Глава XV

    ТАЙНА СОВ

    1

     Дни протекали  за днями мирно и тихо. Каждый  день  был похож на другой
как две капли воды.
     На озере возле Серых скал вырос  настоящий птичий город. Со всех сторон
его защищали от чужих глаз  горы. Никакой зверь  сюда  не заглядывал, а  про
людей и  говорить нечего. Да и откуда здесь взяться людям? Что им тут делать
среди болот и камней?
     - Неужели же во всей Лапландии  нет ни одного человека? - говорил Нильс
Мартину.
     - Нет, и хорошо, что нет, - отвечал Мартин. - Ты уж меня прости, а нам,
гусям, неплохо отдохнуть от людей.
     Но Нильс был с  ним не согласен. По правде сказать, ему иногда хотелось
отдохнуть от гусей, как он их ни любил.
     -  А вон  там,  за горами, - не унимался Нильс,  - неужели тоже  только
птицы живут?
     Старая Акка услышала этот разговор и подошла к Нильсу.
     - Хочешь сам увидеть, что там за горами?  - сказала Акка, -  Я  и то уж
думала  -  ну  что ты,  как нянька, сидишь целыми  днями с гусятами? Хочешь,
полетим завтра? Надо тебе посмотреть нашу Лапландию.
     На другой день Нильс проснулся раньше  раннего. Даже  Акка еще спала. А
уж она-то поднималась  первая  во  всей  стае.  Нильс  не  решился разбудить
гусыню. Он принялся расхаживать  взад-вперед около  спящей  Акки. Ходит  как
будто тихо, а нет-нет и  наступит, словно невзначай,  на сучок. Ну, гусыня и
проснулась.
     - Что, не терпится тебе? - сказала она. - Я и сама рада размять крылья.
     И все-таки  Акка сначала обошла для  порядка все гнезда, убедилась, что
ничего  худого ни с  кем  за ночь  не  случилось,  и только  тогда  решилась
покинуть свою стаю.
     Гряда  за  грядой  перед  Нильсом  открывались  горы.  Горы  как  будто
выталкивали друг друга, каждая хотела подняться повыше, поближе  к  солнцу и
звездам.
     На  самых высоких вершинах лежал снег. Снег был белый-белый, он блестел
и  искрился на солнце,  а в ущельях, куда солнечные лучи не могли заглянуть,
снег казался голубым, как небо.
     Глядя на эти вершины, Нильс вспомнил сказку про одноглазого тролля. Вот
какая была эта сказка.
     Жил когда-то в лесу одноглазый тролль.
     Задумал он построить себе дом - такой же, как у людей.
     И построил. Дом вышел отличный. От стены до стены - верста, от пола  до
потолка - три версты. Одно только плохо - печки в доме нет. Верно, тролль не
разглядел своим одним глазом, что люди у себя в домах складывают печи.
     Зима по лесу гуляет. А тролль сидит в своем доме и дрожит от холода.
     -  Никуда  этот  дом  не  годится!  - рассердился тролль,  - Надо новый
строить. Только  теперь я  буду умнее. Построю дом поближе к солнцу -  пусть
оно меня греет.
     И тролль  принялся за работу. Он собирал повсюду камни  и громоздил  их
друг на друга.
     Скоро гора из камней поднялась чуть не до самых туч.
     - Вот теперь, пожалуй, хватит! - сказал тролль. - Теперь я построю себе
дом на вершине этой горы. Буду жить  у  самого  солнца под боком. Уж рядом с
солнцем не замерзну!
     И тролль полез на гору.
     Только что такое?! Чем выше он лезет, тем холоднее становится.
     Добрался до вершины.
     "Ну, - думает, - отсюда до солнца рукой подать!"
     А у самого от холода зуб на зуб не попадает.
     Тролль  этот был упрямый: если  уж ему в голову  что западет - ничем не
выбьешь. Решил на горе построить дом - и построил.
     Солнце как будто близко, а холод все равно до костей пробирает.
     Так этот глупый тролль и замерз.
     "И  почему  это?  - думал Нильс,  поеживаясь от  холодного  воздуха.  -
Наверху ведь в самом деле ближе к солнцу, а холоднее?"
     В это время Акка, словно подслушав его мысли, начала спускаться вниз.
     Горы  под  ними расступились, и  теперь  они летели над долиной  Долину
разрезала узенькая ленточка реки.
     А что это  за  странные холмики на берегу?  Круглые, остроконечные... И
дым из них поднимается!
     Дым! Значит, здесь живут люди! Ну, конечно, в Лапландии живут лопари. И
холмы - это вовсе не холмы, а дома, Их делают так: вбивают в землю несколько
жердей, а потом обтягивают оленьими шкурами. И называются такие дома чумами.
     Нильс знал об этом  по  рассказам школьного  учителя.  А теперь он  все
видит собственными глазами!
     Вот  между чумами  бродят  какие-то животные. На  головах  у них торчат
рога. Да это же олени! Целое стадо лапландских домашних оленей!
     У  крайнего   чума  горел  костер.  Девочка-лопарка  что-то  пекла   на
раскаленных камнях.
     На девочке  были надеты меховые  штаны и длинная рубаха,  тоже меховая.
Нильс  догадался, что это не  мальчик, а девочка,  только  потому,  что  две
длинные  черные косички все  время падали вперед, когда она  наклонялась.  А
девочка их все отбрасывала на спину, чтобы они не попали в огонь.
     Вдруг  Акка  Кебнекайсе  повела  головой   направо,  налево   и,  когда
убедилась, что рядом с  девочкой  никого нет, опустилась совсем низко. Нильс
даже  почувствовал  жар от костра и запах горячего теста.  Акка  сделала над
девочкой один круг, другой...
     Девочка подняла  голову и с  удивлением  посмотрела  на гусыню.  Должно
быть,  она  подумала:  "Что за странная  птица! Кажется, ей что-то  от  меня
надо..."  А  гусыня  взлетела  повыше  и  опять  закружилась  над  маленькой
лопаркой.
     Тогда девочка засмеялась, схватила с камня горячую  лепешку и протянула
ее птице. Акка подцепила лепешку клювом и быстро улетела прочь.
     Нильс еле  успел  крикнуть девочке: "Спасибо!" Он ведь сразу догадался,
для кого это Акка Кебнекайсе выпрашивала угощение.
     В  небольшой ложбине  старая гусыня и Нильс  отлично позавтракали. Акка
щипала редкую траву,  пробивавшуюся  из-под  камней,  а  Нильс  ел  лепешку.
Настоящую лепешку  из настоящей муки, свежую, еще горячую! Ему казалось, что
ничего вкуснее не бывает на свете.  И он старался как можно дольше растянуть
ото удовольствие.
     На Круглое озеро возле Серых скал они вернулись только под вечер.

    2

     Лето  подходило  к  концу.  Гусята подрастали  и радовали  родительские
сердца.  Если  и  бывали  когда-нибудь  ссоры  в стае  Акки  Кебнекайсе, то,
пожалуй, только из-за того, чьи дети лучше.
     Особенно гордились своим потомством Мартин и Марта.
     Нильс  тоже  находил, что их дети самые  красивые. Белые,  как снег  на
горах, без единого пятнышка, и только клювы и лапы красные, как брусника.
     Крылья у гусят  уже немного окрепли,  и Мартин  каждое утро учил  гусят
летать.  Сначала  гусята  чуть-чуть  поднимались   над   землей  -  взмахнут
разок-другой  крылышками  и  опять  опустятся  на  траву.  Потом они  начали
взлетать все выше и выше и держались в воздухе все дольше и дольше.
     Училась летать и Марта. Она принималась за уроки вечером,  когда гусята
уже  спали  -  нельзя  же  было  показывать  детям,  что она, мать  большого
семейства, тоже едва умеет летать.
     Мартин  заставлял  Марту   круто  поворачиваться  на  лету,  взмахивать
крыльями вровень с его крыльями, подниматься в воздух не  с разбегу, а прямо
с места.  Словом, учил ее всему,  чему сам научился у диких гусей за  долгий
путь от  Вестменхега  до  Лапландии.  И Марта старалась изо  всех  сил. Ведь
близилось  то  время,  когда  стая  Акки  Кебнекайсе должна  будет  покинуть
Лапландию и пуститься в обратную дорогу.
     А  то, что  это время  не  за  горами, было видно  по всему. Как-то раз
Мартин пришел к Нильсу. Он просунул голову в дверь его домика и заговорил.
     -  Не  понимаю, -  сказал  он,  -  до  каких это  пор  Акка  Кебнекайсе
собирается держать нас в Лапландии? Зима на носу, а она и думать ни о чем не
думает. Скорей бы  домой! Гусят бы всем показать  - и  родичам,  и курам,  и
коровам.  Марту бы  со  всеми познакомить! Уж она-то всему  птичнику по душе
придется! Еще бы, ведь такая красавица!
     Нильс  тоже подумал: "Верно говорит Мартин. Пора бы нам домой! Как отец
с матерью обрадуются, когда я вместо одного гуся целый выводок приведу. Они,
конечно, решили, что мы  давно погибли - и я и Мартин. И вдруг - нате вам! -
открывается  дверь, и  входят друг за дружкой: сперва Юкси, за Юкси - Какси,
за Какси - Кольме, за  Кольме - Нелье, за Нелье - Вийси, за Вийси - Мартин с
Мартой,  а  за  ними  я...  "Здравствуйте,  дорогие   родители!   Принимайте
гостей!.." Что  тут начнется! Отец с матерью даже  заплачут  от радости. Все
соседи сбегутся, все мальчишки! "Где же ты пропадал  целое лето?" - спросят.
А я скажу: "На гусе в Лапландию летал..."
     Но  тут  Нильс вспомнил,  что  он  теперь  совсем  не похож на прежнего
Нильса. Мать и отец, может, и не узнают его...
     Соседские  мальчишки  засмеют,  задразнят,  станут  за   ним  с  сачком
гоняться, как он сам гонялся за гномом.
     "Нет, лучше уж не возвращаться, пока не сделаюсь настоящим человеком, -
подумал Нильс. - Только когда это еще будет! И что это  за тайна,  о которой
говорили совы?"
     Но Мартину он сказал:
     - А не будет ли нам дома скучно? Каждый день одно и то же. Дом да двор,
двор да дом! Знаешь что, отправимся-ка мы лучше с дикими гусями за море.
     - Что ты! Что ты! - испугался Мартин.
     Ведь он все-таки был домашним гусем. Теперь,  когда Мартин доказал стае
Акки  Кебнекайсе,  что  он ничуть не хуже  диких гусей,  ему хотелось только
одного  -  спокойной  жизни  в   родном  птичнике.  Хватит   с  него  всяких
приключений! Он сыт ими по горло!
     - Что ты! Что  ты! - повторил  Мартин. - А я думал, тебе  тоже  хочется
домой. Нильс не выдержал.
     - Конечно, хочется! - крикнул он. -  Да что об  этом толковать! Тебе-то
хорошо. Вон ты какой большой стал, мне на тебя сейчас даже влезать трудно. А
я ничуточки не вырос. Ну  посуди сам:  как  я  такой отцу и  матери на глаза
покажусь? Возвращайся один домой, а я останусь с гусями. Акка меня теперь не
прогонит.
     - Ну  нет,  я  без  тебя  домой не вернусь,  - сказал  Мартин. - Это уж
последнее дело - бросать товарища в беде. - Мартин  задумался на минутку.  -
Слушай-ка, Нильс,  ты  бы поговорил  с  Аккой. Наверное,  она поможет  тебе,
что-нибудь придумает. Она  ведь  все  на  свете умеет.  Вот  даже орла и  то
приручила.
     - Правда! - обрадовался Нильс. - Пойду-ка я посоветуюсь с Аккой.
     На следующий день Нильс пошел к гнезду старой гусыни.
     - Здравствуй, Акка, - сказал он. - Мне надо поговорить с тобой.
     - Говори, - сказала она, - я тебя слушаю. Нильс помолчал.
     - Понимаешь, Акка, - сказал он наконец, - я ведь не всегда был таким. Я
был настоящим мальчиком, а гном взял и заколдовал меня...
     Акка Кебнекайсе совсем не удивилась.
     - Да, я об этом догадывалась, - сказала она. - Что же теперь делать?
     - Вот я  и хотел спросить  тебя - что же теперь мне  делать?  Ты  самая
умная из всех птиц, ты, верно, знаешь, как мне снова стать человеком. А если
ты не знаешь, спроси, пожалуйста, у сов, тебе-то они скажут.
     - А почему ты думаешь, что совы знают? - спросила Акка.
     -  Я слышал, как они шептались и говорили, что это  страшная тайна. Еще
когда мы были в Глиммингенском  замке,  слышал.  Только потом они заговорили
так тихо, что я ни слова не разобрал. Может, ты тоже знаешь эту тайну?
     - Нет, я не знаю этой тайны, - сказала Акка. - Спросить у сов? Так ведь
они мне не  расскажут. Я с ними не очень-то/ дружна, с этими кумушками... Но
постой! Дай мне три дня сроку, может быть, я тебе помогу.

    3

     Три дня  Нильс  не спал, не ел, не пил и  все  ждал, когда наконец Акка
позовет его и он узнает, как освободиться от колдовских чар.
     "Если Акка сама взялась за это,  так уж дело  верное, -  думал Нильс. -
Она зря обещать не будет!"
     Он видел, как на следующий день после их разговора Акка улетела куда-то
и вернулась только поздно вечером.
     Никто из стаи не знал, куда и зачем она летала  - она никому не сказала
об этом, и никто не смел ее спросить.
     И Нильс не спрашивал ее ни о чем. Правда, он старался почаще попадаться
ей  на  глаза и  придумывал разные поводы, чтобы лишний раз  пройти мимо  ее
гнезда, но  Акка как будто не замечала  его. А если и заговаривала с ним, то
все о каких-нибудь пустяках.
     "Может,  не вышло у нее ничего, - думал Нильс,  -  потому она и молчит?
Так уж лучше бы сразу сказала, начистоту".
     На второй день все было по-прежнему. Акка точно забыла про Нильса.
     Никогда еще дни  не тянулись для Нильса  так медленно. Чтобы как-нибудь
убить время,  Нильс  решил починить крышу на своем домике, но,  чуть  только
принялся  строгать  прутики,  сразу порезал себе палец. Попробовал  покрепче
привязать пуговицу, болтавшуюся на ниточке, а вместо того оторвал ее совсем.
Пошел собирать свежую траву себе для подстилки, да на  обратном пути столько
раз падал, что всю траву растерял.
     За какое бы дело он ни брался, ничего у него не  клеилось, все валилось
из рук. А тут еще гусята пристают, бегают за ним по пятам.
     Нильс спрятался было от них  в своем домике,  но гусята  и здесь  нашли
его. Они поминутно  прибегали к нему и, просунув головы в дверь, звали то на
озеро, то на болото за ягодами.
     - Не хочу, идите сами, - говорил Нильс.
     Так он и сидел один в своем домике.
     Прошел день, прошла ночь и еще день прошел.
     Акка его не звала.
     На  третий  день  к  вечеру Нильс  совсем загрустил. Вот  уже все сроки
миновали, а старая Акка даже не вспомнила о нем.  И, уткнувшись лицом в свою
травяную  подушку, Нильс  горько  заплакал.  Он  громко  всхлипывал,  тяжело
вздыхал,  и  от этого ему становилось так жалко  себя, что слезы в три ручья
лились у него  из  глаз. Подушка  его давно  промокла, лицо распухло,  глаза
болели, а он все плакал и плакал, пока не заснул.
     И вдруг кто-то загоготал над самым его ухом, затеребил его, затормошил,
затряс.  Нильс  вскочил  на  ноги, Мартин, просунув  голову в  домик Нильса,
громко кричал:
     - Скорей! Иди скорей! Тебя Акка зовет...

    4

     Акка сидела в своем гнезде, а рядом с ней на кочке сидел орел.
     "Он-то здесь зачем?" - удивился Нильс и растерянно посмотрел на Акку.
     -  Иди, иди,  - сказала  Акка.  -  Мы  тебя  как  раз  ждем. Потом  она
повернулась к орлу и чуть-чуть наклонила голову.
     - Теперь рассказывай, Горго.
     - Все в порядке. Был  я в  Глиммингенском замке, познакомился  с вашими
совами, - весело заговорил орел.
     "Ага!  Так,  значит, Акка посылала  его к  совам!"  -  подумал  Нильс и
насторожился.
     - Ну  и далеко живут ваши приятельницы! Я  уж  думал, не поспею к сроку
вернуться. Даже домой не залетал - прямо сюда со свежими  новостями. Да и  с
совушками этими было немало возни. Прилетел, а они, видите ли, спят... Все у
них шиворот-навыворот, все не  как у птиц. Другие ночью мирно спят, а эти за
день-то выспятся хорошенько, а ночью по лесу рыщут. Сразу  видно - воровская
порода...
     - Но ты их все-таки разбудил? - робко спросил Нильс.
     - А как же! Стану  я с ними церемониться! Я  как  погладил клювом одну,
так  и  другая сова проснулась. Хлопают  обе глазищами, охают, ахают, ухают.
Сослепу  да спросонок ничего  понять  не  могут.  Они  и  так  не  больно-то
понятливы, а тут, видно, последний ум у них отшибло. "Безобразие!  - кричат.
- Кто  смеет тревожить наш  сон?"  Ну, я им показал,  кто смеет. Они  теперь
надолго запомнят.
     - Зачем же ты с  ними  так!  - с укором сказал Нильс. -  Они, наверное,
рассердились, теперь у них ничего не выведать.
     - Как это не выведать? - возмутился Горго. - Да я уже все выведал.
     - Ну что? Что они сказали? - еле выговорил Нильс.
     - Ты меня не перебивай, - сказал Горго, - а слушай. Я их спрашиваю: "Вы
чего между собой сплетничаете, о  чужих тайнах болтаете?" Они  туда, сюда...
"Что ты! - бормочут. - Мы знать ничего не знаем, какие такие тайны". Я опять
потряс  их  немножко.   "А,  -  говорят,  -  знаем,  вспомнили.   Наклонись,
пожалуйста, поближе. Мы эту тайну можем сообщить только шепотом и только  на
ухо". И  зашипели мне в оба уха,  как змеи. Ну, я  не  сова,  я шептаться не
буду. Я тебе прямо скажу...
     - Говори же, говори! - помертвевшим голосом прошептал Нильс.
     -  Трудно  тебе  стать  человеком,  - сказал  Горго. -  Этот гном такое
придумал, что и не приснится.
     - Да не томи его, - вмешалась Акка. - Говори скорее.
     -  Так вот: не быть тебе,  Нильс, человеком, пока кто-нибудь по  доброй
воле не захочет стать таким же маленьким, как ты.
     - Да кто же захочет стать таким, как я! - в отчаянии воскликнул Нильс.
     -  Подожди, это  еще не все. Если  найдется такой, ты  должен  сразу же
сказать заклинание.  И  ни  слова  не перепутать. Я  это  заклинание сто раз
повторил, пока запомнил. А теперь ты запоминай.
     И Горго стал говорить медленно и торжественно:
     - Стань  передо мной, Как мышь  перед горой,  Как снежинка перед тучей,
Как ступенька перед кручей, Как звезда перед луной.
     Бурум-шурум, Шалты-балты. Кто ты? Кто я? Был - я, стал - ты.
     - Как, как  ты сказал? - переспросил Нильс. - Шурум-шалты? Бурум-балты?
Я - был, стал - ты?
     - Ну  вот все и перепутал! Это же заклинание!  Тут каждое слово  должно
быть на месте. Подумай только: захочет кто-нибудь стать таким,  как ты, а ты
своим  "бурум-балты"  все  дело  испортишь.  Слушай  сначала. И  Горго начал
сначала.
     А Нильс смотрел ему прямо в клюв и повторял слово за словом:
     Бурум-шурум, Шалты-балты. Кто ты? Кто я? Был - я, стал - ты.

    Глава XVI

    УДАЧНИК И НЕУДАЧНИК

    1

     После   первых  же  ночных  заморозков  Акка  Кебнекайсе   велела  всем
готовиться к отлету.
     Теперь стая была почти втрое больше, чем весной.
     Двадцать два гусенка должны были совершить свой первый перелет.
     Накануне дня, назначенного  для отправки в  дальний путь, Акка устроила
гусятам экзамен. Сперва каждый в отдельности показывал свое искусство, потом
все вместе. Это было очень трудно: надо разом взлететь и  в  строгом порядке
построиться треугольником.
     Десять  раз Акка заставляла  гусят подняться  и спуститься, пока они не
научились держать расстояние, не налетать друг на друга и не отставать.
     На следующий день на рассвете стая покинула Серые скалы. Впереди летела
Акка Кебнекайсе, а за нею двумя ровными расходящимися линиями  тянулась  вся
стая - восемнадцать гусей справа и восемнадцать гусей слева мерно взмахивали
крыльями.
     Нильс,  как  всегда,  сидел  верхом  на  Мартине.  Время от времени  он
оборачивался назад, чтобы  пересчитать гусят, - не отстал  ли кто? Все ли на
месте?
     Гусята старались изо всех сил.
     Они отчаянно били крыльями по воздуху и покрикивали друг на друга:
     - Держись правее!
     - Куда ты вылез?
     - Ты мой хвост задеваешь!
     Один только Юкси  был всем недоволен. Не прошло и часа, как  он жалобно
запищал - Акка Кебнекайсе! Акка Кебнекайсе! У меня крылья устали!
     - Ничего, отдохнешь ночью! - крикнула Акка. Но Юкси не унимался.
     - Не хочу ночью, хочу сейчас! - пищал он.
     - Молчи, молчи! - зашипел на него  Мартин.  - Ты же  самый старший! Как
тебе не стыдно!
     Юкси  стало стыдно, и он замолчал. Но через час он опять забыл,  что он
старший, и опять поднял писк:
     - Акка Кебнекайсе! Акка Кебнекайсе! Я хочу есть!
     - Подожди! - крикнула Акка. - Придет время, все будут есть и ты поешь.
     - Не хочу ждать, хочу сейчас! - пищал Юкси.
     - Не позорь родителей, - зашипели Мартин  и Марта. - Вот дождешься, что
Акка выгонит тебя из стаи. Что ты тогда будешь делать? Пропадешь ведь один.
     Юкси и сам знал, что пропадет, и замолчал. Одна за другой уходили назад
снежные горы.
     -  Смотрите  и  запоминайте!  -  говорила  Акка  гусятам.  -  Эта  гора
называется  Сарьечокко,  а рядом -  Порсочокко. Вот  тот  водопад называется
Зьофаль, а этот Ристо. А горное озеро под нами...
     Но тут гусята взмолились.
     - Акка! Акка! - закричали они. - У нас  в голове  не помещается столько
названий. Они такие трудные...
     - Ничего, - ответила Акка.  -  Чем больше  вбивать в ваши  головы,  тем
больше в них останется места!
     - А как называется вон та гора, самая высокая? - спросил Нильс.
     -  Она  называется:  Ке-бне-кайсе!  -  торжественно  произнесла  старая
гусыня.
     "Ах,  вот  оно что! - подумал Нильс. - Верно, Акка родилась тут. Потому
она и зовется - Акка Кебнекайсе. Ну, конечно же, такая замечательная гусыня,
как наша  Акка, и  родиться должна  была  не  где-нибудь, а  у самой высокой
горы!"
     И Нильс  с  еще  большим  уважением  посмотрел  через  головы гусей  на
предводительницу стаи.
     Лопари тоже уходили  на зиму подальше от  суровых гор. Нильс видел, как
они спускаются  вниз целыми  стойбищами,  с  оленьими  стадами,  с  домашним
скарбом. Даже дома с собой забирают.
     Нильс смотрел во все глаза  - может, где-нибудь в толпе кочевников идет
девочка, которая  угостила его лепешкой?  Неужели он  так и не попрощается с
ней?
     Но стая летела слишком высоко и  слишком быстро. Где же тут  разглядеть
маленькую лопарку!
     "Ну,  если  уж  с  ней  нельзя  попрощаться,  так  попрощаюсь  со  всей
Лапландией", - подумал Нильс.
     И он громко запел:
     - Лаплан-Лаплан-Лапландия, Ты все еще видна! Прощай, прощай, Лапландия,
Чудесная страна!
     Принес меня в Лапландию Домашний белый гусь, И, может быть, в Лапландию
Я снова возвращусь.
     Вот и совсем ушли горы.
     Снова,  как весной, кланяются  гусям березки  - кивают  головой,  машут
ветвями,  что-то шепчут.  Они  дальше всех провожали стаю на  север и теперь
первые встречают ее.

    2

     Стая летела на юг тем же путем, каким весной летела на север.
     "Тут  я  потерял башмачок,  - вспоминал  Нильс.  - Как  на меня  Мартин
сердился! А ведь не потеряй я башмачок, Мартин не нашел бы Марту!.."
     "А где-то здесь мои медведи живут. Вот бы посмотреть на Мурре и Брумме,
какие они  теперь стали. Их мурлила, верно, и  управиться не может со своими
сыночками..."
     "А здесь Бронзовый  должен стоять. Да вон он и стоит! Совсем  позеленел
от злости... Жаль, Деревянного больше нет. Бедный добрый Розенбум!"
     Нильс даже вздохнул, вспомнив своего деревянного друга.
     "А где же мы теперь летим?"
     Этого места Нильс никак не мог припомнить.
     Тут было все, что только можно  пожелать, как  будто здесь была собрана
красота  всей страны. Леса принесли сюда  свой зеленый наряд, реки протянули
свои притоки, долины наградили зелеными лугами, низины расстелили ковры  изо
мха   и  папоротника,  море  украсило  шхерами  и  фиордами,  горные  склоны
поделились скалами и плоскогорьями, а поля одарили плодородными пашнями.
     Здесь, в этом  удивительном  краю,  где сошлись  юг  и север,  запад  и
восток, стая Акки Кебнекайсе устроила привал.
     Кто хотел - шлепал по болоту; кто хотел - плескался рядом в речке; кому
нравилось - гулял по лесу. Все тут было под боком.
     Нильс сидел на лесной  опушке под  корнями  сосны  и маленькой палочкой
разгребал опавшую хвою.
     Над головой  у него с ветки на  ветку перепрыгнула  белка и бросила ему
орешек.
     Зайчонок проскакал мимо и положил у его ног морковку.
     Из кустов выбежал еж и  остановился перед  Нильсом. Он ощетинился всеми
своими  иглами,  и  на  кончике  каждой иглы  у  него  была насажена  спелая
брусничина.
     "Вот сколько у меня друзей!" - подумал Нильс.
     А помочь его беде никто не мог...
     Вдруг Нильс услышал знакомый каркающий голос:
     -  Здр-р-равствуй! Здр-р-равствуй! Здр-р-равствуй! Нильс поднял голову.
Да это Фумле-Друмле! Атаман вороньей шайки!
     - Р-р-разыскал-таки тебя! - выкрикивал Фумле-Друмле, хлопая крыльями. -
Кр-р-ружил по небу, кр-р-ружил и р-р-разыскал.
     Наконец Фумле-Друмле сел около Нильса.
     -  Мы  с тобой  стар-р-рые  др-р-рузья,  -  сказал  Фумле-Друмле,  -  а
др-р-рузья   др-р-руг   др-р-руга   выр-р-ручают.   Я   уж   постар-р-рался,
р-р-разузнал, как тебе в человека пр-р-ревр-р-ратиться!..
     Нильс ничего не ответил.
     - Что  ж ты  не р-р-радуешься? - каркнул  ворон.  Нильс опять ничего не
ответил. Потом вздохнул и тихонько забормотал:
     -  Стань передо мной, Как  мышь перед  горой, Как снежинка перед тучей,
Как ступенька перед кручей, Как звезда перед луной.
     Бурум-шурум, Шалты-балты. Кто ты? Кто я? Был - я, стал - ты.
     -  Ты  откуда  это  знаешь?  -  спросил  Фумле-Друмле, и  глаза у  него
засверкали от обиды, что не он первый открыл эту тайну Нильсу.
     -  Мне орел Горго  сказал, - ответил Нильс. -  Да что толку  знать? Все
равно мне некому спеть эту колдовскую песенку.
     -  Твой  Гор-р-го  дур-рень,  - каркнул Фумле-Друмле.  - А вот  я  тебе
по-настоящему  помогу.  Я  уже  р-р-разыскал  того,  кто  р-р-рад   с  тобой
поменяться.
     - Правда, Фумле-Друмле? Неужели  правда? - воскликнул Нильс.  - Кто  же
это? Кто?
     -  Не  тор-р-ропись.  Узнаешь,  когда  пр-р-ридет  вр-р-ремя,  - сказал
Фумле-Друмле. - Забир-р-райся  на меня. И Фумле-Друмле подставил Нильсу свое
крыло.  Нильс, как  по  мосткам,  взбежал к  Фумле-Друмле  на  спину,  и они
полетели.
     - Мартин!  Мартин! Акка!  Подождите меня! Я вернусь!  -  успел крикнуть
Нильс.
     Все гуси с удивлением смотрели ему вслед, но Нильс был уже далеко.
     Скоро он увидел островерхие крутые крыши старинного города Упсала.
     Фумле-Друмле покружил над  домами и  наконец  сел на крышу, которая ему
почему-то приглянулась. Ветер перекатывал по черепицам обрывок бумаги. Через
окошко маленькой мансарды была видна комнатка.
     У  стола  сидел юноша и,  не отрывая глаз,  смотрел, как  ветер треплет
бумажный листок.
     - Опять этот  ворон!  - сказал юноша,  когда Фумле-Друмле опустился  на
крышу. - Ну что ему от меня надо? Какую еще беду мне накаркает?
     "Верно, одна беда с ним уже случилась", - подумал Нильс.
     И Нильс угадал.

    3

     Беда началась вот с чего.
     Жили в городе Упсала два студента.
     Одному во всем везло.  Так крепко  сдружилась с  ним удача, что никогда
его не оставляла, - что бы он ни задумал,  за какое бы дело ни взялся. Вот и
был  он всегда весел,  всегда доволен, со всеми приветлив. За  то  и его все
любили. Экзаменаторы не скупились для него  на пятерки, товарищи души  в нем
не чаяли, и жилось ему на свете легче легкого.
     Его  так  и называли  - Удачник.  Да  к нему  никакое другое имя  и  не
подходило! Он даже сам позабыл, как его звали отец с матерью.
     А  другой студент был нелюдимый, незаметный, беда  за ним так  и ходила
следом, ни на шаг  его не отпускала. От  людей он прятался, да и с ним никто
не  дружил.  Товарищи  даже  имени  его  не  знали,  а просто  называли  его
Неудачник. Да и какое другое имя можно было ему дать!
     И  вот однажды,  когда  Удачник,  весело напевая, собрался идти сдавать
последний экзамен,  дверь отворилась,  и вошел Неудачник. В руках у него был
какой-то объемистый сверток.
     - Я пришел к тебе с просьбой, - робко сказал он Удачнику. -  Целых пять
лет  я трудился  над одним сочинением  и вот теперь кончил  его. Я  и сам не
знаю, что у меня получилось. Но твоему слову поверю.
     Удачник сказал:
     - Давай, я прочту.
     И подумал про себя:  "Вот как  все меня любят. Даже этот нелюдим пришел
ко мне".
     А Неудачник протянул ему сверток и сказал:
     - Мне очень стыдно давать тебе  такую мазню, но у меня нет денег, чтобы
нанять  переписчика.  Да, по правде  сказать, я боюсь отдать кому-нибудь мое
сочинение. Ведь если его потеряют - вся моя работа пропала.
     - Ты  можешь не тревожиться, - сказал  Удачник, - у меня не пропадет ни
один листок.
     Неудачник ушел. А Удачник выглянул в окно, чтобы посмотреть на башенные
часы. До экзамена времени оставалось еще много, знал  он все назубок, делать
пока нечего, и он решил посмотреть, что за сочинение принес ему Неудачник.
     Он развязал сверток. Перед ним лежала груда листков, исписанных вдоль и
поперек.
     На первой странице крупными буквами было выведено:
     "История города Упсала".
     "И про что ото он мог столько написать?" - подумал Удачник.
     Он прочел одну страницу, вторую, третью и забыл обо всем на свете, сидя
над этими истрепанными листками.
     Каждый день проходил он мимо городского собора и ничего не знает о нем.
     А теперь этот собор  словно  ожил.  Ожили  короли, погребенные под  его
каменными  плитами. Ожили люди, которые  его построили, хоть и прошло с  тех
пор немало веков.
     Без этого собора  нельзя было даже представить  себе города.  Да  разве
могло что-нибудь случиться  с этой каменной громадой? А ведь  когда-то собор
был  разрушен пожаром. Удачнику почудилось,  что  со страницы рукописи,  над
которой он склонился, несется тревожный набат и встает огненное зарево.
     И  библиотеку, в  которую Удачник ходил чуть не каждый день, он  увидел
как будто первый раз в  жизни. Из каких только стран сюда не попадали книги,
в переплетах из кожи и резного дерева, с застежками и без застежек!
     Каждый год, в феврале, он бродил по ярмарке и покупал  в лавках  всякие
безделицы. А ведь  ярмарка эта  могла  бы уже в  трехсотый раз отпраздновать
свой день рождения. И  Удачнику,  пока  он переворачивал страницы, казалось,
что  он сам поет  и  пляшет вместе  с веселой толпой  в старинных одеждах на
самой первой ярмарке, которая шумела здесь ровно триста лет тому назад.
     Только  бой  башенных  часов  заставил  его  вспомнить,  что  ему  пора
собираться на экзамен.
     Удачник вскочил, бросился  в  чуланчик,  где  висел  его  самый  лучший
костюм,  потом  в прихожую -  там стояли его новые  ботинки, снова вбежал  в
комнату за своей  студенческой  шапкой.., и вдруг остановился на пороге  как
вкопанный.
     Пока он суетился и бегал  взад-вперед, ветер распахнул окно, перепутал,
переметал все листки рукописи и понес их над крышей.
     Забыв про свой парадный костюм, Удачник бросился догонять ветер. Хорошо
еще, что его комната была на самом чердаке! Он перемахнул через подоконник и
был уже на крыше.
     А  ветер словно смеялся  над бедным Удачником: то подбросит  листки, то
закружит,  а  то вдруг дунет, да  так, что белая бумажная стая разлетится во
все стороны.
     Удачник прямо из сил выбился, а поймал только два или три обрывка.
     Чуть  не плача,  вернулся  он в свою комнату, И вдруг прямо против  его
окна на крышу уселся  ворон - огромный, черный,  глаза  злые, хитрые.  Сел и
закаркал.
     У неудачливого Удачника совсем упало сердце.
     Ведь ворон  каркает не  к  добру. Одна беда уже свалилась на него. А за
первой и вторая нагрянет.
     Так и случилось.
     Он  чуть не опоздал  на  экзамен.  На  все  вопросы отвечал невпопад, и
кончилось дело тем, что он получил двойку.
     Медленно брел несчастный Удачник домой.
     А Неудачник уже поджидал его у ворот.
     - Ты еще не прочел? - спросил он с тревогой.
     -  Мне  не до  тебя было,  я готовился к  экзамену.  Не все ведь  такие
бездельники, как ты, - сказал Удачник.
     Он нарочно  говорил так грубо,  чтобы поскорее избавиться от  товарища.
Как он  скажет  ему, что  случилась  такая беда,  какой  даже этот Неудачник
никогда не знал?
     А Неудачник подумал: "Наверное, мое сочинение никуда не годится, вот он
со мной и не хочет разговаривать. Нет, ни в чем, видно, нет мне удачи!"
     На  другой день,  чуть только  злосчастный Удачник  вышел из дому,  ему
повстречался Неудачник.
     -  Ты  что  подстерегаешь  меня?  -  сердито  сказал Удачник.  -  Когда
прочитаю, сам к тебе приду, а ходить за мной следом - нечего.
     - Нет, нет, я не тороплю тебя. Я только вот  что хотел сказать, - робко
проговорил  Неудачник,  -  если  ты  увидишь,  что  мое сочинение  никуда не
годится, ты можешь выбросить его или сжечь.
     Удачник  ничего  не  ответил и  прошел  мимо.  А  Неудачник  теперь  не
сомневался, что вся его работа была пустой потерей времени.
     "И говорить-то  о ней  -  только  время  терять!" -  со  стыдом подумал
Неудачник.
     На  третий  день  Удачник совсем не  выходил  из дому. Слова, сказанные
Неудачником, не переставали звучать у него в ушах: "Если ты увидишь, что мое
сочинение никуда  не годится, ты  можешь выбросить его или  сжечь..." А если
сказать, что я так и сделал?.. Никто ничего не  узнает... И сам Неудачник не
узнает..."
     Весь день он ходил из угла в угол по своей комнате, и каждый раз, когда
поднимал голову, он видел ворона, который неподвижно сидел против его окна.
     -  Ах,  какой  я  несчастный,  какой  несчастный! -  громко  воскликнул
Удачник. -  Мухе и той живется лучше, чем мне! Вот если бы стать мухой!  Или
кузнечиком... Ком угодно, только бы избавиться от беды.
     -  Кар-р-р!  Кар-р-р!  -  закричал  вдруг  ворон  и,  тяжело  взмахивая
крыльями, полетел прочь.