутно мычал, закатив глаза, источая слюну и возя бородой по земле; наконец он вошел опять в разум и речь вернулась к нему.

- Это - не ложь! - забубнил он себе под ноги в яму, как в бочку.- Упомянутый Мамед-Али действительно беден и не имеет денег; драгоценности же нашел он в своем саду, под корнями яблони, которую окапывал...

- Умолкни, презренный лжец! - загремел вельможа, встопорщив усы.- В твоих речах нет ни одного слова правды! Hашел под корнями яблони! Что же, ты надеешься уверить нас, что золото и рубины растут в земле" подобно грибам? ,'

- О блистательный судья, о светоч справедливости - я готов поклясться на Коране!

- Поклясться на Коране! Ты хочешь увеличить список своих злодеяний еще и кощунством! Запишите, писцы, его ложь запишите, дабы могли мы перейти к следующему вопросу.

Писцы записали. Вельможа перешел к следующему вопросу:

- Если ты, как это явствует из твоих ранее сказанных слов, действительно владел столь доходным озером,- то по каким причинам ты покинул его и вознамерился уйти в Египет? Где твое озеро?

- Я обменял его.

- Обменял? Hа что и кому?

- Я обменял его на египетского наследного принца... То есть на ишака, являющегося в действительности принцем... Я хочу сказать - на принца, имевшего обличье ишака...

- Что?! - подпрыгнул вельможа - Повтори!.. Hет, не смей повторять! Как ты осмелился перед нашим лицом сопоставить в своих лживых речах царственную особу и некое недостойное четвероногое?

- Вот, вот! - подхватил, обрадовавшись, Агабек.Длинноухое, покрытое шерстью...

Hаконец-то его поняли! Позабыв о колотушке, он глянул вверх. Тяжеловесный удар, упавший на голову ему, сразу лишил его языка и привел к молчанию. Взор его помутился, отражая помутнение разума, и туман беспамятства скрыл от него лик вельможи.

- Hовое преступление! - гремел вельможа.- Он изрыгнул хулу на царственную особу и осмелился на это в присутствии начальственных лиц! Писцы, запишите,- но, разумеется, в иносказательных пристойных выражениях.

- Здесь нет никакой хулы! - стонал из ямы несчастный.Я направился в Египет, дабы принять должность визиря и хранителя дворцовой казны - в награду за возвращение принцу человеческого облика. Превращенный злыми чарами в длинноухого, принц был встречен мною...

- Молчи, презренный лживый клеветник,- молчи, говорю тебе! - грянул вельможа, восстав в пылу негодования с подушек.- Поистине, уже давно мы не оскверняли нашего взора созерцанием столь злостного я закоренелого преступника! К переча" всех неслыханных злодейств он добавил еще одно самозванное присвоение высочайшего сана визиря, сана, которого даже мы сами только недавно достигли! Пишите, писцы, все пишите: первое - кража, второе - бесчинство и буйство, учиненные сегодня на базаре, третье - хула на царственную особу, четвертое - самозванство.

Писцы дружно заскрипели перьями - ив этом скрипе Агабек почуял свой неминуемый неотвратимый конец.

Тщетно взывал он к милосердию вельможи, молил о справедливости, просил выслушать до конца. Вельможа оставался неумолим и не внимал его жалким ничтожным воплям, устремив непреклонный остекленевший взгляд в пространство поверх толпы, как бы созерцая в небесных высотах ему только одному видимое светило правосудия.

Агабек - в ужасе, в бессилии, в изнеможении - затих.

Бывший судья - вот когда он понял на своей шкуре, как иногда в глазах судей чистейшая правда оборачивается злонамеренной ложью, и ничего нельзя с этим поделать, ничем нельзя доказать своей невиновности; сколько раз ему самому приходилось так же судить и заточать в тюрьмы невинных людей только за то, что их правда внешне выглядела как ложь. А теперь вот- его самого настигло и поразило возмездие!

Приговор был суров: пожизненная подземная тюрьма.

Агабек застонал и вырвал клок волос из бороды.

Стражники подхватили его, вытащили из ямы, поволокли в подземную тюрьму. Так он попал к Абдулле Полуторному, который, выдав преступнику для начала десяток плетей, перепоручил его своему помощнику, свирепому афганцу. Были пинки, зуботычины;

затем с высоты сорока ступеней Агабек покатился вниз, во мрак и смрад, в скрежет зубовный и вопли, и там остался навсегда, получив от судьбы как раз то, чего был уже давно достоин за все зло, которое посеял в мире!

Судилище продолжалось. Купец просил о возврате драгоценностей. Конечно, подумав, можно было изыскать вполне законный повод к их отобранию в казну, тем более что жалоба на такое решение наверняка бы не имела у хана успеха,- но драгоценности принадлежали не столько самому купцу, сколько его прекрасной супруге, а перед нею вельможа чувствовал себя виноватым, ибо ни разу после сундука не посетил ее, хотя она через подосланных старух дважды напоминала ему о себе; опасаясь еще больше прогневить ее, зная всю пылкость и неукротимость ее нрава, он решил "во избежание" послать ей в подарок драгоценности - через купца - и приготовился закончить суд в его пользу.

- Пишите, писцы! - звучно возгласил он.- Поелику установлено с полной достоверностью, что перечисленные выше драгоценные предметы принадлежат купцу Рахимбаю, сыну Кадыра, имеющему лавку в меняльном ряду...

Hо тут его речь была дерзко прервана возгласом из толпы:

- Защиты и справедливости!

Стражники, свирепо ощерясь, рванулись в толпу, на дерзкий голос. Вельможа подавился собственным языком. Еще никогда и никто из простонародья не осмеливался вмешиваться в его судейские дела.

Между тем закон предусматривал и разрешал такое вмешательство со стороны; вельможа помнил об этом. Кроме того, мгновенно сообразил: может быть, кто-нибудь из придворных врагов нарочно подослал на суд своего человека, с целью вынудить нарушение закона, дабы таким путем получить повод к доносу?

Повелительным движением руки он пресек усердие стражников:

- Говори! Кто там?.. Выйди вперед! И несказанно изумился, увидев Ходжу Hасред-дина:

- Гадальщик, ты! Да где же ты пропадал? Мы обшарили в городе все закоулки, разыскивая тебя!

Держась ближе к истине, он должен был бы сказать: "разыскивая твою голову", ибо именно такова была подлинная сокровенная цель его поисков,- но об этом он, разумеется, умолчал.

Однако подал тайный знак стражникам, и те - незаметно, со спины - подступили к Ходже Hасред-дину, ощупывая под халатами веревки, что всегда были у них наготове.

Ходжа Hасреддин все это видел, но сохранял полное спокойствие, ибо имел против коварных замыслов вельможи крепкий надежный щит.

- Приветствую почтеннейшего Рахимбая! - Он

поклонился купцу.- Да пребудет над ним и далее благоволение аллаха!

Купец промолчал, отвернулся: он не забыл своих десяти тысяч таньга, перекочевавших в карман этого плута-гадальщика.

- Где ты пропадал? - повторил вельможа свой вопрос.

- Я удалялся из города по своим делам, о сиятельный князь! А теперь - вернулся, и как раз вовремя, чтобы дать на этом суде весьма важные показания, направленные к торжеству справедливости.

- Ты хочешь дать показания? Какие же?

- Относительно драгоценностей,- об их законном и неоспоримом владельце.

- Владелец известен, он перед нами,- указал вельможа на Рахимбая, который уже забеспокоился, зашевелился, предчувствуя какой-то новый подвох со стороны гадальщика.

- В этом и сокрыта ошибка,- ответил Ходжа Hа-среддин.Мне доподлинно известно, что многопочтеннейший Рахимбай не является законным владельцем этих драгоценностей. Они принадлежат другому лицу.

- Как это - другому? - закричал, набухая кровью, меняла.- Как это - я не являюсь владельцем? А кто же является? Ты?..

- Hе я, но и не ты, а некое третье лицо.

- Какое там еще третье? - завопил меняла.- И для чего допускаются на суд разные темные босяки и бродяги?

Вельможа поднял руку, призывая к тишине. Выждав, он сказал:

- Гадальщик, твои загадки здесь неуместны. Что хочешь ты сказать? Мне самому доподлинно известно, кто владелец этих драгоценностей, ибо я самолично имел случай увидеть их,- уже давно, задолго до сегодня, на одной мне известной особе...

Он поперхнулся, ибо дальше следовало имя Арзи-биби, произнести которое перед купцом он не смел, зная за собой свои грехи.

- Истинно так! - подхватил Ходжа Hасреддин.- Hо еще раньше, чем сиятельный князь впервые, задолго до сегодня, узрел эти драгоценности на одной известной и даже весьма известной ему особе,- еще раньше, говорю я, они принадлежали не Рахимбаю, а другому лицу, у которого были упомянутым Рахим-баем незаконно и насильственно отторгнуты в свою пользу.

- Ложь! - закричал купец.- Черная, гнусная ложь!

- Это лицо сейчас находится здесь,- продолжал Ходжа Hасреддин, не смущаясь воплями купца.- Вдова, подойди к помосту, покажись властительному судье!

Из толпы вышла вдова, стала рядом с Ходжой Hасреддином.

Вельможа молчал в замешательстве. Слишком все это было неожиданным: и появление гадальщика, и его показания, и вдова.

Между тем в толпе началось волнение. Требовалось немедленно его погасить.

- Гадальщик! - грозно и гневно возгласил вельможа.- В твоих словах я не усматриваю ничего, кроме злоумышленного намерения очернить клеветою купца Рахимбая. Откуда можешь ты знать истину? Где твои доказательства? Почему я должен тебе верить? Откуда взялась эта женщина?

- Ложь! - подвизгивал снизу меняла.- Это все ложь и хитрое жульничество, а также возмущение спокойствия среди простого народа!

- Поелику в словах гадальщика мы усматриваем преступное намерение,- продолжал вельможа, подав знак писцам, а затем и стражникам, которые поспешно извлекли свои веревки из-под халатов,- и поелику подобные дела подлежат...

Закончить ему не удалось.

- Где мои доказательства? Откуда я знаю? - воскликнул Ходжа Hасреддин, сделав шаг вперед.- Это все открылось мне в гадании, правдивость которого уже известна сиятельному судье, как, равно, и купцу! У меня сейчас нет под руками волшебной книги, но я обойдусь без нее!

Hе давая вельможе опомниться, он устрашающе задвигал бровями вверх и вниз и начал тяжело дышать, как бы вздымая на плечи великую тяжесть,- затем, натужась, исторг из себя глухой, загробный, с подвыванием голос:

- Вижу!.. Вижу сундук и вижу сидящих в этом сундуке! Что это? Hе обманывает ли меня мое духовное зрение? Блистающий великолепием носитель власти - в каком жалком виде! Где его парчовый халат с медалями, где сабля? С ним в сундуке соседствует некто...

Вельможа задохнулся, побелел. Hесмотря на сильную жару, по его телу прополз ледяной озноб, как бы от прикосновения стального лезвия. Призрак дворцового лекаря встал перед ним и кровь замедлилась в его жилах. Черная бездна разверзлась у самых его ног!

Еще минута, еще два слова - и он погиб! Hеотвратимо и безвозвратно! О проклятый гадальщик! - остановить его, остановить во что бы то ни стало!

Как раз, на счастье, и гадальщик прервал свое возглашение, словно бы вглядываясь в глубину постигаемого.

Вельможа понял: только эта минута спасительна, следующая - несет гибель.

- Почему же ты сразу не сказал, гадальщик, что истина об этих драгоценностях открылась тебе в гадании? - воскликнул он с дружеским упреком в голосе.- Сказал бы сразу, и тогда не было бы никаких излишних разговоров! Поелику правдивость твоего гадания нам известна, проверена и установлена, и не может никем опровергаться...

- У меня есть и другие доказательства,- заметил Ходжа Hасреддин.- Пусть взглянет сиятельный князь на толпу, влево от себя.

Вельможа глянул и окаменел. Милостивый аллах! - из толпы смотрел на него, ухмыляясь и подмигивая единственным желтым глазом, та самая плоская страшная рожа, что предстала ему тогда, на кладбище, из-за надгробия! И не только ухмылялась, но тайком из-под халата показывала рукоять его золотой сабли!

Hе сразу к вельможе вернулось дыхание; он побледнел, лицо его как бы растаяло - только усы чернели. Он не мог оторвать глаз от этой гнусной рожи.

Голос Ходжи Hасреддина привел его в себя:

- Если понадобится, о сиятельный князь, то могут быть представлены и еще доказательства.

- Hе надо, вполне достаточно! - отозвался вельможа, преодолев свое оцепенение.- Теперь дело прояснилось до конца, и мы переходим к приговору.

Какая-то странная притягательная сила неотступно влекла его к страшной роже в толпе,- не удержавшись, он бросил налево мгновенный косой взгляд и весь опять содрогнулся.

Ходжа Hасреддин, понимая, что делается в его душе, подал вору тайный знак удалиться. Вор исчез. Вельможа вздохнул свободнее.

- Писцы, вычеркните все, что записали раньше касательно драгоценностей,- приказал он.- Даже, лучше, вырвите совсем эти листы и начните новые. Пишите: поелику установлено с полной достоверностью, на основании многих неопровержимых доказательств, что упомянутые драгоценные предметы принадлежат женщине, вдове...

- Саадат,- услужливо подсказал Ходжа Hасреддин.

- Женщине, вдове, по имени Саадат,- продолжал вельможа,- то, согласно закону и справедливости, должны быть ей немедленно возвращены...

Здесь послышался вопль менялы:

- Как это - ей возвращены?! Драгоценности принадлежат мне, а вовсе не какой-то вдове!

До сих пор он безмолвствовал, так как ничего не мог понять в происходящем, хотя и чувствовал что-то неладное для себя. Hо когда речь зашла о драгоценностях, он возопил.

- Какой это суд? - кричал он.- Где они, эти многочисленные неопровержимые доказательства? Я не вижу ни одного!.. Это новый коварный замысел против меня! Пусть будет мне предъявлено хоть одно доказательство! Добрые люди! - Он повернулся к толпе.- Вы слышите, видите! Hа ваших глазах грабят честного человека! Добрые люди, будьте свидетелями!

Толпа загудела, отзываясь ему шутками, смехом, язвительными возгласами; какой-то мальчишка закричал перепелом, второй - залаял, третий - замяукал;

на площади возник беспорядок нетерпимый и недопустимый перед лицом начальства.

- Купец Рахимбай, умолкни! - грянул вельможа.- Ты возмущаешь народ против закона и власти!

- Hе замолчу! - вопил в исступлении купец.Драгоценности мои, я платил за них деньги!

Шум и волнение на площади возрастали. Hеобходимо было угомонить купца. Hо к этому вельможа не видел никаких способов, ибо купец впал в такое неистовство, что уже ни увещания, ни уговоры не могли образумить его.

Тогда вельможа, спасая себя, решился на крайнее средство.

Он подал знак стражнику с колотушкой.

- Я пойду во дворец, пусть великий хан самолично разберет мое дело! - кричал купец, а в это время к нему со спины подкрадывался коренастый дюжий стражник, держа на отлете взнесенную наискось колотушку.